Летим на разведку

–  Служу Советскому Союзу! - четко ответил Ермолаев.

–  С сегодняшнего дня вы - боевой летчик. Становитесь, товарищ Ермолаев, в строй. А вы, товарищ майор, - обратился Валентик к начальнику штабв, передайте мое приказание начстрою Кошевому, чтобы он записал благодарность в личное дело Ермолаева.

–  Есть!

* * *

Боевая работа нашего полка продолжается. В одном из боевых полетов погиб командир третьей эскадрильи майор Железный. Генкин, Покровский и я, совсем еще неопытный в командирских делах, шагнули вверх по служебной лестнице. Я стал командиром звена разведчиков. Это наложило на меня новые обязанности.

А вскоре пришло радостное известие: меня наградили орденом Красного Знамени.

Из-за отсутствия Покровского и меня экипаж Петра Моисеева выполнял ежедневно по два-три боевых вылета на разведку. Моисеев, с которым я соревнуюсь (в нашем полку и во время войны было организовано соревнование), опередил меня по количеству выполненных успешных боевых вылетов почти вдвое. Мне надо было срочно наверстывать упущенное.

В мой экипаж назначен новый штурман. Младший лейтенант Зиновьев. Борис Зиновьев - очень сообразительный, в совершенстве знающий свое дело штурман. Кроме того, он - большой остряк. Любит подтрунить над ребятами, умеет дать удивительно меткие, накрепко прилипающие прозвища. Вместе с тем Зиновьев хороший, верный товарищ. Правда, мне и Баглаю как-то непривычно, что в нашем экипаже новый человек. Но что поделаешь, война есть война.

...Первое боевое задание в район Донбасса.

Помню, когда мы покидали КП, капитан Василий Игнатьевич Мазуров предупредил меня:

–  Бондаренко, за линией фронта не лезьте на рожон.

–  Я не лезу, товарищ капитан. Но задание, которое вы дали, нужно же выполнить?

–  Задание нужно выполнить, а на рожон лезть не надо, - предупредил еще раз Мазуров.

Прибываем на стоянку самолетов. Осматриваю машину. Запускаю моторы. Выруливаю на старт и взлетаю. Убираю шасси и после уборки шасси убираю посадочные щитки, выпущенные для облегчения взлета. Но они не убираются. Такого фокуса я на Пе-2 еще не встречал.

–  Баглай, посмотри, что там с щитками, - прошу стрелка-радиста.

–  Что ты сказал? Не понял. С какими щетками?

–  Не щетки, а щитки! Щитки посадочные посмотри, Петя!

–  Понял. Сейчас.

После небольшой паузы снова в наушниках голос Баглая:

–  Командир, щитки выпущены полностью. Все нормально.

–  Тебе нормально, а мне ненормально! Я пошел на посадку!

Зиновьеву все это не понравилось. И когда мы идем на запасную машину, он прямо говорит нам:

–  Вороны вы пуганые, а не лётчики...

–  Ступай к начальству, докладывай и освобождайся от пуганых!.. Не нравлюсь - ищи другого летчика!.. - вспылил я.

–  Ладно, не будем шуметь... - миролюбиво пробурчал он себе под нос.

Взлетаем на запасной машине. И хорошо выполняем боевое задание.

Со временем эта размолвка стерлась в памяти, мы привыкли друг к другу и стали жить душа в душу. Борис отлично ориентируется в воздухе, грамотно ведет разведку и, как мы шутили, чует свой аэродром по запаху наркомовских ста граммов.

Летаем в основном в те же районы, в которые летали и раньше. Под крыльями наших самолетов проплывают Таганрог, Мариуполь, Осипенко, Сталино и другие шахтерские города.

30 августа 1943 года освобожден Таганрог. Мы еще не знаем, что жизнь, боевая работа уже навечно связывают нас с этим городом.

Немцы отступают. Наша помощь наземным войскам не требуется, и на бомбардировочные удары полк не летает. На разведку же тылов отступающего противника я и Моисеев "ходим" почти каждый день.

У наших самолетов подработан ресурс моторов. Стали появляться отказы.

Однажды после взлета на задание и набора высоты четыре тысячи метров из расширительного бачка водяной системы правого мотора стала бить фонтаном вода. Ясно, что высотный полет выполнять невозможно. Возвращаюсь. Но стартех Щербинин не верит мне.

–  Не может этого быть! - с ноткой удивления говорит он.

Тогда командование отправляет меня вместе со стартехом на облет этой машины, чтобы тот проверил все сам. Вместо того чтобы дать исправную машину в проводить на задание, меня заставляют (вот еще развлечение!) катать над Павловкой стартеха.

Взлетаю. Набираю высоту четыре тысячи метров. Сильно парит правый мотор. Если продолжать набор высоты, мотор от потери воды и недостаточного охлаждения перегреется и заклинит. Я умышленно выполняю глубокие виражи, а Виталий Гордеевич трясет меня за плечо и кричит:

–  Не надо, верю, снижайся!

–  Тебя бы за линию фронта сейчас прокатить. Что бы ты там сказал? гневно отвечаю ему.

Ненужная, а точнее сказать, обидная подозрительность по отношению к летчикам, особенно у тех, кто сам не летал на боевые задания, в нашем полку существовала. Некоторым товарищам почему-то казалось, что они Родину любят крепче, чем мы.

* * *

...22 сентября 1943 года. В этот день наш полк перебазировался на аэродром Люксембург-Розовка. Мы с Моисеевым начали летать на разведку в районы Мелитополя, Геническа, Армянска, Запорожья, Никополя, Каховки.

Отказы материальной части все-таки случались. Самолеты, дорабатывающие ресурс моторов, которые не могут нести полной бомбовой нагрузки, почему-то дают только мне и Моисееву. А ведь нам нужно почти на полной их мощности набирать высоту, летать далеко за линию фронта. А там самолет должен быть особенно надежным... Вот и в Люксембург-Розовке...

Получаю боевое задание на площадную аэрофотосъемку Перекопского перешейка. Шесть заходов. Высота фотографирования - семь тысяч метров.

Бегу к машине, и сразу начинается... Мой самолет не исправен - бегу на запасной самолет летчика Заплавнова.

Взлетаю.

Набираю высоту.

Все сначала шло хорошо, но на высоте шесть тысяч метров отказало высотное устройство бензиновой помпы правого мотора. Открываю кран кольцевания. С очень маленьким давлением бензиновая помпа левого обеспечивает работу обоих моторов. Посоветовавшись с Зиновьевым и взвесив все плюсы и минусы (машина "барахлит", работа рядом с аэродромом вражеских истребителей Аскания-Нова, удаление около ста километров за линией фронта), возвращаюсь, чтобы взлететь на новом запасном самолете и выполнить задание.

Взлетаю. Отхожу не очень далеко от своего аэродрома, и (будь ты проклят!) на правом моторе обрывается клапан и пробивает крышку блока. Опять возвращаюсь.

На стоянку самолетов прибывает начштаба Соколов. Он грозно, с этаким укором спрашивает:

–  Так в чем же дело, товарищ Бондаренко?

Показываю Соколову запачканные маслом правый мотор, правую часть хвостового оперения и говорю:

–  Вы думаете, товарищ майор, что я боюсь лететь на задание? Напрасно.

Соколов махнул рукой и, выругавшись, уехал. Зиновьев нервно курит и заключает: