Лейтесь слезы... (Пролейтесь слезы) (др. перевод)

Запись «Нигде никакой кутерьмы». Допустим, наркотик заставил Ясона ее услышать. И увидеть перечень на музыкальном автомате. Но ведь Мари-Анн Доминик тоже ее слышала, собственно говоря, она первая ее и обнаружила.

А две пустые пластинки? Как быть с ними?

Пока Ясон сидел, размышляя, подросток в футболке и джинсах наклонился к нему и забормотал:

— Э, да ведь вы Ясон Тавернер, правда? — Он протянул Ясону шариковую ручку и листок бумаги. — Не позволите ли автограф, сэр?

Стоявшая за подростком прелестная рыжеволосая девчушка без лифчика и в белых шортах с восторженной улыбкой сообщила:

— Мы всегда смотрим вашу программу во вторник вечером. Это просто фантастика. И в жизни вы совсем-совсем такой же, как на экране, только в жизни вы немножко такой, знаете, более загорелый. — Ее дружелюбные соски покачивались.

Ни слова ни говоря, Ясон машинально расписался.

— Спасибо, — сказал он подросткам, которых уже собралось четверо.

Оживленно беседуя, подростки удалились. Теперь люди в соседних кабинках тоже начали присматриваться к Ясону и заинтересованно переговариваться. Как всегда, подумал он. Да, так все обычно и бывало. Моя реальность мало-помалу возвращается. Ясон испытал неуправляемый, дикий восторг. Такое ему уже было знакомо — это составляло стиль его жизни. Он его ненадолго утратил, но теперь… Наконец-то, подумал он, я начинаю вновь его обретать.

Хильда Харт, подумал он. Теперь-то я могу ей позвонить, подумал он. И достучаться до нее. Теперь она уже не примет меня за фаната-афериста.

Быть может, я существую, только пока принимаю наркотик. Тот самый наркотик — чем бы он ни был, — который дала мне Алайс.

Но тогда вся моя карьера, подумал он, все эти двадцать лет — не более чем галлюцинация, вызванная наркотиком.

А случилось со мной, подумал Ясон Тавернер, всего-навсего то, что наркотик выдохся. Алайс — или еще кто-то — перестала мне его давать, и я пробудился к реальности. Там, в этом захудалом отеле — в жалком номере с треснувшим зеркалом и полным вшей матрасом. И таким я оставался до тех пор, пока Алайс не дала мне еще дозу.

Ничего удивительного, подумал Ясон, что она меня знала. Знала про мое ТВ-шоу во вторник вечером. Она же сама посредством наркотика его создала. А те два альбома с записями — всего-навсего бутафория, которую она хранила для подкрепления галлюцинации.

Боже мой, подумал Ясон, неужели все так и есть?

А как же, подумал он затем, те деньги, с которыми я проснулся в номере отеля? Полный бумажник? Ясон машинально похлопал себя по нагрудному карману, убеждаясь в увесистой реальности бумажника. Итак, деньги на месте. Если я влачил жалкое существование во вшивых отелях района Уоттс, откуда у меня тогда эти деньги?

И в таком случае я должен был бы числиться во всех полицейских списках и прочих банках данных по всему миру. Пусть не как знаменитый артист, а как оборванный бродяга, никогда ничего не добивавшийся, чьи единственные достижения проистекали из пузырька с таблетками. Один бог знает, сколько все это длилось. Я мог годами принимать наркотик.

Алайс, вспомнил Ясон, сказала, что я уже бывал у них дома.

Очевидно, подумал он, так оно и есть. Я там бывал. Приходил за очередной дозой.

Быть может, я лишь один из несметного числа людей, живущих посредством капсулы синтетические жизни, в которых они богаты, знамениты, занимают высокое положение. Реально же они влачат жалкое существование в кишащих клопами и крысами номерах дешевых отелей. Или на тротуарах. Отверженные. Ничтожества. Приравненные к нулю. Но видящие тем временем сны.

