Лето прошло

Дверь открылась от одного поворота ручки. А ведь приказано – пускать только через домофон. Охранник, приосанившись, разговаривает с чернявой девицей, помощником бухгалтера, не сразу оглядывается. С ума они посходили, что ли? Не стал связываться, но так глянул, что глупые рожи вытянулись. Девица порскнула к себе.

В холле перед кабинетом подскочила секретарша:

– Андрей Андреевич! Вам сегодня склад смотреть. Вы помните?

– Помню, помню!

Эта сразу схватывает, что к чему. Улыбку прочь, лицо строгое, деловое, без обиды. И к столу, за работу. Но свою любимую штучку отколола. Будто случайно натолкнулась на шефа, да прямо грудью. Извинилась томно. Дешевка! Нет уж, секретарш с него хватит. Прежнюю трахнул сдуру в гостинице после переговоров. Так вообразила бог весть что. Жене звонила, дышала в трубку. Еле отделался.

В кабинете любимое кожаное кресло услужило – подставило подголовник, подлокотники. Злоба улеглась зализывающей раны тигрицей и глухо ворчала, скалилась в тревожном ожидании. За стеной у секретарши звонки:

– Але! Але! Я слушаю!

Хлопнула трубку. Не соединили или ошиблись номером. Мобильный на столе притянул взгляд. Сейчас зазвонит! Ерунда. Если и зазвонит, ничего страшного. Номер только что поменял, о новом извещены только нужные люди.

Стук в дверь. Юрист Илья Моисеевич. Из каких только передряг не спасал, какие лазейки не отыскивал, чтобы не запутаться, не пропасть. Друзьями никогда не были, но ценнее сантиментов уверенность в том, что придет такой толстенький, остроумный и даст дельный совет. Но сейчас Илья Моисеевич, как всегда ироничный, понес бред о своей больной печени, о перегрузках, о предложении родственника перейти в маленький спокойный банк рядом с домом, правда, на меньшую зарплату. О том, что сам уходить не хочет, но заставляет жена. При этом на тяжелобольного в этом кабинете походил совсем не он. Было заметно, что ироничному юристу не терпится оттарабанить заготовленную речь и скорее – на свежий воздух.

Какая, к черту, печень?! Глаза так и бегают. Переманили большими деньгами? Нет, хитрая крыса что-то почуяла. Попробовать выпытать, расспросить? Бесполезно. «Да, многоуважаемый Андрей Андреевич, ваш корабль идет ко дну». Этот ответ не нужен ни тому, кто бежит, ни тому, кто бежать не может.

Ну и катись – и пинка под зад, чтоб не слышать мерзкого писка.

Пинка, конечно, не дал, но разглагольствования Ильи Моисеевича прервал достойно:

– Ну, ясно, ясно. Печень вашу щупать не собираюсь. Что нужно, оформите у секретаря. Все, счастливо.

Тяжелым взглядом давил, гнал толстячка к двери. Кажется, удалось на прощание произвести впечатление.

Опять телефон за стеной. Крики секретарши:

– Але, але! Вы меня слышите? Говорите!

Секретарша стучала к нему, вошла, не дождавшись ответа.

– Андрей Андреевич, кто-то к вам пробиться не может. Межгород или заграница.

– Сто раз говорил: не входить без приглашения! Ты вот что – сегодня никого со мной не соединяй. Мол, я весь день на переговорах. Будет звонить кто новый, спрашивай телефон. Я сам потом перезвоню.

Когда за секретаршей закрылась дверь, отключил мобильный. Мелькнуло – а если жена? Нет, все равно, он имеет право на передышку хоть на пару часов.

Опять стук, опять секретарша. За ее спиной менеджер Дима. Черт с ним, пускай заходит. На его должность он собирался взять одинокую женщину без амбиций, но знакомые упросили. Сын их знакомых, милый мальчик, окончил тот же институт, что и Андрей, один год проучился за границей, случайно остался не у дел.

Милый мальчик, хотя и работал неплохо, раздражал с первого дня, в последнее время невыносимо. Вот стоит – новенькие джинсы «Босс», новенькая футболка поло. На ногах – боже упаси, не кроссовки! – хорошие итальянские туфли с ремешками. Слегка загорелый, мускулистый, аккуратно причесанный.

