Лев и Аттила. История одной битвы за Рим

Евдокия росла и становилась все краше и краше. Гунерих оставался в далекой Африке и не видел, как расцветала его невеста. Похоже было на то, что отпрыск Гейзериха вообще забыл о существовании Евдокии. И тут к юной принцессе воспылал страстью сын другого великого воина.

Как мы помним, в конце июня 451 г. римский военачальник Аэций нанес поражение гуннам на Каталаунских полях. Народ, державший в страхе всю Европу, наконец-то сам был побит. Радость населения Западной Римской империи была невообразимой. Восторженная толпа несла Аэция к воротам Рима на руках; сам император был вынужден его встречать, чтобы оставаться со своим народом. Валентиниан не мог отказать в просьбе человеку, благодаря которому сохранилась империя и который хотел теперь с ним породниться.

Итак, Валентиниан дал согласие на обручение сына военачальника Гауденция, и своей дочери, но хотел внести небольшую поправку. В последний момент император все же вспомнил, что Евдокия в далеком детстве была обручена с сыном короля вандалов, и предложил Гауденцию… свою младшую дочь — Плацидию. Однако у юноши глаз горел только на Евдокию, и Валентиниану пришлось широким императорским жестом махнуть рукой:

— Забирай Евдокию, если нравится.

Устроивши подобным образом судьбу старшей дочери, Валентиниан предался развлечениям — да таким, которые у обычных римлян вызывали, по меньшей мере, презрение. Император в детстве и в юности не тратил много сил и времени на образование, литературу, искусство, но одно древнее выражение он усвоил и любил повторять: "Что позволено Юпитеру, не позволено быку". Поскольку Валентиниан считал себя если не Юпитером, то весьма близким его родственником, то полагал, что и для него не существует границ дозволенного.

Несмотря на то, что супруга его Евдоксия считалась первейшей красавицей, император часто увлекался чужими жёнами. Каким-то образом до него дошли слухи, что молодая супруга сенатора Петрония Максима весьма хороша собой. Последний знал о порочной страсти своего патрона и потому свою Луцилу никогда не брал в императорский дворец. Валентиниан несколько раз приглашал к обеду сенатора "непременно с супругой", но тот всякий раз ссылался на ее болезнь. "Болезненность" Луцилы нисколько не охладила пыл императора, напротив, интерес его превратился в навязчивую идею. Бездарный и слабохарактерный Валентиниан проявил невероятную изобретательность, чтобы заполучить Луцилу.

Однажды император выиграл в кости кольцо Петрония Максима. Затем от его имени написал записку жене, искусно при этом подделавши почерк сенатора. В ней муж якобы передавал просьбу императрицы срочно посетить ее во дворце. Ничего не подозревающая Луцила отправилась на встречу с высокой особой, но встретившие ее евнухи провели не в покои Евдоксии, а в укромную коморку с огромным ложем. То было сокровенное место утех Валентиниана, именно здесь и сейчас он нетерпеливо ожидал свою жертву. Едва Луцила вошла, развратник сразу набросился на нее и учинил насилие. Удовлетворивши свою похоть, Валентиниан пригрозил женщине неслыханным позором, если она расскажет о происшествии мужу.

Вскоре после этого случая Луцила умерла, а Петроний Максим продолжал посещать императорский дворец, как и прежде. Валентиниан частенько не мог сдержать презрение, когда его взгляд останавливался на муже, чью жену он изнасиловал. Император был уверен, что Луцила сохранила произошедшее в тайне, хотя ее скорая смерть должна была насторожить сластолюбца…

Тем временем Гейзерих прослышал, что дочь императора просватана за другого, и потребовал объяснений, а также немедленной отправки Евдокии в Карфаген. В противном случае грозный вандал обещал явиться за своей невесткой самолично. С другой стороны, Аэций настоятельно просил императора поскорее исполнить обещанное. Так, из-за своей нерешительности Валентиниан оказался между двух могущественных огней и по-прежнему не мог отдать кому-либо предпочтение. Из страха перед обоими потенциальными родственниками он затягивал решение вопроса и тем еще более ухудшал свое положение.

