Лев Толстой и его жена. История одной любви
Шрифт:
Они приехали в Ясную Поляну вечером. И было смешно и трогательно смотреть, как Лев Николаевич хлопотал об ужине и неумелыми руками помогал горничной стелить постели для приезжих барышень. На другой день устроился пикник в «Засеку» — вековой казенный лес, окружающий Ясную Поляну. На большой лесной поляне разостланы были ковры. Графиня Толстая и Любовь Александровна Берс хлопотали около самовара и привезенных с собой закусок, а Лев Николаевич заставил всю молодежь забраться на громадный стог сена и организовал на его вершине большой хор (на пикник съехались гости из окрестностей), которым дирижировал с воодушевлением…
В Ивицах шло сплошное веселье: танцы, игры, беготня. На третий
Даже флегматичная Лиза заволновалась.
— Таня, — говорила она, плача, младшей сестре, — Соня перебивает у меня Льва Николаевича. Разве ты этого не видишь?.. Эти наряды, эти взгляды, это старанье удалиться вдвоем бросаются в глаза…
Наконец произошло полуобъяснение.
«Чертенок-Татьянчик» так описывает эту сцену в своих «Воспоминаниях»:
«Вечером, после ужина меня просили петь. Мне не хотелось, я убежала в гостиную и искала, где бы спрятаться. Я живо вскочила под рояль. Комната была пустая, в ней стоял открытый ломберный стол после карточной игры.
Через несколько минут в гостиную вошли Соня и Лев Николаевич. Оба, как мне казалось, были взволнованы. Они сели за ломберный стол.
— Так вы завтра уезжаете? — сказала Соня, — почему так скоро? Как жалко!
— Машенька одна, она скоро уезжает за границу.
— И вы с ней? — спросила Соня.
— Нет, я хотел ехать, но теперь не могу.
Соня не спрашивала — почему. Она догадывалась. Я видела по выражению ее лица, что что-то должно важное произойти сейчас. Я хотела выйти из своей засады, но мне было стыдно, и я притаилась.
— Пойдемте в залу, — сказала Соня. — Нас будут искать.
— Нет, подождите, здесь так хорошо. И он что-то чертил мелком по столу.
— Софья Андреевна, вы можете прочесть, что я напишу вам, но только начальными буквами? — сказал он, волнуясь.
— Могу, — решительно ответила Соня, глядя ему прямо в глаза.
Тут произошла переписка, уже столь известная по роману «Анна Каренина».
Лев Николаевич писал: «В. м. и п. с. с». и т. д.
Сестра по какому-то вдохновению читала: «Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья». Некоторые слова Лев Николаевич подсказал ей.
— Ну еще, — говорил он. «В вашей семье существует ложный взгляд на меня и вашу сестру Лизу. Защитите меня, вы с Танечкой…»
На обратном пути Берсы снова провели два — три дня в Ясной Поляне и вместе с графиней М. Н. Толстой, уезжавшей за границу, двинулись в Москву.
В Туле неожиданно предстал перед ними в дорожном костюме Толстой. К общей радости оказалось, что он… тоже едет в Москву.
В Москве для Толстого начались трудные дни. Он старался работать для своего педагогического журнала, бывал в театре и у знакомых. Но все больше и больше тянуло его к Берсам. Сначала он выдерживал характер и приходил через два — три дня. Потом махнул на все рукой и появлялся чуть не каждый день. Ему казалось, что частые его посещения вызывают недоумение и даже недовольство хозяев. Он чувствовал себя неловко и все-таки не мог оставаться дома. Софья Андреевна встречала его то весело и радостно, то грустно и мечтательно, то сурово и строго. Ее утомляло ожидание, мучила неопределенность.
Она дала ему наконец свою повесть. Но лекарство не произвело сразу того действия, на которое она, по-видимому, рассчитывала. Толстой медлил, сомневался, испытывал себя. Его гордость боялась возможности отказа. Великие люди болеют и любят также, как и все остальные смертные. Восемнадцатилетняя девочка, живая, неглупая и с характером, но ничем не выделявшаяся из среднего уровня, уже держала гениального человека в своих руках. Волею судеб и обстоятельств она сделалась властительницей всей его сложной духовной жизни. Ему казалось, что в ней одной его счастье, и ее любовь стала в данный момент единственной целью его жизни.Один из благочестивых биографов Толстого с недоумением останавливается перед вопросом: почему великий писатель не проявил в данном случае своей проницательности? Почему он так много требовал в своих письмах от Валерии Арсеньевой и ничего не ждал, кроме любви, от Софии Берс?
Почему?.. Валерию Арсеньеву он пытался воспитывать, чтобы сделать из нее для себя сносную жену.
Софью Андреевну Берс он любил и страстно, всем существом тянулся к ней.
Вот отрывки дневника Толстого, относящегося к тому времени. Они лучше всего обнаруживают его тогдашние чувства.
«23 августа. Ночевал у Берсов. Ребенок! Похоже! А путаница большая. О, коли бы выбраться на ясное и честное кресло… Я боюсь себя, что, ежели и это желанье любви, а не любовь! Я стараюсь глядеть только на ее слабые стороны и все-таки она. Ребенок! Похоже.
26 августа. Пошел к Берсам пешком. Покойно, уютно. Девичий хохот. Соня нехороша, вульгарна была, но занимает. Дала прочесть повесть. Что за энергия правды и простоты! Ее мучает неясность. Все я читал без замиранья, без признака ревности или зависти, но «необычайно непривлекательной наружности» и «переменчивость суждений» — задело славно. Я успокоился. Все это не про меня…
28 августа. Мне 34 года. Скверная рожа, не думай о браке! Твое призвание другое и дано за то много…
30 августа. Соню с Поповым не ревную, мне не верится, что не я. Гуляли, беседка, дома за ужином — глаза, а ночь!.. Дурак! Не про тебя писано, а все-таки влюблен как в Сонечку Колошину и А. Оболенскую. Только.
2-го сентября. Пошел к Берс… Беда — Лиза! Соня и так славно… Она сказала о профессоре Попове и блуза… неужели это все нечаянно?..
3-го сентября. У них; сначала ничего, потом прогулка. «Он дурен, вы здоровый», — лорнет, — «приходите, пожалуйста». Я спокоен! Ехал и думал: либо все нечаянно, — либо необычайно тонко чувствует, либо пошлейшее кокетство — нынче один, завтра другой — либо и нечаянно, и тонко, и кокетливо. Но вообще ничего, ничего! Молчание! — Никогда так ясно, радостно и спокойно не представлялось мне будущее с женой…
6-го сентября. Я стар, чтобы возиться. Уйди или разруби…
7-го сентября… Дублицкий! Не суйся там, где молодость, поэзия, красота, любовь… там, брат, кадеты!..
Проснулся 10-го сентября в десять — усталый от ночного волнения. Работал лениво и, как школьник ждет воскресенья, ждал вечера… В Кремль. Ее не было… Приехала строгая, серьезная. И я ушел опять обезнадеженный и влюбленный больше, чем прежде. Au fond сидит надежда. Надо, необходимо надо разрубить этот узел. Лизу я начинаю ненавидеть вместе с жалостью. Господи! Помоги мне, научи меня! Опять бессонная и мучительная ночь, я чувствую, я, который смеялся над страданиями влюбленных!.. Чему посмеешься, тому и послужишь. Сколько планов я делал — сказать ей, Тане и все напрасно. Я начинаю всей душой ненавидеть Лизу. Господи, помоги мне, научи меня! Матерь Божия, помоги мне!..