Летний свет, а затем наступает ночь
Шрифт:
Жена Астронома подбегает к нему, старается помочь мужику, глаза еще синее. Зашла речь о том, чтобы отправить его в столичную больницу, но нам эта идея не понравилась, учитывая все обстоятельства, взамен прибежал наш деревенский ветеринар и проявил себя с наилучшей стороны: сегодня Симми лишь немного прихрамывает. Те минуты, когда она стояла над ним на коленях и дышала ему в лицо сладким и теплым ароматом, стали лучшими в его жизни, и он вспоминает их снова и снова. Она же, напротив, вряд ли воскрешает в памяти это событие. Тогда как раз выяснилось, что муж вложил в «Звездный вестник» Галилея не только свой «ренджровер», но и ее «тойоту». Ничего особенного в своем поступке он при этом не видел и, что самое ужасное, даже не захотел об этом говорить. Задыхаясь от ярости, она выскочила на улицу, мир вокруг нее рушился, и вдруг откуда ни возьмись этот всадник.
Когда ты считаешь, что вдоль и поперек знаешь человека, того, в кого влюбился, на ком женился, с кем обзавелся детьми, домом и общими воспоминаниями, а он в один прекрасный день стоит перед тобой незнакомый и чужой, у тебя внутри непременно что-то оборвется, например сердечная струна. Конечно, большая глупость считать, что знаешь кого-то другого вдоль и поперек, всегда найдутся темные закоулки, даже комнаты, ну да ладно. Она была замужем за сравнительно молодым человеком с положением, одним из столпов деревни,
Дни зарождаются на востоке и исчезают на западе; Астроном совсем забросил вязальню, а Августа то и дело относила в коттедж супругов новые посылки, некоторые из них с пометкой «Осторожно» на девяти языках.
Через три или четыре недели после того, как итальянец Галилей лишил супругов автопарка, Астроном получил еще более старую книгу — «О вращениях небесных сфер» Николая Коперника, напечатанную в 1543 году. Она обошлась в копеечку, практически по цене коттеджа. Но терпение жены, по которой кое-кто так отчаянно тоскует, окончательно лопнуло, когда пришли первоиздания семнадцатого века: «Рудольфовы таблицы», «Гармония мира» и «Сон, или Лунная астрономия» Иоганна Кеплера. Еще до этого многие пытались образумить Астронома: управляющий банком, глава администрации, директор школы, представитель работников вязальни. Люди спрашивали: что ты делаешь с нашей жизнью, выбрасывая ее в книги? Ты опустошаешь банковские счета, теряешь дом, разрушаешь свою жизнь. Опомнись, добрый человек! Однако все было напрасно, он лишь смотрел новыми глазами, жалостливо улыбался и произносил на латыни что-то непонятное. Множить подробности не имеет смысла: с тех пор прошло лет пятнадцать, книг у него уже около трех тысяч, и их число постоянно растет, ими заставлены все стены маленького дома, многие из них на латыни, они лишили его предметов удобства и красоты, лишили семейной жизни.
Вскоре после того, как Августа принесла посылку с книгами Кеплера, жена Астронома уехала в столицу, забрав с собой дочь, а сын Давид остался с отцом, который купил двухэтажный деревянный дом на отшибе, пустовавший с тех пор, как его старая хозяйка Богга умерла в своей постели, и никто об этом не знал, пока не переменился ветер и исходящая из дома вонь не добралась до молочного цеха. В маленьких деревнях тоже случается одиночество. Купив этот дом, похожий на старую клячу, почти ослепшую и доживающую последние дни, Астроном заменил прогнившие доски и разбитые стекла; представляете, если бы так же легко можно было обновить заплесневелую картину мира, умирающую культуру. Затем он выкрасил дом в черный цвет, но с белыми точками на трех стенах и крыше, которые образуют четыре его любимых созвездия — Большой Ковш, Плеяды, Кассиопею и Волопаса. Четвертая стена совсем черная, она обращена на запад, к морю, и символизирует границу мира. Не особенно оптимистично, конечно, но западная стена выходит не на дорогу.
Дом Астронома — это первое, что видят в нашей деревне приезжающие с юга; днем он будто кусочек ночного неба, упавший на землю, в нашу деревню. На крыше дома имеется большое подъемное окно, и поздним вечером из него выдвигается телескоп, который своим единственным глазом впитывает далекие расстояния, темноту и свет.
Теперь Астроном живет в доме один — Давид, едва достигнув семнадцати, переехал в деревню — и, когда за окнами сгущается зимняя тьма, слушает тишину.
В лучшие времена в вязальне работали десять человек, что для местечка с населением в четыреста душ совсем не мало. Она была построена за три месяца летом 1983 года: триста восемьдесят квадратных метров на двух этажах. Из окон второго этажа открывается вид на скотобойню и фьорд.