Валентиниан по большинству вопросов советовался с Аэцием, но не мог же он спрашивать у Аэция, как поступить с ним самим и его сыном. Император ценил советы Великого понтифика, но, опять же, не мог у отца христиан интересоваться: по отношению к которому человеку поступить подло. Ведь он пообещал в разное время руку своей дочери двум людям, и обещанное невозможно было исполнить. Никакого лучшего советчика не нашлось, кроме евнуха Ираклия, ненавидевшего всех, кто имел большее, чем он, влияние при дворе, и преданно служившего тому, кто более всего платил. (А в это время деньги водились у Петрония Максима, и после смерти любимой жены он расставался с ними легко.)

— Аэций становится для тебя слишком опасен, — шептал на ухо Валентиниану хитрый евнух. — Думаю, как только его сын женится на Евдокии, эта семейка попытается забрать твой трон. Уверен, сейчас отец и сын выясняют: кому из них двоих править Римом.

— Неужто у них хватит подлости сместить законного императора?! — воскликнул возмущенный Валентиниан, в душе завидовавший воинской славе Аэция и опасавшийся его весьма давно.

— Не сомневайся, император. — Лукавый раб продолжал распалять мстительного правителя. — Ведь он всегда поступает так, как заблагорассудится; воюет с тем, с кем пожелает — как будто тебя и не существует.

— Ты предлагаешь мне давать советы Аэцию, как тому поступать на войне? Он и без них хорошо управлялся, — остатки разума императора еще сопротивлялись планам евнуха.

— Вот! Вот! — Ираклий даже сомнения императора обращал в свою пользу. — Едва ты попытаешься отдать ему любое распоряжение, как жизнь твоя подвергнется величайшей опасности. Это он рассорил римлян с могущественным королем вандалов, а все из-за того, что Флавию Аэцию захотелось женить сына непременно на дочери императора. Рим ждут величайшие бедствия… Впрочем, ты их можешь не увидеть… Император, я опасаюсь, Аэций совершит попытку от тебя избавиться в самое ближайшее время. Ты должен его опередить!

— Но ему послушно войско, — еще колебался Валентиниан, — и сражаться, надо отдать должное, Флавий Аэций умеет. Кто заменит его на полях грядущих битв?!

— У тебя не осталось внешних врагов, император. Смерть убрала с твоего пути самого опасного из них — Аттилу. Гунны перестали быть соперниками римлян; лишившись вожака, старейшины и наследники ссорятся друг с другом и не помышляют о великих завоеваниях. В услугах Аэция больше нет надобности… и раньше от него было немного пользы. Сего властолюбца не оказалось на пути гуннов, когда Аттила одолел Альпы, когда шел на Равенну и Рим. Остановил гуннов Великий понтифик, а вовсе не твой военачальник, — напомнил Ираклий. — Случайно ли не оказалось римского войска на пути врага в самый опасный момент?

— Да как же мне избавиться от Аэция, когда ему покорно войско и его обожают римляне? — Император был искусно подготовлен евнухом к преступлению и теперь волновался только о способах исполнения его.

— От врага спасает только его смерть, а покорное Аэцию войско будет с радостью исполнять твои приказы, — заверил Ираклий. — Вспомни, сколько народов подчинялось Аттиле, сколько королей и старейшин его любили, уважали, боялись?! И что? Гуннов не бьет только ленивый после смерти их предводителя. Где та могучая сила, которая заставляла дрожать весь мир? Об Аэции точно так же забудет и войско, и народ, едва кладбищенский песок обнимет со всех сторон его мятежное тело.

— Расправиться с Аэцием будет трудно. — Валентиниан уже обдумывал детали коварнейшего плана.

— Ты правильно мыслишь, император, — поддакивал ему Ираклий, — если прибегнуть к помощи посторонних, можно столкнуться с предательством. Потому Аэция ты должен уничтожить собственной рукой.

— Я?.. — растерялся правитель, лично не совершивший в своей жизни ни одного значимого поступка.

— Это будет не сложно, я все обдумал. Ты пригласишь Аэция к обеду. Тебе нужно дождаться, когда он сядет и приступит к трапезе, — сидящему человеку труднее предпринять ответные действия. Тогда ты нанесешь удар предателю. Если понадобится помощь, я буду находиться позади Аэция с кинжалом.