— Вы определенно погрузились в раздумья, — сказала Мари-Анн Доминик. Она уже успела покончить со своей клубничной ватрушкой и выглядела вполне сытой. И счастливой.

— Послушайте, — хрипло проговорил Ясон. — Там, в музыкальном автомате, действительно моя запись?

Глаза Мари-Анн удивленно расширились. Она явно не понимала.

— Что вы имеете в виду? Мы же ее слушали. И эта штука, где приведен перечень, — она туда записана. Музыкальные автоматы никогда не ошибаются.

Ясон выудил из кармана монетку.

— Запустите ее снова. Поставьте на три повтора.

Мари-Анн послушно выбралась из кабинки и стала проталкиваться к музыкальному автомату. Ее роскошные длинные волосы струились по пухлым плечам. Вскоре Ясон снова услышал свой очередной хит. А люди в кабинках и у стойки заулыбались и закивали, приветствуя его. Они знали, что это он поет. Это была его публика.

Когда песня кончилась, послышались аплодисменты завсегдатаев. Машинально ухмыляясь, Ясон в ответ профессионально засвидетельствовал им свое приветствие и одобрение.

— Запись на месте, — сказал он, когда песня заиграла снова.

Затем, сжав кулак Ясон свирепо треснул по пластиковому столу, отделявшему его от Мари-Анн Доминик.

— Черт меня побери, она здесь.

В каком-то странном порыве глубоко-интуитивного женского желания помочь Мари-Анн сказала:

— И я тоже здесь.

— А я вовсе не вижу сны, лежа на койке в номере захудалого отеля, — прохрипел Ясон.

— Нет, конечно же нет. — В голосе Мари-Анн звучала нежность и беспокойство. Она явно испытывала к нему участие. Из-за его тревоги.

— Я снова реален, — заключил Ясон. — Но если это могло случиться раз, и на двое суток… — Вот так приходить и уходить, подумал он, выпадать туда-сюда…

— Быть может, нам лучше уйти? — встревоженно предложила Мари-Анн Доминик.

Тут Ясон очнулся.

— Простите, — как можно убедительней произнес он.

— Я только хочу сказать, что люди слушают.

— Ничего, им не повредит, — сказал Ясон. — Пусть слушают. Пусть видят, с какими тревогами и заботами сталкивается даже знаменитая на весь мир звезда. — Затем он, впрочем, поднялся. — Куда вам теперь хочется? — спросил он у Мари-Анн. — К себе домой? — Это означало возврат по своим же следам, но Ясон был настроен достаточно оптимистично, чтобы рискнуть.

— Ко мне домой? — с запинкой повторила она.

— Думаете, я могу причинить вам вред? — спросил он.

Некоторое время Мари-Анн нервно размышляла.

— Н-нет, — наконец выговорила она.

— У вас есть фонограф? — спросил Ясон. — У вас дома?

— Да. Правда, не очень хороший. Всего лишь стерео. Но он работает.

— Вот и хорошо, — сказал Ясон, выводя ее в проход, ведущий к кассе. — Поехали.

Глава 23

Мари-Анн Доминик сама отделала стены и потолок в своей квартире. Красивые, сильные, щедрые краски; Ясон потрясено озирался. И немногие художественные изделия в гостиной — в основном керамика — несли в себе тот же мощный заряд красоты. Он взял в руки одну покрытую голубой глазурью вазу и принялся ее разглядывать.

— Я сама ее сделала, — сказала Мари-Анн.

— Эту вазу, — отозвался Ясон, — непременно покажут в моем шоу.

Мари-Анн удивленно на него посмотрела.

— Я скоро заберу эту вазу с собой. По сути, это будет… — Ясон даже зрительно себе все представил, — это будет солидный постановочный номер, где я, исполняя песню, появляюсь из этой вазы, подобно ее волшебному духу. — Одной рукой он поднял голубую вазу повыше, крутя ее туда-сюда. — Петь я буду «Нигде никакой кутерьмы», — сказал он. — И отсюда возьмет старт ваша карьера.