Летящей походкой

Блондин затрясся как осиновый лист. Аня сжалилась:

– Ладно. Сделаем так. Мы с вами устроим поединок. Пусть учит партию, все равно ей потом петь в столице. А когда придет время генеральной репетиции, мы притащим эту курицу сюда и выставим на суд жюри из высокочтимых господ два варианта исполнения – мой и ее.

Спустя две недели прима императорского театра была разбита в пух и прах оригинальным исполнением арии вторым голосом: Аня пела чувственно, вплетала мелодию каноном. У фифы не было ни малейшего шанса. Зато Пэйон убил двух зайцев одновременно – избавился от крикливой актриски и выдвинул в первые ряды новую приму, естественно, свою любовницу.

Хорошо, Сольвейг не знала про подвиги Пэйона, ведь чувства к другу детства не просто не ослабли, а перешли на новый качественный уровень. И в основном благодаря поездке в Сюрпен.

Глава 28

– Романтические истории, хватающие за душу и переворачивающие мир с ног на голову, всегда были делом прибыльным. Людям чего надо? Хлеба и зрелищ! Во все времена. Любовь и кровь – вот идеальный натюрморт, – вещала Аня, глядя на Зевса. – А наше благотворительное представление в память о хорошем человеке, погибшем от руки императорской власти во имя вечной любви, обрастет такими легендами, что…

Девушка договорить не успела – влетевшая в комнату Сольвейг с горящими глазами и трясущимися руками заставила ее замолчать на полуслове.

– Император будет здесь. Лично! – громким шепотом сообщила гостья.

– И твой жених тоже? – слишком буднично прозвучал вопрос старшей кузины.

Однако на поверку оказалось, что будничностью была прикрыта крайняя степень заинтересованности.

– Я не знаю, – огорчила леди Дэмон Вазилайос. – Император тоже будет инкогнито. Случайно подслушала.

Аня понимающе качнула головой. Гадко на душе. Вроде и благое дело решила свершить – святую месть, а душе другого надо.

От происшествий двухнедельной давности и следа не осталось: Дарьяна помогла избавиться от ссадин и царапин, кожа успела подрумяниться на солнышке, и теперь отливала бронзой. В человеке все должно быть прекрасно – и тело, и душа. Аня успела сделать тело прекрасным, но душа так и не избавилась от ран.

Гадко! На душе гадко. Сердце ноет. Мозги давят. Сны снятся – Аня у могилы без имени. Сидит на коленях, в руках – цветы.

«Упрямая рогатая скотина!» – корила себя девушка утром. А ноги все равно отказывались идти туда, где камень врос в землю.

Доводила себя до истерик, кричала в небо: «Уходи!» – и не отпускала.

Сегодня отпустит. Сегодня сделает следующий шаг.

– Зевс? – Гард плавно приоткрыл дверь в комнату, заглянул одним глазом.

– Леди Анна, я вам еще нужен? – Зевс не спрашивал – просил.

Аня лишь махнула рукой – не до него сегодня. Сольвейг протянула бокал с мутной жидкостью.

– Зелье ведуньи, – объяснила она. – Дарьяна просила выпить перед выступлением.

– Нет, – Аня отвернулась. – Это успокоительное?

– Угу.

– Не буду. Пускай эмоции зашкаливают.

Сольвейг понимающе кивнула.

Театр Керколди, как и предполагалось, не смог вместить в себя всех желающих. Даже склоны у театра были забиты людьми. Нардо, используя камни-усилители, проецировал происходящее на сцене, дублировал звук в нескольких местах. Зрительный зал гудел, словно улей – рекламная кампания принесла свои плоды. В гости приехали представители многих рас: длинноволосые статные эльфы, белозубые и зеленокожие орки, гномы степей и подземелий – всех не перечесть.

В момент, когда на сцене погас свет, мир замер, даже звезды перестали дышать.

Первые звуки церковных заунывных песнопений, символизирующих скудость и серость былой жизни, резкие и громкие выпады духовых и ударных, как манящие и неизведанные дали, – и зритель стал участником действа. Граф обратился к залу, адресуя просьбы к монаршей особе.

– Символично, – прошептала Сольвейг на ухо Ане.

Брюнетка только кивнула – дальше будет еще символичнее. Вот многоликое воплощение монарха в масках ответило отречением от идеи нового такой весомой фразой: «Монарху виднее, монарх умнее. Подождем».

Родилось рано наше поколение…

Пел актер, а зал вторил. Глазами, умами, сердцами.

«Хорошо, что мы не стали менять место действия, – подумала Аня, следя за происходящим на сцене. – Император не глуп, он сумеет провести параллели, тем более что в мире Арарта нет такой страны, как Россия, нет православия, нет образа Казанской Богоматери, в который влюблен граф Рязанов».

Сцена вновь стала темной. Зал замер в напряжении и предвкушении: ни одна минута действия не была пропущена, ни один звук не улетел в пустоту. Тысячи свечей вспыхнули разом, освещая тонкий стан Святой, благословляющей путешественника. Зрители притихли, испуганные величественностью сцены.

И разом ахнули: «Вместо флейты подымем флягу…»

В зал со сцены уплыла иллюзия корабля с исконно русским именем «Авось». Кто-то стал перешептываться, уточняя, что значит название фрегата.

Аня подобралась – ее выход. В простом платье – черный шнурованный корсет и длинная юбка, – простоволосая и босоногая Мария, обмахиваясь веером, принимала драгоценный подарок под романтичную и нежную мелодию: «Белый шиповник, дикий шиповник…» А далее зал ожидало неслыханное и невиданное зрелище – танец двух влюбленных. Огонь, тени, силуэты. Недосказанность слов и многозначность объятий. Два языка. Два тела. Один танец.

Ангел, стань человеком…

А затем – письма и дуэль. Зал дышал с главным героем, переживал с обманутым женихом Марии. Страсти накалялись, люди волновались.

Аня вышла на сцену и осталась наедине с графом. Собрала все пролитые слезы, завязала в комок, поместила в солнечное сплетение и вслушалась в первые аккорды.

Музыка полилась медом. Зал вдыхал звук, словно ароматный дым сигар, поддавался эмоциям героев, любил и страдал, отпуская и любя.

Ты меня на рассвете разбудишь…

На глазах заблестели слезы. Анин голос сделал попытку сорваться, но не успел.

Зал исчез, испарился. Не было никого – ни императора инкогнито, ни Сольвейг за дверью, ни графа Рязанова на сцене. Только Аня и тот, кто стоял, прислонившись к мраморной колонне. Сильный глубокий голос пел о бесконечности памяти и о силе веры. И он поверил. Улыбнулся и ушел, оставив Аню одну, освободив ей дорогу.

«Я тебя никогда не забуду…» – Аня перевела взгляд на партнера и увидела благодарность и сожаление в блестящих глазах. Свет снова погас. В зале слышались рыдания и всхлипы, которые утонули в какофонии звуков, обыгрывающих болезнь и горячку главного героя. А затем прошла новая волна рыданий, когда мужской голос запел: «Я умираю…»