Летучая мышь

ГЛАВА 6

Помаргивающие светлые глазки Пабджоя сочувствия не выражали. Время от времени он тыкал в один из своих желтых блокнотов острым жестким карандашом или сдувал с рукава невидимые пылинки: никаких тебе коробочек с крышечками. Мой рассказ ему явно не нравился. Как только я закончил, он испустил глубочайший вздох, будто сбросил тяжкое бремя, и поправил и без того аккуратную стопку блокнотов.

– Ты свалял дурака, Кэри, - сказал он напрямик, - И вся твоя поездка оказалась пустышкой. Что прикажешь доложить министру? Что мой человек, заявившись в Париж, спровоцировал убийство агента, был предупрежден лично Вавром, чтобы убирался к черту и в конце концов дал себя поколотить молодчикам из контрразведки... А после этого, извольте радоваться, он тут, в Лондоне, и весь в синяках... Это уж, Кэри, просто из рук вон!

Я был близок к тому, чтобы затолкать изысканные выражения шефа назад, в его паршивую глотку. Кулаком. Но тут как раз вошла Пенни с чаем и бисквитами и у меня оказалось несколько минут, чтобы взять себя в руки. Она выглядела такой свеженькой и спокойной в своей белоснежной блузке. Я попросил у неё аспирину.

Пока Пенни разводила аспирин в стакане с водой, мы не проронили ни слова. Потом Пабджой осведомился, что я намереваюсь делать дальше.

– Во-первых, приведу себя в порядок, на это уйдет несколько дней. Во-вторых, вернусь в Париж - не надо было оттуда уезжать. В-третьих, свяжусь с Баумом и Шаваном. В-четвертых, отыщу Ариану Сегюр. В-пятых, покопаюсь ещё в прошлом Маршана.

– А если они тебя опять поймают и отметелят?
– в голосе Пабджоя уже слышалась привычная ирония, и он изобразил в блокноте первый квадратик, которому надлежало превратиться в кубик.

– Придумаю себе новую легенду, бегать постараюсь попроворнее.

Пабджой смерил меня задумчивым взглядом и отхлебнул чаю. Потом нажал кнопку внутреннего телефона и попросил Пенни связать его с Вавром.

– Mon cher ami, - начал он сладко, - c'est un plaisir de vous parler. Как приятно говорить с вами, дорогой друг!
– И вслед за тем поведал Вавру, что несколько огорчен: один из его людей был... как бы это сказать... допрошен в ДСТ. И довольно жестко - так не принято между двумя дружественными службами. Скорее всего, произошло недоразумение, не так ли? Он помолчал, выслушивая объяснения Вавра, и вид у него был при этом смущенный. Затем продолжил:

– Между собой мы можем говорить прямо, правда ведь? Так вот, была применена... мм, грубая сила. Это достойно сожаления.
– Он снова помолчал и послушал, и, наконец, с выражением самого сердечного дружелюбия положил трубку.

– Так дело не пойдет!
– заявил он тут же, - Этот тип утверждает, будто ничего не знает. Говорит, что беседовал с тобой один раз и больше ты у них не был. Настаивает на том, что это ошибка, и по-прежнему требует, чтобы мы не лезли не в свое дело.

– А чего ещё вы ждали от Вавра? Французы - самые наглые и беспринципные лгуны, это всем известно.

– От Вавра я такого не ждал, - возразил Пабджой.
– Если тебя поколотили с его подачи - это, кстати, вполне возможно, - то он бы мне тут же сказал. И добавил бы, что если ты не уймешься, тебя ещё сильней отделают. Ты уверен, что это была его команда?

– Еще как уверен!
– сказал я злобно, - Могу предъявить синяки.

– Как-то не вяжется, - усомнился Пабджой, - Не похоже это на Вавра, хоть убей. Вероятно, дело далеко зашло и его министр на него наседает. Но, черт возьми, я никому не позволю так со мной поступать!

– С вами?
– мне показалось, будто я ослышался.

– Конечно, со мной, а то с кем же? Он посмел тронуть моего подчиненного! Это личное оскорбление для меня как для начальника департамента, я такого не потерплю, И вот что я намерен предпринять...

Негодование Пабджоя было, конечно, наигранным, но мне ничего не оставалось, как включиться в игру.

– Что вы намерены предпринять?

– Пошлю тебя обратно в Париж!
– заявил он торжественно, будто я сам только что не сказал ему, что готов вернуться.
– Ты уж извини, Кэри, понимаю, что тебе туда вовсе не хочется, но у меня выбора нет. Если бы я отправил вместо тебя Джока или Стивена Водди, это бы означало, что Вавру удалось повлиять на нас. Такого допустить нельзя.

Я промолчал в ожидании, пока начальник договорит.

