Лето мафии

— Я еще ни разу не видел таких маленьких, — с уважением произнес Костелло.

— Самая последняя модель, — сказал мой отец. — Их начали выпускать в годы войны для Военно-морского флота. С тех пор они становятся все меньше и меньше. Вот эта модель появилась всего два месяца назад. Она настолько компактная, что ее можно спрятать под одеждой.

— Фараоны даже придумали новое выражение, — усмехнулся Анджело. — Они называют это «носить проволоку».

— Черт побери, где тебе удалось раздобыть эту штуковину? — с восхищением произнес Костелло.

— Помнишь, как во время войны командование Военно-морского флота обратилось к нам за помощью?

— Конечно. Их беспокоили возможные действия немецких диверсантов. — Костелло едва сдержал смешок. — А мы позаботились о том, чтобы у них были причины для беспокойства.

В феврале 1942 года, меньше чем через три месяца после того, как Америка объявила войну Германии, французский роскошный лайнер «Нормандия» по необъяснимым причинам загорелся, а затем затонул прямо у причала в Вест-Сайде. Эта катастрофа была тотчас же приписана действию немецких диверсантов. Это действительнобыла диверсия — вот только немцы тут были ни при чем. Это было дело рук мафии. За поджогом «Нормандии» стояли Костелло и Мейер Лански — то был их первый шаг по вызволению Счастливчика Лучано из «Сибири» — тюрьмы «Даннемора» в более цивилизованное место, где они получили бы к нему доступ. Альберту Анастасии был дан приказ, и «Нормандия» отправилась на дно.

После того как огромный лайнер затонул всего в пяти кварталах от площади Таймс-сквер, в доках Среднего Манхэттена, командование Военно-морского флота пришло к выводу, что для защиты портовых сооружений от немецких диверсантов необходимо позвать на помощь мафию. Именно мафии принадлежали портовые рабочие, которым принадлежали портовые сооружения. Однако за эту услугу флоту был выставлен счет: перевод Лучано из «Даннеморы» в тюрьму «Грейт-Мидоус», где ему отвели комфортабельную камеру, открытую для посещений. Переговоры вели Костелло и Лански, и Лучано был переведен в «Грейт-Мидоус».

В течение следующих четырех лет Лучано время от времени видели в Большом яблоке — полиция неизменно с жаром отвергала саму возможность этого, — но до окончания Второй мировой войны других диверсий в нью-йоркском порту больше не было.

— Я продолжаю поддерживать связи с военными моряками, — продолжал отец. — Они держат меня в курсе всего самого свежего. В начале прошлого месяца мне сообщили о появлении этого магнитофона, и я заказал один экземпляр.

Отец включил магнитофон, и они прослушали весь разговор с Джи-джи в Центральном парке, не обменявшись ни словом. Когда запись окончилась, Костелло откинулся в кресле и закурил сигарету.

— У нас по-прежнему ничего нет на Дженовезе, — сказал он.

— Нет, — согласился мой отец.

Встав, Костелло подошел к окну и посмотрел на раскинувшийся внизу парк. Некоторое время он стоял так, погруженный в раздумья, затем обернулся.

— Полагаю, нам нужно сделать вот что: пригласить Петроне прийти сюда в четыре часа… за час до заседания Комиссии.

Подойдя к бару, Костелло смешал себе коктейль, после чего объяснил свой план.

В половине четвертого Беппо нанес мне следующий визит. Я его не звал, но он, судя по всему, не мог найти никого, кто согласился бы слушать его болтовню. Все, кто находился на складе, обрывали Беппо, стоило ему только раскрыть рот, — иногда посредством хорошей затрещины по затылку. Я же был прикован наручниками к долбаной раковине, поэтому, вероятно, он рассудил, что я не представляю для него опасности.

Беппо вошел в комнатку и с ходу начал:

— Привет, малыш… я пришел тебя проведать, потому что я понимаю, что в этих наручниках тебе должно быть неуютно, так? Ну, как тебе понравились хот-доги с кокой? Я-то знаю, что она в подметки не годится пепси, но мне сказали, что сойдет и она. Ты ничего не хочешь?

— Хочу, — сказал я. — Хочу выбраться отсюда.

— Ну а с этим, как говорится, могут возникнуть кое-какие проблемы, потому что сюда тебя привез Недотрога, и только Недотрога может тебя отсюда забрать. Что касается меня, то лично я ненавижу этого ублюдка, но вот муж моей сестры — то есть Джи-джи, так он почему-то считает его классным парнем, поэтому я вынужден возить ублюдка по всему городу, словно шофер, твою мать, и нюхать его дерьмо… надеюсь, ты меня понимаешь.

— Почему ты терпеть не можешь Недотрогу? — спросил я, не потому, что меня это хоть как-то волновало, а просто чтобы вставить хоть слово.

— Почему? Почему! А как его можно терпеть? Он постоянно смеется надо мной, смеется над тем, как я говорю, смеется над тем, что я здесь только потому, что прихожусь Джи-джи шурином, — и даже смеется над моей одеждой, ты можешь в это поверить?

В это я мог поверить без труда. На Беппо по-прежнему было сочетание розового, желтого и красного тонов, которое венчали полосатые брюки.

— Ну… — начал было я, но мой ответ его не интересовал, он хотел говорить сам.

— Взять, к примеру, вчера, когда мы заглянули в полицейский участок и один из фараонов похвалил мой наряд, я ему говорю: «Огромное спасибо, я очень рад, что он вам понравился», и вдруг Недотрога налетает на меня, словно мухи на дерьмо, и кричит, какой же я тупой, раз не могу понять, что фараон надо мной издевается. Ты можешь в это поверить? Ну скажи, зачем фараону надо мной издеваться, я тебя спрашиваю?

— Незачем, — согласился я и успел вставить: — О чем это ты говоришь?

И Беппо выложил мне все как на блюдечке — этот случай, а также другие, когда Недотрога над ним насмехался, упомянув и про тираду Недотроги о том, что Джино спалил склад Драго. Наверное, он рассуждал, что живым отсюда мне никогда не выбраться, — или же ему просто нужен был хоть какой-нибудь слушатель. Так или иначе, его болтовня оказалась настоящим кладом.

Глава 51

Увидев знакомое лицо Джи-джи Петроне, выходящего из лимузина, швейцар позвонил в номер Костелло. Пять минут спустя Костелло лично встретил Джи-джи у дверей лифта и проводил его через гостиную в свой кабинет.

— Ты по-прежнему пьешь виски? — спросил он.

— Плесни чуть-чуть содовой, — ответил Джи-джи. — И положи дольку лимона, если он у тебя есть.

— Конечно, есть. — Открыв бар, Костелло приготовил коктейли для себя и для гостя. — Хороший у тебя костюм, — заметил он.

— Спасибо. От «Брук бразерс».

— Очень консервативный, — продолжал Костелло, подумав, что уж консервативным Джи-джи никак нельзя назвать.

Он вернулся с коктейлями, и они уселись друг напротив друга в кожаные кресла с высокими спинками. Между ними стоял кофейный столик с гнутыми ореховыми ножками; на нем была большая хрустальная ваза, прикрытая серебряной крышкой.

— Салют, — сказал Костелло, поднимая стакан.

— Да проживем мы сто лет, — ответил Джи-джи, тоже поднимая стакан.