Лев правосудия

В пятницу, перед Днем независимости, я уже готова была направиться на трамвайную остановку, чтобы поехать на работу, когда в почтовый ящик упала целая куча писем. Один из конвертов был адресован мне. Уже приходила пара рождественских открыток от однокурсников из-за «лужи»: я сообщила им мой теперешний адрес по закрытому списку нашего курса электронной почтой. На конверте стоял штемпель пересылки, и внутри его находился второй конверт. Я распечатала его и первым делом заметила почтовую открытку — не из серии рождественских. Изображены на ней были две обвившие друг друга рыси. Такие открытки продавались в Испании в Хуэлве. На внешнем конверте стояло мое имя, а на втором, то есть внутреннем, — фамилия тетушки Воутилайнен. Отправителем значился некий А. Лусис. На открытке ничего не было написано, но в конверте имелось также сложенное в два раза письмо.

«С Рождеством, Хилья, любимая. Я знал, что ты сохранишь содержимое запертых ящиков. Ты уже поняла значение кольца? Я заказал его для тебя и с удовольствием надел бы его сам тебе на палец, но мне пришлось убегать. Я верил в то, что ты сумеешь позаботиться о себе, и оказался прав. Заботься об этом и об остальном, что было в ящике.

Я еще не могу рассказать тебе, где нахожусь, не могу подвергать тебя опасности. Возвращусь, когда смогу и если смогу. Я не делал того, в чем меня обвиняют, и хочу, чтобы ты это знала. Дела пошли не по плану, я не мог поступить иначе. Не рассчитываю, что ты ждешь меня, но надеюсь и молюсь об этом. Не важно, если в это время у тебя был кто-то другой».

В письме не было подписи, но каракули Давида я легко узнала, и имя Лусис указывало, конечно, на него.

Я вскипела. Что Сталь, собственно, воображает о себе? Он думает, что может вламываться в мою жизнь, когда ему угодно, а потом пропадать на неопределенное время? Я никакая не Пенелопа, которая сидит и ждет, стойко одолевая искушения. Даже захотелось позвонить Транкову и предложить встретиться. Но вместо этого я отыскала в адресной книге мобильника номер Теппо Лайтио: мне было необходимо выговориться, скорее даже выкричаться. За окном мела метель — в ноябре пришла зима, старушки на улице неловко скользили.

— Смотри-ка, Илвескеро. Чем я обязан такой чести?

— Ты дома или на Йокиниеми? Рютконена нет поблизости?

— Нет, благодарение небу! Я у себя в кабинете, на Урхейлукату.

— И твой телефон точно не прослушивают? Нам необходимо встретиться. Я получила открытку от Сталя и к тому же подозреваю, что Рютконен убил алкоголика, обитавшего на заднем дворе «Санс ном», предложив ему отравленное вино.

Судя по звуку на том конце линии, у Лайтио сигара выпала изо рта. Нетрудно было вообразить скандал, который разразится, когда он услышит, что я встречалась с Рютконеном в качестве Рейски. Но я больше не могла скрывать от Лайтио положение дел. Возможно, я могла бы стать региональным чемпионом по вранью, но в высшей категории было труднее, и представлять Финляндию на международных соревнованиях мне никогда не доверят. А Лайтио мог претендовать в этом деле как минимум на должность судьи в национальном чемпионате.

— Что ты несешь? Кого убил Рютконен и откуда Сталь прислал тебе открытку?

Я даже не сообразила взглянуть на почтовую марку и штемпель. Марка была литовской, на штемпеле значилось «Каунас», что совпадало с рассказом Транкова о ребенке Гинтаре, который был оставлен в приюте и на поиски которого отправился Давид.

— Из Каунаса, двадцать третье ноября. Оно сначала пришло на адрес госпожи Воутилайнен на Унтамонтие. Давид знал, что через нее открытка меня найдет, даже если я там больше не живу. — Мой голос поневоле дрожал. Сейчас я многое бы отдала за сигару или рюмку текилы.

— Давай вали сюда. У меня тоже есть что рассказать о моем лучшем друге Рютконене. Сейчас я поверю во что угодно, даже в то, что он может убить.

— Сейчас не могу, мне нужно на работу! Но постараюсь сбежать пораньше, до закрытия. Часов в десять вечера — идет?

— У старухи опять вечер бриджа. Конечно, у меня может случиться понос, но она потом будет дуться недели две.