– Кстати, в деле появился новый аспект, - произнес он, - Американский. Мне сообщили кое-что из Ленгли...

Всякий раз, когда речь заходит о ЦРУ, Пабджой упоминает, что ему сообщили кое-что из Ленгли, как бы намекая, что он свой человек в штаб-квартире ЦРУ, хотя мудрецы из этой замечательной организации, пребывающей в Ленгли, штат Вирджиния, если им случается передать что-то Пабджою, делают это через своего резидента в Лондоне.

– Они заинтересовались делом Маршана, - объявил Пабджой.
– И хотят участвовать в расследовании. Завтра встретимся с Хенком Мантом.

– С этим...

– Могло быть и хуже, - утешил меня Пабджой.
– Соединенные Штаты тоже хотят знать, что толкнуло Маршана на самоубийство.

– Поздно спохватились.

– Как-то ты неуважительно отзываешься о госдепартаменте, - заметил Пабджой.

– Придешь завтра в десять. На совещание с нашим американским другом. Будь с ним на равных, Кэри, не унижай его. Министр полагает так: что хорошо для Соединенных Штатов, то хорошо и для Соединенного королевства.

– Такая точка зрения делает ему честь, - сказал я, но шеф моей иронии не понял.

Когда на следующее утро ровно в десять я вошел в кабинет Пабджоя, Хенк Мант уже сидел там в одном из обтянутых дермантином кресел. Его крупное лицо с младенчески голубыми глазами выглядело, как обычно, загорелым, на квадратной нижней челюсти золотилась щетина. Изо рта вечно торчит трубка, табак он курит вонючий. Кудлатая грива так и просит расчески.

Мант с усилием вылез из слишком маленького для него кресла мне навстречу и продемонстрировал свой нескладный пиджак цвета овсяной каши с помятыми донельзя лацканами, мешковатые, сроду неглаженые и к тому же явно тесные брюки. Зато рубашка, хотя рукава её были коротки и не видны по этой причине, носила следы утюга: воротничок заглажен криво - без сомнения, волшебными ручками той леди, которую Хенк неизменно называл своей "прелестной женушкой". Другими словами, он, как всегда, выглядел пугалом.

– Привет, Чарли, - адресовался он ко мне, - Рад тебя видеть.

С Хенком Мантом мне не раз приходилось общаться за последние десять лет. Он руководит небольшим отделом в ЦРУ - настолько небольшим, что его не встретишь ни в перечне отделов, ни в графике работы ЦРУ - эти документы постоянно совершенствуются в соответствии с требованиями дня, на предмет чего в ЦРУ держат двух старых опытных юристов, проверяющих, обновляющих и вносящих поправки. Излишне говорить, что само совершенство этих списков и графиков превращает их в пустые бумажки, и оперативные работники тратят уйму времени, чтобы увильнуть от их предписаний и действовать по собственному усмотрению. Хенку-то вообще ничего не стоит обманывать администрацию: начальство как бы не знает о его существовании, раз его отдел нигде не числится. Так уж сложилось с самого его появления в ЦРУ поручения, которые ему давали, были необходимы, но носили такой характер, что обычные оперативники, народ не особо брезгливый, от них нос воротили. С самого начала он достиг почти невозможного: стал единственным человеком, который вхож и в ФБР, и в ЦРУ. Служить связующим звеном между этими двумя конторами, испытывающими друг к другу патологическую ненависть, - задача потруднее, чем вырваться из лап венгерской тайной полиции. Во времена маккартизма он выполнял самую грязную работу для Федерального бюро расследований и с тех давних времен сохранил неприязнь ко всем этим коммунистам, социалистам, либералам и прочим левым - все они ему на одно лицо. Однако было бы ошибкой относиться к Хенку Манту однозначно: ну мол, ещё один оголтелый антикоммунист. Он не так прост, умеет рядиться в личину утомленного, далекого от житейской суеты академика, а на самом деле чрезвычайно опасен постоянной готовностью разрушить все на свете во имя своей жестокой и непримиримой идеологии. Считая, что все люди во всякое время имеют право на собственный политический выбор, он способен учинить погром, чтобы обрушить на нас свободу, как он её понимает.

А я в то утро сидел напротив него в кабинете своего начальника, пытаясь поудобнее расположить ноющее от побоев бедро, и Пабджой сладко пел, будто мы, мол, счастливы, что наши американские друзья проявляют интерес к нашему делу. И заверял Хенка, что тот немедленно получит от меня самую полную информацию. При этом Пабджой упорно рисовал что-то в своем желтом блокноте, а Хенк ерошил волосы. Рассказывая о том, что, по моему мнению, следовало знать Хенку, я, сам не зная почему, умолчал о Марке Сегюре. Выслушав все внимательно, Хенк тяжко заворочался в кресле и приступил к сложному ритуалу вытряхивания и набивания трубки.