Строило вязальню государство. Такие объекты обычно возводятся медленно, с задержками, так что люди постепенно забывают об их целевом назначении. Но многое зависит от случая. Палитра в горах, мартовская простуда, темпы строительства. Выпивали как-то два депутата, один — прогрессист, другой — социалист, и в ночи поспорили, кто из них быстрее организует предприятие на десять рабочих мест в новом помещении в своем избирательном округе, поэтому вязальню и достроили. Осенью 1983 года ее запустили, поставив во главе энергичного молодого директора, который собирался покорить мир и был уже одной ногой за границей, когда депутат-прогрессист сделал ему предложение о работе. Затем последовали десять светлых лет, наполненных смыслом. Внизу неистово работали станки, наверху расположились столовая, туалет и даже душ, там же выделили комнату деревенскому союзу молодежи. Хорошие были годы: начало чего-то важного, как нам казалось; мы были убеждены, что наша деревня, в отличие от многих других, не обескровится, и, глядя на директора, чувствовали себя защищенными. Станки неистово работали, производя носки, свитера, шапки, варежки, и было так приятно, зайдя в кооперативное общество, застать там человек пять земляков за беседой, и на всех изделия вязальни. Тогда в мире царили красота и гармония, а теперь мы скучаем по тем временам. Но все заканчивается — это, вероятно, единственный непреложный принцип нашей жизни. Tu igitur nihil vidis, директор видит сны на латыни, превращается в Астронома, жертвует джипом, домом, женой, семейной жизнью, ореолом славы, получив взамен небо и несколько старых книг. И в один прекрасный день в середине девяностых станки с нижнего этажа вынесли и погрузили на большой грузовик. Так началась нескончаемая череда тяжелых месяцев, солнце и луна светили в окна пустых залов.
С нашей стороны было бы несправедливо винить во всех негативных и депрессивных изменениях лишь сны одного человека. Ибо тогда вы могли бы усомниться в нашей честности и порядочности, и для чего в таком случае продолжать рассказ? Станки вязальни отправились на восток страны, в другую деревню, где потребность в них была острее, а число безработных неопределившихся голосов больше. Но если бы директор уперся рогом, это непременно возымело бы действие, так всегда бывает, когда сопротивление оказывают большие способности, новый джип и пошитый на заказ костюм. Мы точно не помним, как долго первый этаж оставался пустым, но Астроном еще целый год получал огромную зарплату, оставаясь директором предприятия-призрака. Однако простых людей тогда просто бросили на произвол судьбы — девятерых сотрудников: семь женщин, двоих мужчин. Мужчины решили свои проблемы, переговорив с приятелями по футболу, школе, Ротари-клубу — миром ведь правят мужчины. Гуннар устроился помощником нашего электрика Симми, а Асгрим, для многих Осси, попеременно помогал слесарю, каменщику и столяру и со временем стал востребованным универсалом. Каждый день Осси начинает
с благодарности провидению за то, что отправило станки вязальни на восток страны, поближе к восходу солнца.Из семи женщин пять все еще сидят без работы, хотя с тех пор прошло много лет. Пять безработных женщин — это десять рук. Двум другим повезло больше: одну зовут Элисабет, и о ней мы расскажем позже, вторую — Хельга, она пять дней в неделю с 8:00 до 17:00 сидит на телефоне. Эту работу ей, вероятно, предложила Сольрун, директор нашей школы. Сольрун уже давно беспокоил стресс, терзающий современного человека, во всем виноваты перегрузки и растущий темп жизни. Она пыталась достучаться до системы, писала письма, говорила с влиятельными людьми, а затем усадила за телефон Хельгу, где та с тех пор и сидит.
Эта работа — пилотный проект или инновация, мы не уверены, как правильно назвать, — заключается в том, чтобы выслушивать позвонившего, изредка вставляя пару слов или даже целое предложение, и сохранять спокойствие, что бы ни происходило. Вот так просто и одновременно без преувеличения непросто. Некоторые звонят только затем, чтобы поговорить, они одиноки, хотят услышать чье-то дыхание, другие, напротив, чтобы выплеснуть нетерпимость, беспокойство и страх, которые в нас вздымает запыхавшаяся современность. Сольрун полагала, что работа Хельги поможет снять напряжение одним и уменьшит жгучую боль одиночества у других. О стрессе она писала в одном из писем: «…явление, которое накапливается в нас, и его нужно иногда выпускать».
