Летящей походкой

Паланкины плыли по наклонным улицам города: прохожие не обращали внимания на процессию, лишь изредка кидали удивленные взгляды на второй зашторенный паланкин – Сольвейг скрывалась от мира за полупрозрачными занавесками.

Дорога заняла немногим больше получаса, но, к сожалению, путешествовать пришлось по самому жаркому солнцу. Все попытки пробудить совесть блондинки оказались бесполезными: она напрочь отказывалась намагичить прохладный ветерок или хотя бы объяснить, почему отказывается.

Монументальность строений поражала Аню не менее, чем драконьи элегантность и заносчивость. Однако центральный вход «лечебного заведения» не давил, не принижал, а лишь звал, приглашал, и только шепотом. Земная с удовольствием ступила на землю и, не дожидаясь пугливой Сольвейг, направилась внутрь строения по цветочной аллее вдоль искусственной ленивой реки.

На скамьях то тут, то там обнаруживались отдыхающие пары и компании. Аня старалась не пялиться на гостей, однако не признаться самой себе в легкой зависти девушка не могла: неоднозначные позы, наклоны головы, движения рук – этот «Монрепо» действительно лечил тело, замахиваясь и на душу.

У входа в здание их встретили юные девы, улыбаясь одними глазами, молча проводили в комнаты отдыха. Гостей переодели, заставив восхищаться тканями и украшениями, и провели небольшую экскурсию.

Огромный прямоугольный бассейн с боковым фонтаном был окружен колоннадой, тут же стояли два удобных шезлонга и мраморный столик, сервированный напитками и фруктами. В дальнем углу зала с бассейном обнаружилась невысокая дверца, за которой скрывался хамам, одна стена зала отсутствовала, и глазам открывался головокружительный вид на море, от которого захватывало дух. Все это великолепие сопровождалось музыкой. Аня с удовольствием отметила, что звучит мотив из постановок пэйоновского театра – лишняя копеечка в копилку авторских прав.

Девушек оставили одних – наслаждаться видом на море и шумом падающей из чаши фонтана воды. Первым делом Аня прошла к фонтану и попробовала бурлящую воду рукой – теплая и как будто насыщенная газом, вода лилась из верхней полукруглой чаши в нижнюю большую, и уже оттуда низвергалась водопадом в бассейн с метровой высоты.

– Пойдем искупаемся? – Земная глянула на кузину, которая пыталась поплотнее закутаться в куски ткани, гордо именуемой одеждой.

Лоскуты, легкие, словно крылья бабочки, свисали с набедренного пояса, закрывая ноги по щиколотку, но при каждом движении норовили открыть чуть больше допустимого, да еще два лоскута были закреплены двумя кольцами под ключицами и прикрывали спину и грудь – вот и вся одежда. И правда, одно название.

Сольвейг срочно нуждалась в релаксантах: скованность движений грозила перерасти в замкнутость и испортить весь праздник.

– Давай выпьем, девушка. – Аня протянула наполненный игристым вином бокал.

Леди С недоверчиво покосилась.

– Сольвейг, – старшая леди понизила голос, – сколько осталось до свадьбы?

Глаза блондинки увлажнились и загорелись огнем, она выхватила бокал и залпом осушила его.

– Еще, – протянула пустой бокал Ане и замерла, глядя куда-то за плечо кузины.

Земная медленно обернулась и обомлела в очередной раз: прибыло лекарство для тела. В двойном экземпляре. Сорифез однозначно выбрала профессию по призванию: умея читать по лицам, она читала и души, знала чужие чаяния и желания как открытую книгу.

Перед девушками стояли двое. Один – безумно похожий на Пэйона: высокий, тонкий, беловолосый, с острыми чертами лица. Второй – полная противоположность Кастора: широкоплечий, невысокий, длинноволосый, рыжий, белокожий. Ну и пускай непохожий, но слюнки-то все равно потекли.

Блондин аккуратно наполнил пустой бокал завороженной Сольвейг, взял за руку и усадил ее в шезлонг. Сам же уселся в ногах, обнаружил на столе некую густую желеобразную массу в пиале, зачерпнул рукой и принялся массировать ступни императорской невесты. Сольвейг снова выпила бокал до дна и поставила на столик, чтобы, часом, не выронить из трясущихся рук.

Ане идея с массажем пришлась по вкусу: кого-кого, а ее уговаривать нужды не было. Глотнув прохладного вина, Земная прошла мимо рыжего изваяния, провела кончиками пальцев по рельефному животу и опустилась в кресло, подставив ногу для массажа.

– Соль, ты знаешь, что это? – Аня кивнула на пиалу.

– Не-э-эт, – пропела блондинка, потягиваясь и запрокидывая голову назад: золотые волосы каскадом заструились со спинке шезлонга. – Но это та-а-ак приятно.

– Конечно приятно, это ведь массаж с апельсиновыми косточками! Еще вина?

– Давай. Даже если не получится избавиться от наследника, хоть повеселюсь от души в последние дни свободы.

– Слушай, а ты не думала о том, что свобода может и не закончиться с замужеством?

– Ха, Аня, ты смешная. Ты видела, каков мой отец?

– Блюститель традиций?

– Ага, закостенелый блюститель. Так вот, императорская семья – еще хуже. Не думаю, что мне будет позволено шить.

– А рисовать?

– А толку? Даже если я буду рисовать картины, мне же придется показывать их цензорам, даже отправить домой не смогу без контроля. А это министры, еще более приземленные, чем мой отец.

– Тогда ты просто обязана ликвидировать имперскую зашоренность!

– Каким образом?

– Выйдя замуж за будущего императора и открыв окно в Европу!

– Куда?

– В новый мир. – Аня улыбнулась, подлив в бокалы вина.

– Ну ты смешная, Аня. Выйдя замуж, я стану рабыней.

– Роксолана тоже так думала.

– Кто?

– Роксолана. Роковая женщина. Ее украли и продали в рабство тирану-многоженцу. А она смогла завоевать сердце султана и управлять страной, перекраивая все по-своему, обходя острые камни законов даже на быстром течении.

– Ну и каким же образом? С чего бы императору… будущему императору слушаться жену? Он сам себе голова.

Аня ухмыльнулась, вспоминая похожий разговор.

– Голова… конечно, муж – голова в семье. А голова на чем сидит?

– На чем?

– На шее. И голова поворачивается туда, куда повернет ее шея. А шея – это ты.

Сольвейг задумалась.

– Все равно не понимаю, как можно управлять голов… мужчиной.

– Для начала тебе необходимо его удивить. Хочешь быть единственной и неповторимой – будь ею. Удиви широтой взглядов и фокусами в постели.

Раскрасневшаяся Сольвейг стала почти пунцовой.