Лгунья

Запивали мы pichet21 красного вина. "Vin compris22" - говорилось в покрытой пятнами картонке, на которой неразборчивым, корявым почерком были выписаны названия блюд по-французски. Стало жарко. Мне начинала нравиться насыщенная парами атмосфера забегаловки: нравилось, как от стола к столу в огромной кастрюле носят суп, нравился гул мужских голосов, шум кофеварки, звяканье стаканов, смех. Мне нравилось быть с Крис. После салата из сырых овощей и супа мы отведали кролика в горчичном соусе. Крис заказала ещё один pichet вина. Она все подливала и подливала в стаканы.

Вскоре меня уже смешило любое сказанное слово. Помнится, я без конца хохотала. Время от времени у меня возникало неопределенное воспоминание о чем-то, что я знала, но предпочла забыть, но я не позволяла этой мысли перерасти в нечто большее, вырасти настолько, чтобы её можно было узнать. Стоило ей только шевельнуться, как я делала очередной глоток вина и топила её при рождении. Кто-то поставил пластинку на музыкальном аппарате. Счастье вливалось в меня потоком, и в конце концов, я не понимала уже, счастьем я так переполнена или едой.

– Понимаешь, я никогда не ела в подобных местах, - объясняла я Крис. Только в её присутствии я могла на это решиться.

– Ты без конца это повторяешь, - сказала она, - никогда не делала то, никогда не делала сё.

– Потому что это правда, - я откинулась на спинку стула и с интересом оглядывала ресторанчик. Я была под защитой полнейшего безволия. Вся ответственность лежала на её плечах, не на моих. Она за все в ответе.
– Я бы ни за что не отважилась зайти сюда одна.

Когда мы уговорили половину второго pichet, у меня промелькнула мысль: неужели она после этого намеревается вести машину, но едва я собралась задать этот вопрос, как она снова наполнила мой стакан, и я забыла.

– Ой, нет, - сказала я.
– Хватит. Серьезно, - но сказала не всерьез, и она это поняла. Мы улыбнулись друг другу.

– Так ты, значит, бросила мужа?
– спросила она.

– Да, - сказала я. У меня щеки болели от постоянного усилия сдержать смех. Я старалась не смеяться, хотя бы пока она намеренно не скажет что-нибудь смешное. Мне казалось, что хохот без причины - это явный признак того, что я пьяна. Или безумна. Или и то, и другое.
– Да. На улице Франсуа Премьер.

– На улице Франсуа Премьер?
– удивленно повторила она.
– И что же, он до сих пор там?

Слезы катились у меня по лицу. Вино иголочками било в нос.

– Не знаю, - пробормотала я почти в истерике от хохота.
– Не знаю.

Лица оборачивались к нам, глаза удивленные, рты открыты.

Крис вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– О Боже, - сказала она, - жизнь - невероятно смешная штука, если приглядеться.

Я кивнула.

– Так ты просто взяла и ушла, без ничего?
– мы понемногу успокаивались. Наступил тот момент, когда после приступа смеха никто толком не знает, как себя вести дальше.
– И когда это случилось?
– спросила она.

– Вчера.

– Так вот почему ты так жутко выглядишь.

– Потому что я в жутком положении, - сказала я.

Она бросила на меня острый взгляд.

– Нет, я имею в виду твою юбку и все остальное, - сказала она.
– Тебе лучше надеть что-нибудь из моих вещей.

– На меня ничего из твоих вещей не налезет.

– Подберем. Ты же не можешь появиться у сестры в таком виде.

– Дело в том, - голос мой дрожал на грани нового взрыва смеха, - дело в том, что никакой сестры у меня нет.

– Нет, есть, - сказала она.
– В Тулузе.

– Нет, нету. Я наврала.

Дочка patronne23 принесла сыры и поставила перед нами на стол. Крис отрезала себе ломтик от куска сыра, который выглядел как черный треугольник, облитый сахарной глазурью.

– Попробуй, - сказала она, и я отрезала себе по ломтику от каждого куска, не зная, какой выбрать.

– Так куда же ты все-таки путь-то держишь?
– спросила она.

– Никуда. Сама не знаю.

– Я пригласила бы тебя погостить, но...

Я совсем не хотела напрашиваться.

– Ой, нет, - забормотала я в ужасном смущении.
– Нет, что ты. Даже не думай, пожалуйста... я вовсе не собиралась...

– ...но я сама у родственников остановлюсь. Поэтому...

– Нет, конечно, нет!

– Просто дело в том, - сказала она, - что я сама их не знаю.

– Своих родственников?
– не поняла я.

– Нет, ну знаю, конечно, но не очень хорошо. Мы раньше приезжали к ним на каникулы, пока папа был жив, а потом...
– она отрезала сыра и положила в рот.
– Мне было тогда лет восемь. С тех пор я их не видела. Никого, кроме дяди Гастона. Иногда мы с ним встречаемся.

Вошли два шофера, и с ними девушка в обтягивающих джинсах и белых обшарпанных туфлях на высоких каблуках. Очень красивая. С белокурыми волосами, с небрежным пучком на макушке. Несколько более темных завитков выбились на волю. Она явно кичилась своей внешностью.

– Хотя, - сказала Крис, - ничего страшного не будет, если мы приедем вместе.

Она посмотрела в том направлении, куда смотрела я, на блондинку: та громко разговаривала и кокетничала, повиснув на шее одного из молодых людей, с которыми пришла.

– Проститутка, - сказала Крис, отворачиваясь.

– Что?
– не поняла я.

– Она проститутка. На трассах работает.

– Ты её знаешь?

Крис рассмеялась.

– Да нет же, господи, конечно нет. Просто это заметно невооруженным глазом.

С моего места девушку было прекрасно видно. Я подглядывала за ней украдкой.

– Так что ты собираешься делать?
– спросила Крис.

– Не знаю, - я не хотела сейчас об этом думать.
– Может быть, сказала я, чтобы она отстала, - на Корсику махну.

– На Корсику?

– Я видела рекламный плакат. По виду, там хорошо.

– И не только по виду, там и вправду хорошо, - сказала Крис. Кажется, она всюду побывала: Тулуза, Корсика...
– Можешь на попутке добраться до Марселя, а оттуда на катере. Это нетрудно.

– Нет, трудно, - сказала я.
– Просто-таки невозможно. У меня денег нет.

– А-а, денег, - отмахнулась она так, будто деньги должны как раз меньше всего волновать людей.

– И паспорта, - добавила я. Это казалось мне совершенно непреодолимым препятствием.
– Все осталось у мужа.