От молодежи из хороших семей исходит некий свет. Кажется – красоты. Но нет, присмотришься: глаза маловаты, рот кривоват. Тут другое – большие родительские квартиры, большие дачи на просторных участках, желудки, не загубленные магазинными котлетами. Сам Андрей начал разбег почти с самых низов, в институт попал через рабфак, пополняя рабоче-крестьянский процент. Еле остался в Москве, женившись прямо перед распределением на москвичке. Так что классовая неприязнь к золотой молодежи сидела давно. Но, ей-богу, не было при социализме таких молодых людей – столь непоколебимо уверенных в своей способности не ошибаться. Рядом с ними хочешь не хочешь – почувствуешь себя мертвецом.

Так всего и передернуло, когда рука с ровно подстриженными ногтями протянула пестрый буклетик.

– Добрый день, Андрей Андреевич. Вот, китайцы прислали каталог.

Паршивец, и где только так говорить научился: деловито, но не сухо, дружелюбно, но без подобострастия, на равных, но не фамильярно. Бывало, за границей поражал такой же тон – какого-нибудь портье. Ну, сейчас ты у меня попляшешь!

Механически листал глянцевые страницы с сияющими шампунями, кремами, кусками мыла.

– А почему перевода нет? Мы что тебе, просто так деньги платим? Протри глаза – это ж не иероглифы, это английский! Тут тебе не институт и не заграница на родительские денежки! Все на папочку с мамочкой надеешься?

И дальше – крещендо. С надуванием шейных жил, багровением лица, стучанием кулаком по столу.

Пару месяцев назад в ресторане, наболтавшись с американцами, блеснув идиомами и пословицами, похлопал Диму по плечу:

– Вот так-то. Мы и без заграниц в свое время кое-чему научились! А ты мне все бумажки с английского переводишь. Я ж его лучше тебя знаю. Так что кончай, не трудись, впредь обойдусь без перевода. Вот с немецкого – будь добр! Я только «хенде хох» понимаю, да и то на слух.

Дима к словам подвыпившего начальства отнесся серьезно и на следующий день пришел за разъяснениями. Рядом стояла секретарша, да Андрей и впрямь английский не забыл, так что переигрывать не стал.

Поэтому сейчас ждал суеты, обиженных оправданий: «Вы забыли, вы сами говорили, я бы перевел…» Получил совсем другое. Мальчишка не раскололся, смотрел прямо, спокойно, будто хотел сказать: «Беснуешься – значит, у тебя неприятности. Какие – мне знать неинтересно. Жалеть или презирать – тоже ни к чему. Это твоя игра. А я пойду дальше своей прямой дорогой».

И уже вслух:

– Перевод я вам через час принесу.

И принесет, можно не сомневаться.

Теперь он ненавидел себя. Взбесился, что ли? Что за злоба его крутит, водит? Ведь запретил себе о плохом думать. И все равно темное рвется наружу. Трус, слабак! Распустился. Есть же еще время осмотреться, принять решение. Только отправит своих в Турцию. И к врачу надо опять сходить. Почки о себе напоминают. Позвать секретаршу, чтобы принесла то немецкое обезболивающее, что всегда помогает, и воды. Вот так-то лучше.

Через пятнадцать минут вышел из кабинета повеселевшим, подмигнул секретарше. Та чуть не прослезилась: слава богу, прежний Андрей Андреевич! Сделал пару звонков, проинструктировал сотрудника, уезжающего в Екатеринбург, и поехал на склад.

Прекрасный склад – большой, чистый, территория с надежной охраной. Слишком большой и слишком дорогой. Хозяин, солидный, седой, из советских торговых работников, всем видом показывал: хочешь, бери, не хочешь – желающие быстро найдутся. Арендную плату сбить не удастся. Можно было сразу попрощаться. Но Андрей блефовал до конца. Расхаживал, осматривал, вслух сравнивал с другими складами – реальными и мифическими. Находил варианты получше. Давал понять: а мы и сами не лыком шиты. Сцену надо доигрывать, не теряя лица.