Лев правосудия

У каждого есть слабые места, и очень полезно знать как свои собственные, так и врага. Используйте их обдуманно, учил Майк Вирту. Благодаря Лайтио мне была известна как минимум одна болевая точка Транкова.

Дверь студии Транков открыл обычным ключом и закрывать за собой не стал. Выходящая на море стена была полностью стеклянная, две другие — наполовину. На потолке возле двери тоже имелось окно. В северной стене обнаружились две двери, очевидно в туалет и ванную, в уголке приютилась мини-кухня с холодильником и плитой. Рядом с ней помещалась барная стойка и две высокие табуретки со спинкой.

— Выпьешь что-нибудь, пока мы не начали работать?

Нисколько ему не доверяя, я попросила воды из-под крана и налила ее сама. Транков криво улыбнулся, словно прочитал мои мысли.

— В холодильнике минеральная вода и пиво. Бутылки финские, плотно закрытые.

— Мне больше ничего не нужно.

Стены между окнами были покрыты чистой белой штукатуркой. Незначительная площадь пола, видная из-под защитного покрытия и разного хлама, была облицована белой плиткой, с которой можно смывать краску при помощи растворителя. На трех мольбертах был натянут холст, два из них прикрыты, на третьем я увидела прогрунтованный холст, примерно двести на сто двадцать сантиметров. В Нью-Йорке Мари Хиггинс научила меня грунтовать холсты. Накачавшись своей «химией», она могла покрыть грунтовкой три холста подряд, а потом целый день отдыхать, прежде чем приняться за творческую работу.

В комнате было тепло, я сняла куртку. Транков поспешно взял ее у меня и повесил на маленькую вешалку. Похоже, он собирался рисовать прямо в костюме — столь безупречном, что у меня было большое искушение испачкать его губной помадой, но, увы, сегодня я не применяла косметики, лишь слегка подкрасила ресницы. Вспомнилась та комната для гостей-женщин, похожая на номер в борделе, набитая разными шмотками и косметикой. Если я выкрутилась в тот раз, не понеся никаких потерь, почему бы мне не выкрутиться и сейчас?

— Осмотрись пока, а я переоденусь, — сказал Транков и исчез за дверью.

Я поискала камеру наблюдения: она висела между окнами на потолке, и, очевидно, поле ее зрения охватывало всю комнату. Все, что я сейчас сделаю, Транков потом увидит. Поэтому я прошла к панорамному окну и принялась любоваться видом залива. Мокрый снег сменился мелким дождем, падающие капли рябили тихую поверхность моря. К берегу неспешно скользили три лебедя; один, наполовину покрытый взъерошенными серыми перьями, вероятно, был подросшим птенцом. Дядя Яри когда-то взялся читать мне «Гадкого утенка», но был вынужден прерваться: так я ревела, сочувствуя невзгодам маленького лебедя. Уж я бы показала этим уткам, и чувство собственного бессилия очень мучило. Дядя пытался убедить меня, что это еще не конец и дальше все будет хорошо, но я не верила. Чем все кончилось, я узнала только в подростковом возрасте: утенок превратился-таки в лебедя. Тем не менее мне по-прежнему хотелось отомстить его мучителям: это невыносимо, когда тебя отвергают собственные родители!

— О чем задумалась?

Транков подошел почти беззвучно, обутый в белые кеды на резиновой подошве, забрызганные краской. Костюм он сменил на темно-синие джинсы и длинный белый пиджак с белой же футболкой. Его одежда и правда соответствовала той роли, которую он играл сейчас. Я хорошо его понимала.

— Об утках и лебедях.

— Уж уткой ты точно никогда не была!

— Конечно нет.

Транков знал только одно мое больное место: насчет Сталя. Другие для него оставались тайной.

— Начнем работать? Одну мою картину ты видела, и я думаю вернуться к той же теме. Хочу написать Диану, богиню охоты, что-то вроде этого. В Финляндии в школах изучают античную мифологию? Посмотри, что я для тебя раздобыл!

