Летучий корабль

Моя новая тюрьма, а это именно она, я даже в этом не сомневаюсь, оказывается небольшой очень светлой угловой комнатой — сразу за кроватью, а еще и на стене справа от нее два открытых настежь окна, забранных, что тоже вполне предсказуемо, решетками. На случай моего возможного простого маггловского побега. И ветер, совсем иной, не такой влажный, как на пиратском острове, доносит ко мне запах моря. Другого моря, это я понимаю очень четко. Запах нагретых солнцем камней, пьянящий и в то же время суховатый воздух. Я оказался где-то очень далеко, да, они же как-то даже называли это место… «Я заберу Поттера с собой на Кес», — сказал он. Острова, принадлежащие ему, раскиданы по всему миру. Я могу быть где угодно, так что об этом пока не стоит даже думать.

Надо вставать, говорю я себе, надо хотя бы одеться и попробовать понять, что я могу сделать. По-крайней мере, даже если я и ничего не могу, в этом тоже стоит убедиться. Так что я осторожно спускаю ноги с кровати, тело немного ноет, но это сейчас последнее, что может меня волновать. У меня в голове только одна мысль: неужели он действительно сможет сделать то, о чем говорил с Малфоем? Развлечься… Он думает, я дамся ему сам, покорно опустив голову? С другой стороны, а что я сейчас могу? Даже моя бывшая аврорская выучка вряд ли поможет мне — он значительно сильнее меня физически, старше, и все то время, пока я стоял у плиты и мыл тарелки, он гонял на плацу пиратскую братию. Я уже даже не говорю о том, что он маг, а я полтора года не прикасался к палочке. Он может меня просто обездвижить, так что я даже не смогу вопить во все горло и звать на помощь. От этой мысли мне даже становится смешно, я криво усмехаюсь — звать на помощь? Кого? Что я могу ему противопоставить? Или уговорить его не трогать меня? Пожалейте меня, капитан Довилль, я больше не буду вас провоцировать, не стану хамить и огрызаться, не стану подвергать сомнению ваши приказы… Стану тише, чем Лонгботтом… Я же не буду унижаться.

Глупости, все, что я могу сейчас сделать — одеться и умыться, чтобы не предстать перед Довиллем в одних боксерах, которые, кстати, тоже непонятно, как оказались на мне — помнится, когда я урывками приходил в себя, на мне не было ни клочка одежды, если не считать этих пропитанных каким-то зеленым снадобьем бинтов. Все равно, стоит дополнить гардероб хотя бы футболкой и шортами, которые я нахожу в шкафу. Такая вот само собой разумеющаяся забота, как и когда мы только что попали на пиратский остров…

В ванной я вижу в зеркале свое осунувшееся лицо. И страх в глазах. Что делать с этим страхом? Как мне спрятать его? Я долго умываюсь холодной водой, жадно зачерпываю ее горстями прямо из-под крана. У нее другой вкус, не такой, как в пиратской цитадели. Я не тороплюсь, потому что знаю, что каждая капля воды, упавшая мне в ладонь, приближает мою встречу с капитаном Довиллем. Но отсрочка не может длиться вечно — я отчего-то уверен, что сейчас, когда я шагну из ванной обратно в комнату, я увижу его. И когда я отнимаю от лица полотенце и открываю дверь, он действительно стоит на пороге. И разглядывает меня — открыто, откровенно, не торопясь, как свою собственность, которую выбрали в магазине, принесли домой, и теперь думают, куда бы поставить. А может быть, мне это только кажется. Сейчас ведь уже и не скажешь, можно в тот момент было что-то изменить или нет. Я уверен в одном — он все равно поступил бы по-своему, может быть и не так, как вышло в итоге… В общем, когда он говорит мне потом, что он не хотел ТАК, я не очень верю. Может быть, так и не хотел, но он бы все равно не отступился.

Я не могу выносить его взгляд, почему он думает, что ему позволено смотреть на меня так, будто я выставлен на продажу на рынке рабов? Да, по их меркам я теперь не просто грязь у них под ногами, я теперь вообще ничто, меня нет, я умер на днях, сражаясь на плацу с пиратским капитаном, приговорившим к смерти меня и моих друзей. То, что я до сих пор жив — это его личное дело. Когда я шагнул вперед и сказал, что буду драться, выкупая собой жизни Рона и Нева, я прекрасно знал, на что я шел. Ведь у меня перед глазами был пример Маркуса Флинта. И если у Рона и Нева теперь есть хотя бы право на жизнь, то вот у меня-то его нет. Ну а раз у меня нет и этого, может быть, не стоит и бояться? Я усмехаюсь, и говорю, глядя прямо ему в лицо:

– Что, решили развлечься, лорд Довилль? У вас кончились деньги на мальчиков из французских борделей? Содержание банды обходится недешево? Или никто из островного братства не готов переспать с капитаном в благодарность за щедроты?

