Лгунья

Нижняя рубашка на обожжённом боку местами была покрыта кровяными пятнами, но не настолько сильными, чтобы обращать на них внимание. Майяри больше волновали руки, которые, казалось, уже даже начали терять чувствительность. Но в целом всё было не так уж плохо. Запястья окружала плотная корка ожога, а вот под самими браслетами туда-сюда перемещались застрявшие струпья.

— Фу, — Майяри брезгливо поморщилась, обнаружив ещё в тюрьме оторванный воротник на своём прежнем месте — под браслетом на запястье левой руки. Перенёсший немало невзгод, воротник выглядел действительно преотвратно.

Майяри быстренько стащила его и бросила на пол. В нос тут же ударили запах пота и вонь нечистых ран. Девушка поморщилась. Да от этого аромата её скоро никакие амулеты не спасут!

Пришлось ещё немного побродить по дому. Поиски увенчались находкой плохонького деревянного ведра, в которое Майяри нагребла снега и поставила рядом с очагом. Пока снег таял, девушка отыскала в мешке коробочку с иголками и нитками. Ножом распоров шов на изгаженном воротнике, Майяри потрясла его, и на пол, едва не укатившись в щель, выпал крохотный серенький камешек. Девушка торжествующе улыбнулась и потянулась к нему, но, почти коснувшись блестящей крупинки, замерла. На руках не было перчаток. Огонь в печном зеве полыхнул, и камешек завлекательно блеснул. Майяри вздрогнула и ошарашенно хлопнула глазами. В голове зазвучал настойчивый голос: он же совсем маленький…

Резко отдёрнув руку, Майяри отвернулась от камня и схватила платье. Дрожащими пальцами вцепившись в нож, она остервенело принялась распарывать шов стоячего воротника, но через мгновение сообразила, что вместо того, чтобы аккуратно разрезать нити верхнего шва, просто отпарывает воротник от платья и уже даже на одну треть отпорола. Зашипев от досады, Майяри примерилась к верхнему шву.

Камешек она подняла на кончике ножа и, запихнув его внутрь воротника, принялась быстро шить. Внутри царили такой раздрай и разочарование в самой себе, что пропал даже аппетит. Пришивать отпоротую часть воротника обратно к платью Майяри не стала: сил не было. Закончив прятать камень, девушка просто отшвырнула платье и невидяще уставилась на огонь.

Пришла в себя она, только когда из котла начала выплёскиваться кипящая вода. Опомнившись, Майяри вспомнила, что ей ещё нужно умыться, чтобы убрать эту жуткую вонь, поесть и снять шкуры со стен, чтобы устроить для себя уютную постель.

Майяри с диким воплем сорвалась с драконьей спины и кубарем полетела вниз. Зажмурившись, девушка приготовилась к смерти, но внезапно врезалась во что-то и вместе с этим чем-то полетела на землю. Распахнув глаза, Майяри с ужасом уставилась на лежащего под ней серьёзного харена.

— Госпожа Майяри, я же запретил вам лазить по деревьям, — холодно напомнил оборотень, и девушка, вскинув голову, увидела над собой покачивающиеся еловые лапы.

Тяжело вздохнув, Майяри вынырнула из сна и мутными глазами уставилась на догорающее пламя.

— Боги, он меня во снах достать решил! — простонала девушка и, кое-как выбравшись из-под шкуры, пошла подбрасывать дрова в очаг.

На улице же за трясущимися слюдяными окошками ревела бушующая метель.

Глава 53. Сон

Волк начал нервничать. Пусть он и понимал общее направление пути беглянки, но где она именно сейчас? Днём он набрёл на цепочку следов, сперва идущих в сторону замёрзшей реки, а затем резко поворачивающих налево, к заметённому валежнику, в снежном покрове которого зияла дыра. Эти же следы потом вели на полянку, где их обладатель некоторое время отсиживался за пригорком. И, что примечательно, следы совсем не пахли. Точнее, пахли, но только снегом. Зимой запахи быстро выветривались, но тот, кто оставил эти отпечатки, не мог проходить слишком давно: метель бы зализала его путь.

