Летопись

Утром Хряк заявил Андрону о своем желании прославиться.

– Да куды тебе?
– удивился Андрон.
– И так уж славен! Змей вон! Рептилия! Страшный какой. Ишь как пьет-то, в три горла! Да и нехристь этот, Соловей!

– Да не то чтобы прославиться - увековечиться хочу. Для потомства, объяснил Хряк, искоса взглянув на царевну.

– А-а-а! Для потомства! Ну, это особа стать. Есть тут у меня один монашек, подкалымливает. Рублевым потому кличут. Ничего, усерный такой! Непьющий, правда. Ну, да тебе с ним не меды распивать.

– Вас как, до пояса или в полный рост?

– спросил богомаз, возникший как из-под земли.

– Чего-чего?
– недоверчиво переспросил Хряк.

– А может, бюст будем делать?

– Не, лучше икону! Только смотри, чтоб большую!

– Сделаем! Фас, профиль? Фон с пейзажем?

– С пейзажем!
– сказал Хряк.
– И спереду!

– Спереди, извиняюсь, змия не влезет.

– Тогда сбоку, и змея можно поменьше.

Считая дело улаженным, Домкратий повернулся, но живописец так не считал. Он вежливо тронул Хряка за рукав и улыбнулся.

– Какие деньги?!
– заорал Домкратий и с разворота треснул его между ушей.

– Помилуйте, как можно, я не о деньгах, а о натуре, - пояснил оскорбленный монах.

– А-а! Так тебе натурой?
– заревел Хряк и добавил со второй руки.

– Я просто хотел сказать, что вы должны!

– Я тебе ничего не должен, - отрезал Хряк.

Через полчаса они договорились. Домкратий резво ратал змея, гоняя его по двору. Змей, не желая рататься, увертывался и кричал человеческим голосом. Богомаз орудовал у мольберта, то и дело покрикивая:

– Левей! Змию придержите! Придержи, говорю!! Теперь пущай! Во дает! Господи помилуй!

Так прошел день и вечер. На рассвете увековеченный Хряк, простившись с Андроном, отправился в дальнейший путь. Дорога лежала перед ним заколодевшая и замуравевшая. Там, где не было муравы, находились огромные лужи с коричневой водой, затянутой ряской. Несмеяна, сидешая впереди (сзади она сидеть уже не могла), жаловалась на судьбу и головную боль. Между ушей у кобылы открылся стригущий лишай. Ванюша маялся животом после церковной пищи. Соловей-разбойник находился в процессе сезонной линьки; процесс усугубляла Несмеяна, выщипывая соловьиный пух для устройства перины. Хряк, полагаясь на чутье лошади, спокойно спал.

Разбудило его заунывное пение жаворонков и крестьян. Хряку во сне взгрустнулось, он рефлекторно ударил Несмеяну между ушей и проснулся. Перед ним по колено в земле торчал давешний крестьянин.

– Эге, да это мой беглый холоп Микулка!
– заорала царевна.
– Хватай его, Домик, век воли не видать!

Хряк приосанился и громко закричал:

– Держи вора!

– Житья не стало!
– хмуро пробурчал Микула и ударил Хряка между ушей.

Домкратий пришел в себя от ночной прохлады. Роса конденсировалась на шеломе и стекала под кольчугу редкими холодными каплями. Хряк повертел головой, так как больше ничем повертеть не смог, и обнаружил, что проклятый мужик загнал его в землю по самую шею.

Внизу бился конь и хрипела Несмеяна. Контуженный Ванюша тихонько постанывал. Соловей-разбойник вообще не подавал признаков жизни, и Хряк уже начал за него беспокоиться.

Надвигались сумерки. Хряк подвигал плечами, но вылезти не смог. Он долго кричал, устал и проголодался. Нестерпимо чесался нос. Богатырь почесал нос о камешек, горько вздохнул и заснул, справедливо рассудив, что утро вечера мудренее.

Проснулся он от тяжелого топота и криков. Хряк заорал в ответ. Топот сейчас же прекратился и крики смолкли, но вскоре в лунном свете Хряк различил фигуру крадущегося витязя, ведущего в поводу лошадь.

– Эй, мил человек, - позвал Домкратий.
– Иди-ка сюда!

Витязь мгновенно вскочил на коня, выставил пику и заученной скороговоркой затараторил:

– Я еду, еду, не свищу, а как наеду, не спущу!

– Да не бойся ты, иди сюда! Не съем я тебя!

Витязь неуверенно приблизился к Домкратию и остановился, опасливо рассматривая его.

– Да слезай с коня, придурок!
– теряя терпение, крикнул Хряк.

– Молчи, пустая голова!
– ответил витязь.
– Я еду, еду, не свищу, а как наеду!

– Хватит, наехал уже!
– заорал Хряк.
– Бери лопату, копай, чтоб ты сдох!

Путник достал маленький походный заступ и откопал сперва тулoвище, затем ноги Хряка, Несмеяну, Ванюшу, Соловья и, наконец, лошадь. Лошадь, к сожалению, уже околела.

Хряк, на радостях разминая затекшие члены, натаскал дров и затеял громадный костер. Захлопотала у огня Несмеяна. Ванюша блеснул перед гостем сноровкой и мигом наловил лягушек. Узнав, что лягушки не котируются, он побежал в другую сторону и приволок медведя.

– Ого!
– сказал гость.
– Как же ты его?

– Защекотал, - скромно признался домовой.

У путника нашелся небольшой бочонок вина, и вскоре они дружно пили за знакомство.

– Да, так как тебя кличут-то?
– спросил Хряк.

– Руслан, - ответил гость, - а по батюшке Лазаревич.

– Эге, да ты не из Рюриковичей ли?

– Из них, - согласился Руслан.

– А чего орал?

– А знаешь, как страшно ночью-то одному?

– Дак чего шатаешься по ночам, раз страшно?

Руслан тяжело вздохнул.

– Нечистый попутал. Понимаешь, такое дело. Была у меня зазноба одна. Ну, не то чтоб любовь, а так, увлечение. Да и сосватаны мы с трех лет. Опять же родители! Тут уже свадьба сладилась, а ее возьми и унеси нечистая сила. Махонький такой, с бороденкой!

– Э, да это мой троюродный дедушка, Черномор!
– встрял в разговор Ванюша.
– Он у меня затейный такой старичок, любит пошутить. Старый маразматик, что с него возьмешь!

– Во-во, Черномор, - встрепенулся Руслан.

– Да ты не бойся, он старенький уже. Только летать духу-то и осталось, - успокоил его домовой.
– Ты его попужай маленько, он и отдаст.

– А что ж он, такой пужливый, что ли?

– Да ему особо пужаться нечего. Бессмертный он, - пояснил Ваня.

Руслана передернуло, он зябко повел плечами, опрокинул в рот чарку и, скривившись, помотал головой.

– А знаешь что, - сказал Хряк, - подарю-ка я тебе свой кладенец. Первейший булат. Двух кощеев зарубал, и ни одной зазубринки,- соврал он. А они знаешь, какие костлявые, кощеи-то.