Летопись

– Прекрати, голова болит, - недовольно сказал Перепетуй.

– Ща, Петя, ща кончится, - промычал Добрыня. Равель кончился.
– Ну во, всего и делов-то, - удовлетворенно сказал Добрыня и отрубился.

Аввакушка искал дверь. Ему хотелось до ветру. Он почувствовал, что исподнее уже надо менять. Инок зажмурил глаза и ринулся напролом. Пулей вылетев из кружала, он забежал за угол и расслабился. Тепло ползло по ногам, и монах понял, что надо было снять штаны.

– Ай-яй-яй, Аввакум, - послышался насмешливый голос, - а еще святой. Скотина ты мерзопакостная!

Аввакушка испуганно обернулся на голос. За спиной стоял черт. Аввакушка заверещал и бросился к своим, по дороге мочась от страха. Ворвавшись в кружало, он отчаянно завопил:

– Нечистыя, нечистыя тута!

В кружало, звонко цокая копытами, с достоинством входил черт. Алеша неуверенно забормотал:

– Нечистые, нечистые! А что нам нечистые!.. Подумаешь, нечистые! Правда, Илюша?

Черт присел на корточки перед Равелем и стал щупать пульс.

– Будет жить! у нас, - задумчиво произнес черт и, обернувшись к богатырям, солидно сказал:

– Господа, попрошу сохранять спокойствие. Сейчас за ним придут. Это уже наше.

Опомнившийся Перепетуй запустил в черта пустой бутылкой.

– Наших бьют!
– завопил сразу потерявший солидность черт, отскакивая в угол. В двери и окна полезла нечистая сила. В трубе загудело. Алеша нервно искал заветную подкову. Хряк, наматывая хвосты на руку, шмякал чертей об угол. Илья отломил ножку у табуретки и, верный своей тактике, напал с тыла.

Чертей прибывало. Сонный Добрыня отвернулся к стене и пустил слюну. Два черта сноровисто снимали с полуживого Аввакушки золотой крест. Алешу укусили.

– Свой я! Нехрещеный я!
– не помня себя завизжал тот. Черти в замешательстве приостановились. Алеша, воспользовавшись паузой, упал на колени и широко во все стороны перекрестил воздух:

– Вот вам крест святой! Ага!

Испуганный вопль пронесся над толпой. Нечистые ринулись вон из кружала, волоча за ноги тело Исаака Равеля. В трубе ворочался застрявший черт. Перепетуй подскочил, вытащил его оттуда за хвост и для порядка шмякнул о стену. С грохотом упал портрет Равеля в полный рост. Пришибленный черт трясся и вонял серой. Перепетуй хозяйственно сунул его в мешок:

– Пригодится!

Внезапно проснулся Добрыня:

– Ну что, братва, по бабам?!

Добрыня попал в точку. Тридцатипроцентная скидка не прошла даром, и братва восторженно заревела. Только Аввакушка, всхлипывая, искал по впалой груди пропавший крест.

– Так, - жестко сказал Илья.
– Тут неподалеку монастырь! Женский.

Богатыри с шутками да прибаутками сами не заметили, как заблудились в лесу.

– Где ж тот проклятый монастырь?!
– возмутился Хряк.
– Сколь протопали, а конца не видать.

– Ты, Илюша, по пьяни-то не напутал чего?
– обеспокоенно спросил Алеша.

– Господи, грех какой!
– пискнул Аввакушка.
– В ночь-то на Купалу! Нашкодишь - не отмолишь потом!

А вокруг действительно стояла удивительная волшебная ночь. С треском расцветали папоротники; по отрогам Кудыкиных гор бегали бегучие огни.

– Красота-то какая!
– испуганно сказал Хряк.

– Как бы нам тут чего не отломилось, - озираясь, пробормотал Добрыня. Алеша изловчился и схватил расцветающий папоротник. Тот аж ойкнул.

– А-а-а! Вещуй дорогу!

– обрадованно заорал Муромец, забирая цветок у Поповича.

– Да поживее!..
– разочарованно добавил тот.

Цветок стал вещать на юго-запад.

– Брешешь, сволочь, половцы там, - Илья, как старый секач, чувствовал опасность.

– А куда надо? Ай, больно же!

Илья шепнул что-то на ухо цветку и покраснел.

– А, так бы сразу и сказал!
– развеселился папоротник.
– Знаю я тут одно место, пальчики оближешь!

– Ты его, Илюша, покрепче держи. А может, дай я снесу?
– попросил Алеша.

– Накося выкуси, - ответил Илья и попер в темноту. За ним двинулись остальные. Шли недолго.

– Тут, - сказал цветок и притух до интимного полумрака. Открылась поляна, посреди которой на пне сидела голая девка. Муромец присмотрелся.

– Пойдет, - наконец, сказал он и решительным щелчком отбросил цветок в сторону. Папоротник прошмыгнул у Алеши под ногами и бросился догонять своих.

Василиса никак не ожидала такого количества женихов. Она пронзительно взвизгнула и кинулась прочь. Алеша не менее пронзително свистнул, и бравый квинтет ринулся вдогонку.

!
– Дима, вы все уложили?
– спросил Гарин.

– Все, Петр Петрович, кроме "Беломора". Сколько возьмем?

Гарин поморщился.

– А, скажем - забыли. Поехали!..

! Голая Василиса опрометью бежала через деревню к родительскому терему. Подлетев к тесовым воротам, она принялась колотить в них пятками, стыдливо прикрывая срам от блудного глаза. Бабка Ярославна выглянула на шум из светельного окошка; увидев внучку, она расплылась в задумчивой улыбке.

– Эх, - мечтательно сказала себе Ярославна, - у меня самой в девичестве, прости господи, чего не бывало! Пойти, что ль, отпереть? Ох, поясница!

Василиса продолжала стучать и вопить под окнами. Спросонок, тяжело шлепая босыми ногами по навозу, к воротам бежал князь-отец. В луже посреди двора кимарила пестрая супоросая свинья. Князь споткнулся о свинью и сломал ей копчик.

Наконец, Василису впустили. Князь обомлел, увидев такую срамоту на своем подворье.

– В монастырь!!!
– заревел он.
– В монахини! В Христовы невесты! Приданого - воз дерьма! Проститутка!..

Тут его хватила кондрашка.

! Перепетуй, широко улыбаясь, достал из мешка притихшего черта. Черт выглядел неважно и жалобно шевелил лапками. Дима Свинякин отпрыгнул назад и выхватил шпюк. Вообще-то хрононистам не полагалось иметь оружия, но детский шпюк оружием мог считаться лишь с большой натяжкой, и начальство смотрело на это сквозь пальцы.

– Сколько просишь?
– осведомился Гарин.

Хряк, как опытный торговец пушниной, тряхнул черта. Щетинка на загривке вздыбилась и опала. Черт вяло пискнул.

– Ты гляди-тка, какой товар, - ласково глядя на черта, сказал Хряк. Чистый ведмедь!

– Что-то дохловат он для медведя, - с сомнением покачал головой Гарин.

– Ребра вон торчат, - прибавил успокоившийся Свинякин, убирая шпюк.

Алеша Попович исподтишка пребольно ущипнул черта. Тот взвился.

– Ну че, - прогудел Перепетуй.
– Вполне справный черт. Берете, что ль?