В конце концов мы договорились, что я приду на Урхейлукату завтра утром. Попрошу кого-нибудь на работе подменить меня. До выхода из дома я множество раз перечитала послание Давида. Почему он говорил только про один закрытый ящик? Ведь наверняка знал, что ящиков было два и что я разломала оба? Да и кто проверял, целы ли ящики, если полиция сразу не заметила повреждений?

И почему Давид упоминал только кольцо, умолчав про калейдоскоп и флешку? Боялся, что письмо попадет в чужие руки? Сейчас я раскаивалась, что открыла его так беспечно, не изучив как следует конверт. Кто-то мог ведь распечатать его до меня, подержав над паром.

Я фыркнула: да неужели вражеские агенты завербовали даже почтовых служащих в Литве и Финляндии? Правда, когда речь идет о Давиде, и такое никого не удивит. Прошлой весной он ухитрился незаметно пробраться в Финляндию, будто рысь в укрытие, и то, что осенью его искали в «Санс ном», указывало на подозрения его врагов, что он по-прежнему где-то здесь. А та странная, похожая на тень фигура на берегу моря, которую я видела, в первый раз приехав на виллу Сюрьянена! Это не мог быть Давид! Хотя было бы вполне справедливо, если бы он слонялся под окнами в тот момент, когда я занималась любовью с Юрием Транковым, а потом заснула в его объятиях. Так ему и надо!

Вечером я чуть не сломала овощечистку, нечаянно положив туда ложку, и опрокинула томатный суп на постоянного посетителя. Меня саму бесило, насколько мысли о Давиде выбивают меня из колеи; эти голубые глаза стояли передо мной, как наяву.

— Давид Сталь, иди к черту. Ты меня ни капельки не интересуешь, — прошептала я, войдя на пост наблюдения проверить камеру, которая теперь показывала пустую заснеженную площадку позади здания.

Нет, даже областного чемпиона по вранью из меня не выйдет. Я не в силах обмануть и саму себя.

21

Только в трамвае я задумалась, не слишком ли глупо мое поведение. Сталь был объявлен в розыск за убийство Дольфини, я скрыла сведения от уголовной полиции Хельсинки, а Лайтио в ней служил. Вероятно, он обязан передать по команде, что Давид Сталь, объявленный в розыск, две недели назад находился в Каунасе, иначе сам окажется виновен в служебном проступке. Потом сама себе состроила рожу: с какой стати мне оберегать Давида? Он получит по заслугам, если попадется.

Снегоуборочный трактор на Урхейлукату сгребал легкий сухой снег в кучи, площадка футбольного поля с подогревом выглядела нереально зеленой. Прежде чем нажать кнопку звонка рядом с именем Лайтио, я сделала глубокий вдох. Голос Лайтио пробурчал что-то из динамика; когда я поднялась по лестнице, хозяин ждал на пороге квартиры. Мы не встречались полтора месяца, и я вздрогнула, увидев, какая с ним за это время произошла перемена. Кожа стала серой, волосы на макушке заметно поредели, усы поникли. Под глазами набухли огромные мешки, щеки отвисли, как у бульдога. Подбородков стало три штуки. К тому же Лайтио так похудел, что знакомый горчично-коричневый свитер болтался на нем мешком.

— Привет. Присаживайся. Закуришь? Я сварил кофе.

Я отказалась; сам Лайтио, согласно установившемуся ритуалу, отрезал кончик сигары и выпустил дым, после чего отпил кофе. Очевидно, Лайтио использовал зерна самой сильной обжарки, и количество кофеина в кружке зашкаливало.

— Как дела? — спросила я, осторожно отпивая второй глоток.

— Как сажа бела. Меня хотят уволить. Ранняя пенсия и все такое. Вот гадство! Рютконен привлек на свою сторону большую часть боссов, только самое высшее руководство еще сомневается. Я был полицейским, когда этот тип еще пачкал подгузники! Если ты нарыла на него какой-то компромат, я буду бесплатно снабжать тебя сигарами до конца дней. Но поговорим сначала о Стале. Эта открытка с тобой?

Я вынула конверт из сумки и протянула Лайтио.

— Значит, ты уверена, что это от Сталя?

— Почерк его, и мы вместе покупали эти открытки в Хуэлве. На него также указывает фамилия Лусис, она означает «рысь».

— Итак, он возил с собой эту открытку по всем странам и континентам только ради того, чтобы суметь при случае подать тебе весточку. Как романтично, — кисло сказал Лайтио, выпуская очередное облако дыма.

Об этой стороне дела я раньше не думала и теперь постаралась пригасить разлившееся в груди тепло. Лайтио включил компьютер.