Левый фланг

На рассвете Бойченко прилег на часок, и Строев взял бразды правления в свои руки. Он чувствовал себя бодро: отлежался, что называется. «Будь осторожен завтра, под огнем», — с доброй снисходительной улыбкой вспомнил он Панну. Чудачка! Как будто завтра — конец войны. До конца-то еще надо пошагать минимум до Вены. Однако он испытывал такую удивительную легкость во всем теле, такое одухотворение, что каждая из этих ночных атак казалась ему чуть ли не решающей. К тому же, была ночь сплошного везения. Бондаревский полк на левом фланге занял господский двор и форсировал речку; за ней лежало большое село, через которое проходила разграничительная линия с соседней дивизией, отставшей еще с вечера.

— Как быть дальше? — запросил по радио открыто, без всяких условностей, командир полка, зная, что отсюда ему, согласно первоначальному приказу, надо развернуться круто на север, для выполнения последующей задачи — выхода к Дунаю.

— Не останавливайтесь ни на одну минуту. Мы поддержим вас огнем. Смело берите населенный пункт, никого не дожидаясь, — ответил Строев.

— Я вас понял.

Строев приказал командующему артиллерией подполковнику Сосновскому повернуть все стволы дивизионного артполка в ту сторону и обеспечить атаку бондаревцев.

Через сорок минут прискакал офицер связи с донесением, что противник выбит из села. Теперь нужно было срочно менять наблюдательный пункт, чтобы не оторваться от пехоты, а то, неровен час, потеряешь управление войсками. Строев разбудил комдива. Генерал спросонья не поверил, что полки уже на том берегу горной речки, которую он хотел форсировать днем, при содействии «ИЛов», обещанных командованием армии. Поняв, наконец, что Строев не шутит, командир дивизии заторопился вперед, вслед за пехотой.

И когда начало светать, на новом НП, выбранном наспех у переправы, была получена по радио, тоже открытым текстом, благодарность Шкодуновича за взятый населенный пункт. Комдив крепко пожал руку Строеву, делясь с ним поровну этой радостью.

— Мне лучше сейчас отправиться туда, посмотреть, как они там будут разворачиваться на север, — сказал Строев.

— Пожалуй, — охотно согласился Бойченко. Он был доволен, что Строев сам вызвался идти в полк. Вместе им было тесно в таких случаях: комдив не раз ловил себя на том, что слишком часто советуется с замом, как стажер какой-нибудь во время полевого учения. Теперь он обойдется и без него, тем более, что дивизия с лихвой выполнила ближайшую задачу. И Строеву тоже было свободнее в полку, где он мог действовать вполне самостоятельно.

Противотанковый дивизион уже получил приказ сменить огневую позицию, когда в первой батарее шальным снарядом разбило орудие Тишина. Сам Микола только случайно остался невредимым, — он в это время побежал навстречу виллису, который готовился взять пушку на прицеп. Но были ранены заряжающий Тимченко и помкомвзвода старшина Нефедов. Ранение Тимченко оказалось легким, и он был доволен, что пострадала именно правая рука, а не левая, без которой заряжающий не заряжающий. А вот старшине не повезло: осколок угодил ему в живот.

Тишин бросился к Нефедову.

— Постой, Коля, дай перевести дух, — мягко и тихо сказал помкомвзвода.

Но Микола знал, что медлить в таких случаях никак нельзя, и, расстегнув ремень, откинул полы шинели, чтобы сделать перевязку.

— Не надо, — строже повторил Нефедов.

— Как это не надо? Ты что?

— Ни к чему. Я все равно умру… Возьмешь в моей сумке адрес, напишешь домой, жене. Все опиши подробно, не поленись, браток…

— Да что ты, в самом деле?!. — Микола вовсе растерялся, глядя на этого сухого, жилистого человека средних лет, раскинувшего руки на черной проталине около разбитого орудия.

