Летопись Третьего мира. Ч.2 Южная Грань

Тонкие и тучные, легкие и те, чьи шаги сопровождались тихим грохотом, босые, они передвигались по стонущей от жары и засухи земле, приплясывая, извиваясь, напевая что-то вразнобой.

Женщины. Среди людей, каким бы то ни было образом, связанным с церковью, принято считать, что в Храме Сияния прекрасный пол в какой-то мере считается священным просто потому, что слово "Богиня" неспроста женского рода. Что эти прекрасные создания, способные приносить в мир жизнь и счастье, ближе к Богине, чем их мужья, отцы и братья. Верующие же пытались найти связь между этой ночью и событиями прошлого, но не оговаривали этого: каждый находил ответ для себя.

Эта была ночь чистой веры. День, когда в любой город республики, пусть там могут протекать демонстрации или даже восстания, должен прийти мир. На одну ночь.

Прекрасные девы продолжали вести свой танец, держась за руки и образовав огромный круг, который, извиваясь, двигался все ближе и ближе к рыночной площади. Вслед за ними шли жители города, старательно, хоть и не ровно, пытающиеся хлопать и шагать в такт их движениям. Но девы слишком разные, и всех их несли отличные друг от друга ритмы, их тела вились словно бы не чувствуя друг друга.

Женщины и девочки всех возрастов, помимо тех, кто участвовал в танце, скинули привычные одежды и укутали свои тела светлой плотной тканью, мужчины же шли обнаженные по пояс.

В этом был смысл, и это несло некий символ. Оголяя тело, открыв прочим людям свои уродства, недостатки, а вместе с ними - и достоинства, люди словно бы открывали друг другу свои души, откинув свои скромность и скрытность, нежелание общаться.

Это была ночь искренности. Самое лучшее время чтобы признаться в чем-то, кому угодно, пусть даже самому себе. Ночь великой исповеди, ночь Великого Сияния.

Наконец, прекрасные девы заплясали более менее ровным кругом по земле, где ещё вчера люди торговались, ругались, обманывали друг друга сквозь крик и брань. По-прежнему держась за руки, девушки подняли их на уровень глаз, словно пытаясь помочь друг другу дотянуться до беззвездного неба, и из их уст полился звук.

Это нельзя назвать пением. Это больше походила на звон хрустального бокала, по которому ударили чайной ножкой, только звон этот был куда громче и куда сильнее. Он заполнял собой пространство, вливался в уши собравшихся, передавая им ритм, силу, энергию. Все задвигались, и всё задвигалось.

В воздухе возникло бело-голубое марево, осветившее город лучше сотни факелов. Воздух насытился Сиянием. Чистейшей, неоформленной энергией, льющихся из людей и в людей.

Девы продолжали танцевать, и с трех разных сторон, неожиданно для всех, хоть большинство из собравшихся не были способны тщательно следить за происходящим внутри круга, вышли трое мужчин.

Как и положено, нагие по пояс, босые, они двигались к центру круга, и в их ладонях яркими пятнами виднелась собранная в них энергия сияния, которую они впитали из воздуха.

Лонд, Роан и Фасвит оказались единственными из всех оказавшихся в этом городе монахов, кто никогда не принимал участия в празднике в честь ночи Великого Сияния. Встретившись в центре круга, мужчины, не смотря друг другу в лицо, потянули к соседним двум монахам ладони. Кончики их пальцев соприкоснулись, возникло некое сопротивление, будто две одинаковые стороны магнита попытались сложить вместе. Мужчины начали медленно и равномерно пятиться назад, держа руки чуть вбок и с растопыренными пальцами. Между собой монахов связывала едва видная неровная круглая стена энергии, которая разрасталась в диаметре по мере того, как те спиной двигались к окружающим их девам.

Голоса девушек смолкли. Последние ноты, вылившиеся из них, походили на предсмертный крик человека, прыгающего в бездонную пропасть. И когда звук достиг центра круга, который образовали монахи, сопротивление достигло пика, и произошел невероятный выброс энергии.