Транков прошел на середину комнаты и сорвал ткань, прикрывающую некий предмет. Я едва не вскрикнула, увидев знакомые ушки с кисточками и пятнистую шкурку. Чучело находилось в сидячем положении, с горделивой осанкой и пышными усами; пасть была закрыта, пряча зубы, что, по замыслу создателей, придавало животному неагрессивный вид. Только глаза были совсем неправильными: стекляшки с мертвым взглядом.

— Что скажешь? — спросил Транков с видом ребенка, подносящего матери украденное у соседки украшение.

— Она же мертвая.

— А ты хотела живую? Для этого надо ехать в Россию, там все есть. Например, шубка, как была у Аниты Нуутинен. Или рысья шкура, чтобы ты могла на ней растянуться. Я об этом тоже думал.

— Юрий, я не хочу мертвых рысей! Откуда ты это взял?

— Нашел таксидермиста через Интернет. Она попала под машину где-то… кажется, в Юва. Я привез ее за много сот километров — для тебя и нашей картины. Получится шикарно! Я немного подниму рысь, поставлю на подставку, и ты сможешь опереться на нее рукой. Вот так. — Транков опустился на колени рядом с чучелом и приобнял его. — Напишу вас на скале, как будто все происходит на природе. Это будет королева рысей на троне, посреди мрачного пейзажа, как будто вы с этой высоты правите целым миром.

Лайтио был прав, когда предостерегал меня от дружбы с Транковым. Он не только опасен, но еще и дурак.

— Я мечтаю об этой картине давным-давно, с тех пор как узнал, что ты обожаешь рысей. Вот тебе халат, можешь надевать его в перерывах. А сейчас иди раздевайся. Здесь тепло, ты не замерзнешь.

15

Я уставилась на Транкова, не веря своим ушам. О том, что модель должна быть обнаженной, мы, конечно, не говорили. По правде, должна винить только себя, так как не расспросила достаточно. Я только следовала своему инстинкту, который сказал, что у Транкова была полезная для меня информация. Я действовала как рысь, которая делает прыжок за козлом и не замечает, что в нее целится браконьер.

— Юрий, оставайся в своих брюках, [24] — сказала я по-фински.

— А я и не собирался раздеваться. Это только тебя касается. Или как? — Его улыбка была мне и приятна, и ненавистна. — У меня здесь эскизы, только карандашные наброски. Хочешь посмотреть?

Я не слишком разбираюсь в живописи, но, пока снимала комнату у Мари Хиггинс, кое-что повидала. Транков писал в солидном старомодном стиле; на эскизе была женщина с рысью на вершине скалы. Кто угодно мог бы послужить моделью, почему обязательно я?

24

Это устойчивое словосочетание в переводе на русский означает «держи себя в руках». (Прим. перев.)

— Ну и зачем тебе модель? Где же твое творческое воображение?

— Мне нужно видеть игру света на твоей коже. Одним воображением тут не обойдешься.

Пожалуй, хватит с меня этого приключения. Один прыжок — и рысь будет в безопасности, там, где пуля браконьера ее не достанет. Вооружен ли мой художник? Во всяком случае, ничего похожего на подмышечную кобуру под белым пиджаком не просматривалось.

— Вот не думал, что ты такая стеснительная. После того, что было в Бромарве, я считал, тебе все нипочем. По-твоему, я никогда не видел обнаженной женщины?

— Меня не интересует твоя личная жизнь.

Я взяла купальный халат и пошла с ним за ту же дверь, за которой переодевался Транков. Это была раздевалка, совмещенная со спальней: постель шириной метр двадцать и вешалка, на которой висел его костюм. Я изучила карманы, но нашла лишь скомканный чек за бензин. Кататься на «ягуаре» — удовольствие не из дешевых.

Чего я, собственно, опасалась? Может, Транков и правда хочет лишь нарисовать меня, без всяких задних мыслей? Нет, думать так было бы слишком наивно. Я унизила его, отняла похищенную им женщину, которую он намеревался преподнести Паскевичу, — как хищник, стоящий на более высокой ступени иерархической лестницы, отбирает добычу у слабого.