Летучие зарницы

– Есть сообщение "Роте фане". Гитлеровцы распространяли подложные листовки за подписью компартии.

– Знакомый почерк. Все средства хороши... Ладно, ты читай, а я пойду Устюжанина и Воронько позову.

Я развернул пожелтевшие страницы, чтобы окунуться в день вчерашний или, быть может, забыться?.. Чем жила планета в 1932-м?

"Налицо много признаков, - пишет американский журнал "Чайна уикли ревью", - что САСШ могут в недалеком будущем признать Советскую Россию... В период мирового кризиса, когда окончательно доказана невозможность заставить платить Германию, так же ясно, что будет безнадежной всякая попытка заставить Советское правительство признать старые долги... Обстановка значительно изменилась с тех пор, как государственный секретарь Юз отверг советское предположение, что признание облегчит торговые сношения между двумя странами, заявив, что "Россия является огромной экономической пустотой". Выгоды от торгового договора между САСШ и Советской Россией будут бесспорны.

...Европейская концессия, европейский вексель, европейский кредит могучие взрывчатые материалы, которые надежнее интервенции и скорее, чем последняя, уничтожат власть коммунистических утопистов. Декламацию о священных принципах христианской цивилизации надо оставить попам и истерическим бабам европейских политических салонов. "Торгуем же мы с каннибалами", - бросает Ллойд Джордж свою крылатую, облетевшую весь мир фразу"...

И рядом вдруг вспыхнули несколько строк:

"Ленинград. 11 апреля. Состоялся первый рейс советского дирижабля УК-1. После пробы моторов стартовая команда отпускает корабль. Ровно в 7 часов дирижабль УК-1, плавно набирая высоту, летит к Московским воротам, поворачивает на Бадаевские склады, в Литовку, к Витебской железной дороге и, обогнув Волково поле, берет курс на Салюзи. В 7 часов 58 минут УК-1 благополучно спустился в Салюзи..."

О, я вспомнил. Об этом полете писала моя двоюродная сестра из Ленинграда, а еще я слушал радио. Тогда мне шел девятый год. Было это как будто совсем недавно. Я отложил газету и с минуту сидел на деревянной лавке, но тревожащие видения начали овладевать мной, и я заставил себя вернуться к пожелтевшим листам.

"Алюминьстрой. 11 апреля, РОСТА. Вступает в строй первый в СССР алюминиевый комбинат. Началась загрузка склада бокситов".

"Шанхай. 10 апреля. ТАСС. Агентство Гоминь сообщает из Ханькоу, что после отъезда комиссии Лиги наций японские военные суда снова возвращаются в Ханькоу".

Строчки смешались, я закрыл глаза. По неосознанной ассоциации опять вспомнилась Наденька. Из моего детства. Как будто воочию увидел я дорогу на Войново. Полыхнул закат, и пламя его угасло. Над изломанной линией сосновых вершин поднялся давний послезакатный свет. Небо стало глубже, вынырнули звезды. Я видел сейчас ясный теплый вечер, тот самый вечер... Я улавливал, казалось, тепло, исходившее от нагретых солнцем стволов. Усилием воли я вернул несколько странно-волшебных минут под кронами деревьев, на песчаном откосе у ее дома. Чудились призрачно-неуловимый шелест кожанов, затаенно тревожный крик птицы, белые летучие огни парящих над крапивой мотыльков. И падучая звезда прочерчивала небо. И росчерк ее казался мне теперь исполненным тайного смысла: он перечеркивал многое в моей жизни, той, старой жизни.

* * *

Стемнело. Скориков скомандовал:

– Идем к просеке!

Шли быстро, почти не таясь, теперь каждая минута работала на врага. Лес был пустынен. Одинокие вечерние птицы хлопали крыльями, потрескивал валежник под нашими кирзачами, прорезались звезды над нашими головами, и мне казалось, что девушка на чердаке приснилась, да и весь минувший долгий день - тоже.

За узкой луговиной с лесным ручьем - перелесок, за ним - поляна. Взошла луна, и в ее матовом свете молча разглядывали мы стволы минометов, немецких солдат подле них, часовых поодаль. Молча двинулись назад. Когда вернулись к дому, Устюжанин передал по рации кодом все, что следовало передать. А нам пришел приказ: возвращаться!