Хельге около сорока, она не замужем, у нее один ребенок и красивая, гибкая шея. Отец ребенка, фермер с юга, много думает о ней, о ее шее, которую часто целует в мыслях, и мы, наверное, тоже. Хельга очень довольна своей работой, она погружается в фолианты по психологии, читает книги, где анализируется современность, многие из них на английском, и благодарна судьбе за то, что больше не работает в вязальне. Бывают, конечно, тяжелые дни: люди звонят на взводе и кричат или в ярости поливают Хельгу бранью, они очищаются, после этого им становится лучше, но, порой, когда вечером она дома накрывает на стол, от ее ушей исходит запах гари. Некоторые потом искренне сожалеют, что вышли из себя по телефону, и присылают ей что-нибудь приятное в знак раскаяния, благодарности, расположения. Деревенский таксист Антон привозит Хельге цветы, конфеты, красное вино, картонную коробку пива, бутылку водки, щенка, один раз даже рыжеватого ягненка с глазами, отражающими небо. Щенок стал образцовой собакой, ягненок — красивым барашком, который проводит лучшие моменты своей жизни во дворе у Хельги. Мы всегда рады видеть их хозяйку, упоминаем ее в вечерних молитвах и просим отвести от ее красивой головки черные ругательства, имея в виду не только те ужасные слова, которые орут или говорят в трубку истерзанные нашим временем люди. Мы также постоянно думаем о пяти женщинах, десяти руках, которые не смогли найти работу. С того самого дня, когда станки вязальни погрузили на грузовик, они собираются дважды в неделю, чтобы составить друг другу компанию и заполнить пустоту, неизбежно сопутствующую безработице. Десять рук в гостиной, десять безработных рук, которые когда-то были частью производственного цикла, оказывали влияние на нашу повседневную жизнь, теперь же видите, какое непростительное расточительство, а время идет. Эти женщины не всегда хорошо отзываются о Хельге, им кажется, что они выполняли бы ее работу лучше и не стали бы обращать внимания на выходки, им не нужны книжки по психологии и рыжеватые ягнята. Они одеты в красные футболки и черные джинсы, десять рук взлетают в воздух как рассерженные пчелы. А тут еще Хельге начали звонить мужчины обсудить проблемы брака, посетовать на жен и нехватку секса; вдовцы, разведенные и холостяки рассказывают об одиночестве. Мы должны пожаловаться в министерство социального развития, говорит одна из женщин, или, может быть, такая работа находится в компетенции министерства здравоохранения. Месяцы приходят и уходят, а женщины все не уверены, они впятером сидят в Сети, смотрят сериалы, кулинарные передачи, ток-шоу. На самом деле следить за тем, что происходит вокруг, — это полноценная работа. Все равно где: на экране телевизора или в жизни деревни, тем более что в последние годы разграничивать становится все труднее. Но это десять безработных рук; столы заставлены тортами, блюдами, запеченными в духовке, кофейниками, завалены рецептами, книгами по самосовершенствованию, популярными романами; это лето, зима, яркий летний свет, черные как смоль ночи.
Не будь зима такой долгой, а небо темным, здесь бы, на краю земли, едва ли кто-то жил. Зимними вечерами и по ночам Астроном бродит вокруг деревни, не отрывая глаз от неба, иногда вооружившись хорошим ручным телескопом, а если его нет на улице, значит, он сидит у себя на отшибе под большим телескопом, корпит над книгами, некоторые из них на этом древнем языке — латыни, смотрит на монитор и много думает. Волосы его седеют, он очень одарен и понимает в жизни многое из того, о чем мы не имеем ни малейшего представления. Некоторые из нас приставали к нему с вопросом, видел ли он Бога. Но Астроном отмалчивается, вероятно, ему вполне достаточно неба и латыни, звезды ведь человека никогда не покидают, чего нельзя сказать о Боге. Звезды вездесущи, хотя нам, поглощенным повседневной рутиной, нелегко одновременно говорить о близости и звездах. Рейкьявик очень далеко от нас, Сидней — на огромном расстоянии, но это совсем близко по сравнению с Марсом, до которого двести тридцать миллионов километров, просто недостижимое расстояние для старенькой «мазды» Астронома, на долгих спусках развивающей скорость до ста десяти километров в час. Однако все противоречиво и относительно, большинство слов так сложны, что кружится голова. Например, человек, с которым вместе живешь, иногда оказывается для тебя дальше планеты Марс, и ни космический корабль, ни телескоп не могут преодолеть эту пропасть. Но небом единым никто не живет. С тех пор как закрыли вязальню, прошли годы, и уже лет девять назад Астроном лишился директорского оклада — чем же он зарабатывает на жизнь? Жить нынче дорого, даже если тебя не интересуют насосы высокого давления, широкоформатные телевизоры, новейшее кухонное оборудование. Мы об этом время от времени думаем, но спросить у Астронома прямо не решаемся. Он бродит по земле, высокий, худой, с копной седых волос и бездонными серыми глазами; есть в этом человеке что-то блаженное, в его присутствии невольно приглушают голос, стараются отогнать мысли. Мы задаем ему вопросы о звездах, небе, Копернике, реже о чем-то еще и никогда о деньгах. Даже старуха Лаура не мучает его своими историями, вот бы нам всем так везло. Издалека она похожа на маленькую полужирную букву г, страшно медлительная, но подозрительно активно осаждает нас в кооперативном обществе, банке, медпункте и без предисловий начинает рассказывать о своей жизни, зачастую с середины предложения. А прожила она уже немало: если бы можно было вытянуть годы как ленту рулетки, с легкостью хватило бы до Юпитера, хотя еще все-таки не в оба конца. Но почему же мы, малосведущие и мало на что способные, должны косо смотреть на человека, который носит в голове систему небесных координат и ежегодно получает десятки писем из разных стран, все на латыни.