– Елена, спасибо вам за встречу. Вы ко мне не зайдёте на той неделе? Обсудим парочку моментов. Организационных.
– Зайду, конечно.
Подсел Ванёк.
– Ну, видишь, не так страшен чёрт, как его малюют. Я видел, что мужики наши расхватали анкеты.
– Угу. Ну, мало ли для каких целей.
– Проводить тебя?
– Нет, не надо. У меня ещё дела здесь, – Лена, конечно, соврала.
Марина и Ирина убежали домой, а Лена продолжала сидеть и смотреть в одну точку. Её как будто выпили через трубочку и с шумом затянулись напоследок.
– Ну, чего вы расстроились? – Светлана Гарьевна протянула ей кружку чая. – Идите домой, всё образуется. Вот увидите, они ещё в очереди к вам стоять будут. А сначала всегда так. Всё новое в штыки.
Ну что ж, остаётся надеяться. Лена спустилась по лестнице ДК и погрузилась в пряную темноту октября. Кричали чайки. В воздухе были намешаны запахи моря, пыли и уже прелой травы. На
улице не было ни души. Вдруг она услышала за спиной шорох гравия. Лена свернула на соседнюю улицу. Ошибки быть не могло – вслед за ней медленно ехала машина. По спине пробежал холодок. Что же делать – бежать, кричать или остановиться?
Машина затормозила, и из неё, судя по всему, вышли двое. Лена ускорила шаг, перешла на бег. Сзади тоже побежали. Ей хотелось обернуться, но это слишком большая роскошь. Кто-то с силой дёрнул её за запястье:
– Стой!
Лена начала извиваться и выкручивать руку. Из темноты буркнули:
– Мы просто поговорить хотим.
Свет фонаря выхватил длинного жилистого парня, у которого на шее блеснула жирная змейка цепи. Он отпустил её руку, и боль волной докатилась до кончиков пальцев. Она нащупала в кармане ключи.
– Побежишь – будет хуже.
Сзади медленно двигалась полная фигура, как будто перекатывалась по ночной дороге:
– Ну, что ты бегаешь здесь? Хотели бы что с тобой сделать, у подъезда бы встретили, и всё. А так на центральной улице, в безопасном месте. Пойдём в машину поговорим, – колобок оказался мужчиной с гладким широким лицом и редкими еле заметными бровями.
– В машину не пойду, – Лена проверяла пальцами в кармане, какой ключ из связки острее.
– Ладно-ладно. Пару слов тебе скажу. А то ты тут шныряешь, что-то крутишься. И папикам своим передай, – колобок перевёл дыхание, – вы возить на свой завод кого угодно можете, хоть пингвинов с Антарктиды. Но мужиков местных не трогайте, ясно? Это мои мужики, они на меня работают. И перебежчикам я житья не дам.
Лена поняла, что перед ней стоит сам дядя Паша, директор рыбзавода.
– Крепостное право отменили уже. Где хотят, там и будут работать, – всё это вырвалось у неё случайно, против собственной воли.
– А ты, как я посмотрю, грамотная, историю любишь? А я вот литературу люблю. Знаешь, как у Гоголя в “Мёртвых душах”? Всё, что ни видишь, – всё это моё. И даже весь этот лес, и всё, что за лесом, – всё моё, – он подошёл вплотную и флегматично произнес: – И ты сейчас, шмакодявка, тоже моя. Захочу и задушу тебя своими руками.
В ушах зашумело. Стало страшно даже сделать вдох, не то что ответить.
– Ладно, расслабь булки. Шучу. Мы же культурные люди. Разговоры высокие ведём. Я думаю, ты поняла меня. Хозяевам своим передашь, – он кивнул дылде с озлобленным лицом, – пойдём, Саня.
Они развернулись и зашуршали к машине. Потом объехали Лену и мигнули аварийкой – вежливо прощались.
Номинация Поэзия. Первое место
Иван Купреянов
Сборник стихотворений
* * *
Не страшно, скорее – противносмотреть на пустеющий мир.Налей, Антонина Крапивна,в стаканчик, замытый до дыр.Мы виделись мельком и прежде —четыре ли раза ли, пять…Я вырос до той безнадежды,когда это можно считать.Но, впрочем, не надо о тщетном,давай о посёлке одном,где пах оглушительным летомогромный жасмин за окном.Як-40, як пёсик, задирист,утробен Ил-76.Когда самолёты садились,стекло начинало свистеть.В каком восхитительном сорея жил до прошествия лет!И можно сидеть на заборе,и это почти интернет…Налей, Антонина Крапивна,начисли, плесни, нацеди.Таинственно, конспиративноналей. А потом уходи.Руками своими не трогай,красивую пыль не стирай.Я жил под небесной дорогой,я знаю, как выглядит рай.
* * *
Завибрировал мост, и трамвайный звонокмежду двух берегов защемило.Подари мне прозрачный холодный
денёк,чтобы таял во мне до могилы.Не в коллекцию, нет. На асфальте ничьянарисована линия мелом.Я скроил бы денёк из обрезков старья,только хочется новый и целый.Деловитый рабочий с шуршащим мешкомкопошится. Совместно со всеми,словно в комнате с падающим потолком,я упёрся в пространство и время.Вот старушка, вот голубь колотит крылом,и старушка к нему благосклонна.Голубь – жадная птица, отрывисто в нёмисчезает обрывок батона.Потерпи, все мы будем нигде и везде.Замечательно, тоже мне – новость.Я сейчас – пузырёк в бесконечной воде,осознавший свою пузырьковость.
* * *
Оделся, вышел – там какой-то Фет:прозрачный день, приятная прохладца,всеобщий праздник и физкульт-привет,и звуки множатся, и лучики дробятся.Не осень, а сплошное ар-нуво.И я смотрю на это охренело.Насколько ж трудно, чтоб из ничего —и твердь, и небо!
* * *
От плоского ветра пустыни времёнпо горлу, шуршащему сухо,бредут пилигримы, спуская дарыв Норвегию вольного брюха.Пыхтит паровозик сквозь арку в скале —пузато, напористо, гордо;дворовые тролли гоняют в хоккейв коробке замёрзшего фьорда.Раз в год Муми-тролль из соседней норызайдёт перекинуться шуткой.Раз в год перекур в неразгаданный сон,и жуткая жуть в промежутке.
* * *
Ты зубы не скаль, упрекаяв старушечьем скрипе жильё.Россия, товарищ, такая,какой ты услышишь её.Что мусорный шелест с экрана?Что цац каблучков антрацит?Закатного неба мембрананад полем вспотелым гудит…Растянуто лает собака,как будто бы из-под воды.Видать, награждают баскакамедалью за взятие мзды.Россия, товарищ, такая.Такая, но это не всё.Беззубый баскак, обтекая,поймёт: и ему хоросё.А ты лучше думай о лесе,он звонок, рождественски бел.И вспомни военные песни,которые дедушка пел.
* * *
Сейчас позволь к тебе прижаться ухом,послушать, будто радио соседей,как сердце на параде марширует,победу одержав в войне любви.Посмотрим скандинавское кино,вот прямо в этом зеркале посмотрим.Вот прямо будем долго посмотреть,ты очень там удачна в главной роли.Я мягкий, словно тот гиппопотам,набитый синтепоном и Синатрой.Теперь их набивают Моргенштерном(такого я не стал бы покупать).Потом был снег, пространные пространства,прохожие (неважно для сюжета).И мы идём, собаками ботинокобнюхивая свежий гололёд.На выставке проветриваться будем,где главные художники эпохиграничат с гениальностью по морю,в нейтральных водах добывают сельдь.