Лгунья

– Я съезжу домой вместе со всеми, - сказала я, - переодеться.

– Зачем тебе переодеваться?

– Чтобы быть красивой.

Он расхохотался.

– Но чтоб одна нога здесь, другая там, - велел он.

Я сидела позади Селесты, которая вела "Ситроен". Tante Матильда расположилась на переднем сиденье. Я рассчитывала, как только попадем домой, выкроить минутку, чтобы поговорить с ней наедине, но Селеста, которой наскучили провинциальные развлечения, раздраженно ворчала.

– Не понимаю, почему бы не продать поместье, - жаловалась она. Покупателей-то хоть отбавляй. Купили бы небольшую виллу с бассейном неподалеку от Парижа.

– Если хочешь в Париж, Селеста, - сказала Tante Матильда, - то тебя ведь никто не держит силком, поступай как душе угодно.

– И на что мне жить?
– взорвалась Селеста.
– Какую работу я найду, когда у меня на руках трое детей?

Я прикусила язычок.

– Меня уже от всего тошнит, - ныла она.
– Даже не представляете, как мне это надоело. Мари-Кристин - единственная из вас, кто знает, что значит быть заживо похороненной в этой конюшне, когда привык к большим городам, к столичной жизни.

Я сильно сомневалась, что жизнь в Бирчвуд-роуд в Хэнли можно сравнить со столичной, посему промолчала.

– А мне показалось, Мари-Кристин было сегодня весело, - возразила Tante Матильда.

– Точно, - сказала я.

– Да, но только потому, что она у нас была звездой, - бормотала Селеста, будто меня здесь не было.
– Вечно она в центре внимания. Дядя Ксавьер хвастается ею направо и налево. Она-то всегда поступает правильно, так ведь?
– она повысила голос.
– Не обижайся, Мари-Кристин, но это правда.

– Да я не обижаюсь, что ты, - меня удивило, как, оказывается, сильно её это задевало.
– Только тебе все это кажется. Просто мне... мне, наверное, просто нравятся провинциальные городки.

Она фыркнула.

– Козье дерьмо и свинопасы, - с горечью сказала она.
– Да ты шутишь! А мне это до смерти надоело. Торчишь тут, дохнешь от безделья, поговорить не с кем, да и не о чем. Как в могиле.

Она хныкала всю дорогу, а когда доехали до дому, потащилась за Tante Матильдой в её комнату, и продолжала уже там. Суть её жалоб сводилась к тому, что жизнь её утекает сквозь пальцы, так почему же никто ничего по этому поводу не делает? Почему никто не спешит её спасать? Мы с Франсуазой молча отправились ко мне в комнату. В порыве великодушия я предложила ей взять вещи Крис, которые не брала с собой.

– Можешь оставить их себе, - сказала я так, будто для меня было привычным делом ни с того ни с сего бросать одежду и обновлять весь гардероб.
– И вот это попробуй, - я достала из ящика обувь Крис. Все оказалось ей точнехонько по ноге. Франсуаза прыгала и щебетала от радости, прижимая к груди юбки и скидывая одну пару туфель, чтобы примерить другую.

Я надела зеленое платье с разрезами по бокам. Ничего другого у меня не осталось. Селеста мрачно ждала нас в холле. У Tante Матильды, сказала она, разболелась голова, и она решила не ходить на танцы и остаться дома с детьми. Видно, нытье Селесты её добило.

– А ты, я вижу, идешь, - сказала я.

– Ну, танцы-то все-таки будут повеселей велогонки и соревнований в боулинг, - огрызнулась она.
– И уж куда интереснее, чем здесь торчать.

Когда мы вернулись в город, солнце уже немного поумерило свой пыл. Заиграли музыканты. Три-четыре маленьких девочки прыгали на помосте. Люди сидели в кафе, вокруг фонтана, и просто вдоль стен, как будто не могли начать без сигнала. На площадь с помпой въехали несколько велосипедистов и поставили под деревья свои черные, по форме напоминающие осу, велосипеды. С их появлением публика немного оживилась. Я отправилась на поиски дяди Ксавьера. Он сидел со стаканом на улице: из кафе отеля вынесли стулья. И поймал меня за руку.

– Потанцуешь со мной?
– спросил он.

– Конечно. Когда танцы начнутся.

Он налил мне вина, и мы задумались каждый о своем.

Когда солнце село, и наступили сумерки, я вспомнила зимние закаты в Англии, голые черные деревьях на фоне оранжевого неба.

– О чем думаешь?
– спросил дядя Ксавьер.

Но в этот момент включили праздничные огни, и мир сузился до освещенной фонарями площадки. За деревьями, сверкающими иллюминацией, за нежным свечением окон верхних этажей окружавших площадь домов стеной стояла непроницаемая тьма.

Этот свет, наверное, и был тем знаком, которого все ждали. К танцплощадке потянулись пары. Певец с аккордеоном на груди произнес несколько слов приветствия, прижав губы к микрофону. Никто не понял, что он там говорил. Искаженный голос с треском вырывался из динамиков, подвешенных на стенах вокруг площади. Велосипедисты и парни с окрестных ферм окружили помост, как ярмарочный фургон с товарами.

– Пошли, - сказал дядя Ксавьер.
– Мы должны показать им, как это делается.

Он взял меня под локоть и вытащил на танцплощадку.

– Должна вас предупредить, - сказала я, - что танцевать я не умею.

– Я тебя научу, - ответил он, но вдруг подмостки затопила такая плотная толпа, что мы едва могли шевельнуться. Дядя Ксавьер так крепко держал меня, словно боялся, что иначе я развалюсь на кусочки. Я была на полголовы выше него, но от него веяло такой надежностью, он так крепко обнимал меня, что я чувствовала себя в полной безопасности.

– Вот бы это длилось целую вечность, - по-детски шепнула я ему на ухо. Я чуяла запах его кожи и резкий дух животных, исходящий от его волос.

– Что?
– переспросил он. Но грохот из динамиков свел на нет наши попытки поговорить. Франсуаза танцевала с парнем из Мас Пикота, с овечьей фермы. За ней мой взгляд выхватил ещё одну знакомую фигуру, стоявшую среди велосипедистов и зрителей вокруг площадки. Дядя Ксавьер его тоже заметил. Я почувствовала, как напряглась его рука, лежащая у меня на пояснице.

– Этот твой знакомый ещё здесь. Чего он хочет?

– Не знаю, - солгала я.

Дядя Ксавьер зашептал мне в ухо:

– Это правда, что тебя в Англии ждут дела, или ты снова от него бежишь?

– Да мне до него дела нет.

– Тогда почему он все время на тебя глазеет?

Музыка прекратилась. Дядя Ксавьер взял меня за руку и попытался протиснуться к другому краю площадки. Певец поднял аккордеон и заиграл какую-то сентиментальную французскую песенку. Я старалась не прислушиваться к словам. Боялась зареветь.

Справа раздался победный клич:

– Гляди, кого я нашла!
– у Селесты волшебным образом исправилось настроение. Обе руки её томно покоились на плечах Мэла. Дядя Ксавьер сильнее сжал мне локоть.