Их не сбило с ног - лишь вынудило всех собравшихся вынырнуть из сладкого транса и сделать несколько шагов назад.

Справившись с мощью вылитой на них энергией, Фасвит, изумленный, приподнял голову, и увидел перед собой кору иссиня-белого дерева, которое было словно вырезано изо льда и холодного света. Широкий ствол, на пять-шесть пар рук взрослых мужчин в обхвате, с рельефной, но в то же время гладкой корой, с несколькими ветвями, одна из которых была столь мощной и прочной с виду, что на неё можно было залезть и там уснуть. От них вились множество тонких гибких веточек, некоторые очень короткие, некоторые очень длинные, на которых, подобно виноградинам на гроздьях, были налеплены великое множество мелких листьев.

По щеке Стижиана поползла предательская, но сладкая и заслуженная слеза. Руки обмякли, и бутыль с крепким пойлом выскользнула из его руки, прокатилась по неровной крыше, на которой сидел монах, соскользнула и разбилась о лежащий сбоку от двери камень.

Сидящая справа от него Ора обомлела, и в её глазах мог бы прочитаться легкий испуг, но никто не заметил его: все как зачарованные смотрели на возникшее перед ними чудо. Монахиня взяла Стижиана за руку, и тот медленно, словно бы бессознательно, сжал пальцы.

Впервые со дня окончания монастыря он увидел одного из своих самых лучших друзей: перед ними, на площади далекого от Монтеры города, грозно возвышалось возникшее из чистейшей энергии сияния дерево критши.

– Я никогда не видел ничего подобного.
– Завороженный, произнес Амит. Сине-белое дерево, сотканное из чистейшей энергии сияния, с необычайной красотой отражалось в его голубых глазах.

Монахи вспомнили дом, а Ора словно бы вживую увидела узкую, незаметную тропку, уходящую вглубь северного леса, которая ведет к Храму, бывшим домом для неё.

Силуэт удивительного дерева, места которому в Священном Писании не нашлось, начал постепенно растворяться в воздухе, но таял он очень медленно, и, на вскидку, на его полный распад должно бы уйти несколько часов.

Городские, наконец, смогли преодолеть шок и восхищение и вздохнули полной грудью. Чудесные юные девы разжали побелевшие ручонки, распустив хоровод, и кинулись, смеясь, кто куда. Воздух наполнился возгласами всеобщего ликования. Энергии сияния становилось все больше и больше. Она появлялась из неоткуда и с легкостью, какую люди никогда не ощущали, скользила сквозь них, смывая с душ пятна их грешков и обид.

Монахи утерли слезы и один за другим начали спрыгивать с крыши. Наверху остались только Тео, Дримен, Ора и пьяный до неподвижного состояния Стижиан, не способный оторвать глаз от критши.

Тео пощелкал пальцем перед глазами сына, и, когда тот лениво моргнул, махнул на него рукой и решительно присоединился к всеобщему веселью, разгорающемуся вокруг тающего сине-белого дерева. Не было музыки: празднующие сами создавали себе ритм и двигались согласно ему. Молодые девы смешались с толпой, разбредшихся кто куда монахов не было видно и вовсе, но Ора готова была поклясться, что все они отправились на поиски юных кудесниц. Все, кроме Кира. Этот юнец, не смотря на давно оконченное обучение в монастыре, по-прежнему держался данного в возрасте семи лет слова и старательно обходил прекрасный пол стороной. Так что в отличие от всех своих братьев, он умыкнул из-под носа Мэрмы Фольнор бутылку слабоалкогольного горячего поила, чей вкус напоминал глинтвейн и кофе единовременно, и поспешил удалиться из места празднования, дабы не поддаться соблазну. Стижиан прекрасно понимал его чувства: все девушки, будь они худые или полные, легкие или тучные, выглядели крайне соблазнительно, а опьяненные сиянием монахи могли выкинуть любую глупость, и она может быть выражена совсем не в пристойной форме.