Он молчит, не сводя глаз с моего лица, мне кажется, его взгляд жжет мои открытые руки и шею. Почему я не могу остановиться? Может быть, пока я говорю, мне не так страшно. На нем обычные маггловские джинсы и светлая футболка, он чуть склонил голову на бок, слушая, что я имею ему сказать…

— Или Вы присмотрели меня еще в Хогвартсе, капитан, и пускали слюни вовсе не по моей покойной матушке, а по мальчишке, которого все прочили в герои? — Да, я верну тебе твои же слова, чего бы мне это ни стоило!

Когда я говорю это, он бледнеет. И, хотя он не совершает ни единого движения, из его позы неуловимо исчезают расслабленность и некоторая присущая ему хищная мягкость. Он весь подобрался, чем-то неуловимо напоминая мне сейчас того человека, которого я знал еще в школе — резкого, ожесточенного и… очень уязвимого. Но в тот момент я не могу осмыслить эту перемену в нем, но зато отчетливо понимаю: Да, вот оно! Неужели я попал в точку? Так это правда? А раз так, я буду бить до конца, не этому ли он сам вольно или невольно учил меня все эти годы?

– Неужели я прав, ПРОФЕССОР? Когда же с Вами приключилась такая напасть? — я стараюсь говорить сейчас очень спокойно, спокойно и тихо, может быть, даже невольно копируя его же интонации. — Не на первом же курсе, когда Вы выяснили, что сопливый ребенок, выросший у магглов, не знает, что аконит и борец — одно и тоже? Нет? Конечно, Вы же не такой! Тогда, конечно же, не на втором, когда Вы так жаждали выгнать меня из школы, когда я посмел явиться туда на летающем автомобиле. Хотя теперь Вас лично не смущает даже Летучий Корабль!

Мне кажется будто его губы чуть дрогнули — может быть, он все же собирался сказать мне, чтобы я замолчал. Но он ничего не произносит. Как тогда в таверне, когда он отчитывал нас с Кейт за спасение Маркуса, такое же подавленное движение, даже не ставшее жестом, когда он просто сжал и разжал пальцы, вместо того, чтобы ударить меня. Раз он молчит, я буду продолжать, потому что мне кажется, что пока я могу говорить, пространство комнаты вокруг меня перестает сжиматься.

– Или тогда, когда мне было тринадцать, на третьем курсе? Когда Вы целенаправленно весь год втаптывали в грязь Ремуса Люпина — одного из немногих, кто был действительно добр ко мне? И добивались казни моего крестного. Вам нестерпимо, что около меня были люди, которые любили меня? Как и сейчас, когда Вы заставили сэра Энтони арестовать нас на Корабле и участвовать в этом смехотворном допросе, чтобы доказать, что он тоже один из ВАС? Ничуть не лучше? Что, я не угадал?

Я смотрю на него — совершенно неподвижные черты, будто посмертная маска. Я не остановлюсь, пусть он знает, что я думаю о нем. Решили развлечься, господин капитан? Что ж, я тоже не стану упускать своего шанса.

— Нет, и, разумеется, не на четвертом, когда Вы вместе с Дамблдором отправили меня участвовать в этом идиотском турнире. Интересно было посмотреть, как Поттер свернет себе шею, и как скоро это произойдет? Конечно, тогда Вы вряд ли думали о моей золотой шкурке! На пятом? Что, не угадал? У Вас, помнится, тогда было предостаточно возможностей, пока Вы потрошили мои мозги в своих подземельях. Я был недостаточно хорош для Вас? Угловатый нескладный подросток, так ведь? Вас не интересуют такие, конечно же, нет. Тогда…дайте подумать… остается только шестой курс. Смотрели на меня на уроках, замирали позади моей парты, якобы проверяя, достаточно ли тщательно я конспектирую учебник, а сами думали, что неплохо было бы устроить мне отработку в Вашей постели? Но тогда Вам было до меня не добраться, верно? А теперь Вы считаете, что вам все можно?

Не знаю, может быть, мне не стоило тогда говорить этих слов, но они были произнесены, и не было ни малейшей возможности забрать их назад. Теперь я понимаю, что это была просто истерика, я говорил все это оттого, что мне было страшно, что я впервые оказался в ситуации, с которой никогда до этого не сталкивался. Я не мог остановиться, а эта дрянь безостановочно лилась из моих уст… И каждый удар, что я наносил ему, попадал в цель, потому что это была правда.

Думаю, если до этой минуты капитан Довилль еще и взвешивал возможность дать Поттеру хоть какой-то шанс для отступления, то так легко слетевшая с моих губ грубость перевесила доводы рассудка.