— Ты уж не береги зла, Коля, не надо. Характер у меня дурной, всю жизнь маюсь со своим характером…

— Какое еще зло, опомнись!

Подошел командир дивизиона капитан Абрамов. Подбежала санинструктор Клава. Она осмотрела старшину, горестно покачала головой и распрямилась.

— Нужна срочная операция, — полушепотом сказала она капитану.

Командир дивизиона поискал глазами среди солдат, кого бы послать с Нефедовым, и остановил взгляд на Миколе.

— Сержант, отправляйтесь в медсанбат!

— А как орудие?..

— Все равно оно вышло из строя. Ну, живо! Сдадите там старшину прямо хирургу и обратно.

Нефедова положили на заднее сиденье виллиса. Микола пристроился на коленях рядом с ним, чтобы поддерживать его в дороге, и машина тронулась по разъезженному, в раскатах, венгерскому проселку.

Старшина начинал бредить. Он бессвязно говорил о каких-то буренках, на которых удирают немцы, громко здоровался с какими-то женщинами. «О чем это он?» — подумал Тишин. И вдруг вспомнил, как в такие же мартовские дни прошлого года они преследовали немцев, отступавших к Днестру. Немецкие танкисты побросали тогда свои машины в непролазном месиве и действительно на коровах пытались увезти награбленные вещи. Едва пехота освобождала новое село, как из окрестных балок появлялись женщины с веревками в руках, они протяжно звали, разыскивали своих кормильцев. Эти забытые картины и проходили, наверное, сейчас перед глазами старшины.

Виллис затормозил. На дороге стоял полковник в заляпанной грязью плащ-накидке и двое автоматчиков в шинелях, с подоткнутыми за ремни мокрыми полами. Тишин объяснил, куда и зачем следует.

— А где ваш дивизион? — спросил полковник.

Тишин объяснил, что батареи истребительного противотанкового дивизиона снялись с огневых позиций и готовятся форсировать речку в районе господского двора Майк.

— Вы что, сержант, любому встречному так подробно растолковываете обстановку?

— Я вас знаю, товарищ полковник, вы — заместитель командира дивизии.

Строев утвердительно качнул головой и посторонился.

— Там найдете майора Чеканову. Передадите ей, что я просил ее лично принять вашего помкомвзвода.

— Спасибо, товарищ полковник.

И виллис упрямо пополз дальше. И опять стоны Нефедова на рытвинах, все более короткие обрывки его бреда, мучительный отсчет расстояния до медсанбата. Встречные солдаты обходили машину стороной, даже водители встречных грузовиков уступали середину проселка, догадываясь, что с передовой везут тяжело раненного человека. Тишин впервые за полтора года ехал в тыл в самый разгар наступления и чувствовал себя трижды неловко перед этими бойцами, что шли по колено в грязи туда, на запад. Лишь бы доставить Нефедова живым, только бы не скончался он в пути.

А старшина все бредил, бредил. Старшина просил прощения у жены за то, что побил ее однажды, когда она вступилась за меньшого сына, он и к сыну обращался с тем же покаянным словом…

— Нельзя ли побыстрее, — сказал Тишин водителю.

Тот прибавил ход, но машина угодила в глубокую рытвину, залитую водой, и чуть не перевернулась. Шофер выругался, немедленно сбросил газ.

Так и ехали они по фронтовому, размешанному проселку до самого восхода солнца. Оно внезапно ударило в глаза, когда виллис, наконец-то, вытянул на гребень лесистого увала. Все вокруг заиграло утренними красками, оживилось, и на деревьях, пробуя голос, затрещали беззаботные сороки. Весь мир в одну минуту преобразился под весенним солнцем. Луч его упал на серое, землистое лицо Нефедова, который лежал теперь молча. «Неужели умер?» — испугался Тишин. Он с немым укором оглядел все это сверкающее небо Венгрии и отвернулся и от неба, и от старшины, чтобы только собраться с силами.