Лето выбора

– Но человек решил не прекращать своих попыток, - поняла матушка.
– И ты его убила.

Оговорки не остались незамеченными. Но это потом, потом...

– Да.

– Ты жалеешь об этом?

Анна кивнула.

– Я... да, наверное, желаю.

– Человека - или себя?
– Вопрос был поставлен остро и жестко. Даже немножечко жестоко. Так, что Анна задохнулась - и не смогла произнести даже слова. За нее это сделала матушка Афанасия.
– Ты не убитого жалеешь и оплакиваешь. Тебе себя жалко. Ты пошла на страшный грех, ты ищешь себе оправдания, ты его не находишь. А хочется...

Анна кивнула.

Хочется, все верно.

– В Библии сказано, что это страшный грех. Это верно. Его не замолить, не выпросить прощения.

Голова Анны опустилась еще ниже. Она не плакала, но была близка к этому.

– Я знаю.

– Но ты не думаешь о другом. Грех нельзя замолить? Значит и начинать не надо.

Анна резко подняла голову.

– Что!?

Матушка Афанасия улыбнулась. И Анна поняла, ее не осуждают. Ее поняли и приняли. Вот такой, как она есть.

– Да, именно так. А ты думала, грехи отмаливать надо? Смешно даже сказать. Вот представь, ограбила ты кого-то, обобрала, предала, к пропасти подтолкнула, убила... да, всякое бывает в жизни. И помчалась в храм, полы протирать? Скажем, воровство десять молитв стоило, а убийство - двадцать? Ты про индульгенции слышала?

Анна кивнула.

Яна слышала. Дешевая попытка деньгами купить себе Царствие Небесное.

– То есть некоторые грехи не отмолить?

– Никогда. Или они останутся с тобой, или ты их исправишь.

– То есть?
– Здесь и сейчас Анна не понимала, что от нее требуется. Нельзя ведь оживить Цветаеву? Да и можно было бы... она бы не стала.

– А ты подумай сама. На то Господь и разум дал, чтобы мы от зверей отличались. Есть ведь воровство - и воровство. Если человек с голода булку украл - он виновен?

– Ну...

– А если у него миллионы, а он миллиарды хапает? И то, и другое воровство. А все ж - разное.

С этим Аня была полностью согласна. И считала, что за первое надо бы накормить и приставить к работе, отрабатывать. А вот за второе... ох!

– Вы хотите сказать, что надо не отмаливать грехи, а исправлять там, где можно?

– Примерно так. Знаешь, ведь когда революция была, война, потом гражданская... знаешь, сколько детей осталось без родителей?

Анна поежилась.

Она знала.

– Был такой Феликс Дзержинский. ВЧК создал, кровь лил, как воду пил. Тогда у них у всех руки были по локоть в крови. Но знаешь... мне иногда кажется, что свои грехи он отмолил. Он целую сеть создал, которая работала ради беспризорных детей. Скольких он спас? Скольких вытащил? И не ждал никакой благодарности, и не получил ее... никогда. Или - получил?

Анна медленно кивнула. Смысл она поняла.

Отнял жизнь - спаси жизнь. Вот и весь тебе сказ. Это не молитвы, не свечки за десять рублей, это настоящее. Когда ты себя отдаешь, все вкладываешь...

Украл?

Ну так сделай что-то для людей! Да хоть детскую площадку построй! Хоть кому помоги!

Нет?

Так не обессудь и не жалуйся.

– Я поняла. Спасибо...

– Вот и ладно. Аня, грехов, которые нельзя искупить - в мире нет. Господь отец наш, он нас любит и все простит. Только вот... сделает твой сын пакость, а потом прибежит, да в глаза лгать будет? Мол, раскаивается он... поверишь?

Анна качнула головой.

– Вот. И не поверишь, и не оценишь, и еще по попе добавишь.

– Как-то так, - пожала плечами Анна. Хотя в жизни бы сына и пальцем не тронула.

– И здесь то же самое. Не лицемерие требуется, а правда. Сделал подлость? Или ты ее отработаешь, или она к тебе вернется. А не к тебе, так к твоим детям.

Анна поежилась.

– Я такие истории знаю. И не одну... была у меня знакомая. Вот, дед ее как раз в ЧК работал. Сколько уж он людей погубил безвинно, сколько крови пролил - не ведаю, но жили они всегда очень богато. И поверь, побаивались их семью не просто так.

– И что с ними потом случилось?

– Ничего. Нет их. Ни семьи, ни рода. И это было больно. А кричи, не кричи... может, если бы она сообразила, что надо делать, начала бы хоть как-то грехи исправлять... да не на церковь жертвовать, не коленки протирать в храме, или там лбом из пола плитку выбивать, а постаралась найти кого из пострадавших от ее деда... Или просто... да хоть бы и ребенка из детского дома взяла. Глядишь, и повернулась бы судьба другим концом.

– Понимаю...

– Или другой случай. Среди наших прихожан есть женщина. Она одинока. Вообще... ни семьи, ни детей, ни родных, ни близких. Никого. Так она всю жизнь на кошек и собак бездомных положила. Подбирает их, лечит, пристраивает.

Анна оценила.

– Не так давно у нее инсульт случился. При других обстоятельствах валяться бы ей - никто бы до смерти не нашел. А тут же каждая минута ценна.

– Но ведь с ней все хорошо?
– почему-то спросила Анна.

– Да как тебе сказать. У нее как раз дома три кошки было, две собаки... они такой гвалт подняли, что соседи мигом прилетели. Сначала стучали, потом поняли, что неладно, скорую вызвали, на балкон перелезли, дверь открыли - люди у нас добрые, какую бы грязь не лили политики. Притащили в больницу, там госпитализацию требуют. А как зверей одних оставить? Она в слезы... тут и пасьянс сложился. В больнице как раз девчушка лежала - на них с ребенком муж сорвался. Пьяный в лоскуты, ей идти некуда, она детдомовская, сына прикрывала, так ей самой досталось. Чудом пьяного мерзавца оттащили. Врач подумал, да и предложил им пока такой вариант. Одна от инсульта оправляется, вторая у нее живет с сыном, за животными смотрит, ну и готовит чего, приносит...

– И?
– Анна слушала, как сказку со счастливым концом.

– Сейчас они втроем животных пристраивают. Бабушка, дочка и внук.

– А...

– Мужа посадили. Квартира на него была, там свекровь, конечно, распорядилась. Но им этого и не надо. Им втроем хорошо. Может, и не по крови, но у них семья.*

*- имен не называю, а история из жизни. Прим. авт.

– Это хорошо, - искренне улыбнулась Анна.

– Это жизнь. В которой все расставляется на свои места. Рано или поздно, так или иначе. Ее не подкупишь, не упросишь. Можно только сделать свой выбор, и отвечать за него. От начала и до конца. Принимать все последствия и осознавать, что это - твое. Не кара небесная, нет. Ты, своими силами, словами, руками на себя беду накликала. Не кто-то другой постарался...

– Дед, к примеру?

– А ты считаешь, можно в грязи жить и чистым быть? Может, и можно. Не спорю. Но не знать она не могла. Не слышать, не видеть, не понимать... просто так ей удобнее было. Отвернуться... а в незащищенную спину так легко ударить.

Анна задумчиво кивнула.

– Мне мои грехи долго замаливать.

А то, что отец натворил, и того дольше. Петер ведь власть любил... и Аделина. Любили, но меры не знали и страха не ведали.

Или она их уже в чем-то замолила? Оплатила?