По этой цепочке волк шёл весь оставшийся день и часть ночи, пока опять не подул ветер. С его появлением следы исчезли. В ночной же тьме и стелющейся позёмке сильно ухудшилась видимость. Нужно было искать укрытие, чтобы переждать непогоду. Он слишком устал, чтобы бороться с ветром, но бросить поиски оказалось невероятно сложно. Чудилось, что ещё немного, и он набредёт на очередную кучу валежника, в которой заночевала беглянка.

Повернув башку, зверь принюхался, затем принюхался ещё раз и замер. Тянуло дымом. Рядом жильё? Костёр в такую погоду было бы сложно сохранить. Разумная половина припомнила карту местности: поселений здесь быть не должно. Только если какая-нибудь одинокая сторожка для припозднившихся охотников и лесорубов. Но кто ж пойдёт на охоту сразу после метели, когда никаких следов не видно? Только кто-то отчаявшийся, кого в доме голодные рты ждут, но и он бы вряд решился отойти далеко от деревни, а ближайшая деревня была совсем неблизко. В груди затеплились предвкушение и лёгкий азарт, и волк потопал вперёд, бдительно принюхиваясь к дыму и присматриваясь ко всем встречным кочкам и холмикам.

К дому он вышел уже на рассвете. Метель к тому времени набрала силу и выла, сгибая могучие ели и швыряя волку в морду снег. Уже сильно уставший, зверь понимал, что пережидать непогоду он будет здесь, даже если девчонки внутри не окажется.

Дверь оказалась не заперта, но сильный ветер прижимал её к проёму так сильно, что пришлось приложить немало труда, чтобы проникнуть внутрь. А вот дверь, ведущая из сеней в следующую комнату, оказалась закрыта изнутри. Волк осторожно потыкался в неё носом, уловил запах варёной зайчатины и… более ничего. Отступив, зверь прижался к полу, и раздался сильный хруст. Лапы изломились, туловище начало укорачиваться, шерсть втягиваться в кожу…

Через минуту на ноги поднялся совершенно голый харен. Оборотень повёл плечами, разминая мышцы, и потянулся, отчего рельеф на животе и спине обозначился ещё сильнее. Невысокий худощавый мужчина оказался очень жилистым, под его кожей играли и отчётливо вырисовывались все мышцы. Он словно бы был свит из крепких канатов, плотно оплетающих его тело.

На груди с левой стороны чуть ближе к центру, прямо над сердцем, чернела татуировка в виде круга. По внешней стороне рисунок, словно шипы, окружал узор из треугольников, внутри же по самому центру было обозначено что-то, смутно напоминающее песочные часы. Вокруг «часов», да и на самих «часах» пестрело множество витиеватых, очень затейливых символов, настолько сильно переплетённых между собой, что их даже сложно было различить. Ранхаш перекинул длинные волосы на грудь, чтобы скрыть татуировку, и на спине, так же слева и по центру, открылся точно такой же рисунок.

Запор слетел от одного толчка. Дверь резко распахнулась, и девушка, подскочив на своей постели, сонно уставилась на харена. Узнав его, она почему-то не испугалась, а тоскливо застонала и откинула голову на сложенный вместо подушки шарф.

— Рад видеть вас снова, — холодно поприветствовал её Ранхаш и, ничуть не стесняясь своей наготы, прошёл в протопленную комнату и прикрыл за собой дверь.

— Харен, имейте советь! — с возмущением простонала всё ещё не боящаяся девушка. — Вы мне уже четвёртый раз снитесь! Я вас уже даже не боюсь, так что на роль кошмара вы больше не подходите. Дайте поспать! Вас и в реальности много.

Ранхаш несколько оторопел от такого приветствия. Всплеснувшееся внутри торжество исчезло, сменившись настороженной озадаченностью. Прищурившись, он сложил руки на груди и подозрительно спросил:

— Вы опять заболели и бредите?

— Я здорова, — уверенно заявила девушка и, откинув в сторону шкуру и тулуп, под которыми спала, села, — поспать только не могу. Вы постоянно снитесь, словно бы застыдить пытаетесь. А мне не стыдно! — с вызовом заявила она.

До Ранхаша стало доходить, что происходит. Похоже, вымотанная побегом, холодом и кошмарами девушка уже не может различить реальность и сон.