В ОГНЕВОЙ ВЗВОД

В огневых взводах не хватало людей, и вскоре капитан снова отрядил меня в орудийный расчет Поливанова. В глубине души я был рад этому решению. Разведка, конечно, дело нужное, но мне хотелось видеть врага через прицел орудия. Да и скучал я по своему расчету - сам себе удивлялся, когда это я успел привязаться к этим ребятам.

– Расскажи что-нибудь!
– потребовал Леша Пчелкин, когда выпал свободный час.

– О чем тебе рассказать? О том, что ближе к нам, или о том, что дальше?

Он смотрел на меня так, словно чуял подвох, и, удостоверившись, что я настроен серьезно, сказал:

– Расскажи о том, что дальше.

Я молчал с минуту, мысленно пробегая страницы книг с обгоревшими переплетами. Они мелькали передо мной как наяву, словно я снова попал в библиотеку. И вдруг одна из страниц застывала неподвижно, и я снова прочитывал ее, теперь уже вслух. Останавливался и спрашивал Пчелкина, знает он это или нет. А он, конечно, никогда не видел такой библиотеки, и ему не приходилось читать обгоревших книг той первой военной зимой...

– Хочешь, расскажу, как ирокезы строили небоскребы и мосты?

– Расскажи... А кто эти... ирокезы?

– Индейцы, краснокожие, слыхал?

– Слыхал. Ну и как они строили?

– Есть небоскреб в Америке, больше ста этажей. Так вот, они работали без спасательных поясов.

– И не страшно?

– Не боятся они высоты. Они половину всех мостов там построили.

– В Америке?

– На северо-востоке. Они живут у Великих озер... Я читал, как они карабкались по железному каркасу, зажав щипцами раскаленные заклепки. А каждая заклепка в килограмм.

– И много их там, ирокезов?

– Сейчас мало осталось. Купера не читал?.. Их истребили.

– Жаль, хорошие летчики были бы.

– Летчики из них получились бы что надо.

Я задремал, закончив нехитрый рассказ, но Пчелкин растормошил меня, и я рассказал ему с серьезным видом об автомобиле с помятым взрывом радиатором, который после второй бомбежки выправился совершенно.

– Да ну?
– тихо удивился Пчелкин.
– Сочиняешь! Расскажи еще что-нибудь. Только правду.

Я рассказал ему о термитах, которые выращивают грибы. Они вспахивают и боронуют свой огород лапками, удобряют его остатками растений. Когда почва готова, термиты сажают через правильные промежутки кусочки грибницы.

– Как люди, - заметил Леша.

– А есть муравьи-портные. Для постройки гнезд они сшивают листья деревьев.

– Хорошо живется разной твари...
– задумчиво пробормотал подсевший к нам Поливанов.

* * *

За нашими плечами - бои и тяжелые, долгие переходы, но бодрость Пчелкина, какое-то душевное его здоровье удивляли... Поздно вечером я видел его у речки. Он вел в поводу коня. Медленно, как-то смиренно вел его, и красно-чалый конь шел за ним уступчиво, бережно переступая усталыми ногами, опустив голову. Повод ни разу не натянулся, конь осторожно нюхал воду, но не ступал в нее, ждал... Они вместе вошли в реку, и темные струи раздались перед конским крупом и ленивой, невысокой волной набежали на берег - от нее шелохнулись тростники в заводи.

Они поплыли на тот берег. Пчелкин нырнул, а конь обеспокоенно косил глазом. Но тотчас успокоился, как только показалась над водой голова Пчелкина и он снова заработал руками. Они вышли на другой берег, и вдруг все переменилось: они побежали по берегу - сначала человек, за ним конь. Послышались ржание, звонкое, веселое ржание коня, глухие удары его копыт и снова тихое, протяжное ржание... А человек крикнул что-то веселое, что-то похожее на "огой!" или "оэй!". И конь припустил так, что далеко оставил за собой человека, и, поняв оплошность, остановился и стоял, повернув назад голову. Человек приблизился к нему, и они снова побежали, но теперь они были связаны поводом, и конь бежал впереди, как будто это он вел человека в поводу...