Лицом к лицу

Оппонент Бодров бойко вышел к доске. Популярно изложил основы материалистической, мичуринской - тут он многозначительно посмотрел на Борзенкова - биологии, охарактеризовал вейсманизм-морганизм, вскрыл его реакционную сущность и подошел к выводу, что Владислав Борзенков стихийный последователь Менделя - недаром оппонент Бодров два вечера подряд изучал "Краткий философский словарь", - если оспаривает материалистическое объяснение наследственности. Хотя, честно говоря, оппонент Бодров шибко сомневался в своих обвинениях: ведь Владька говорил о молекулах, а что может быть материальной? Мало того, возмущенно объявил классу, а в особенности учителям, четырнадцатилетний начетчик, Борзенков-де считает кибернетику не буржуазной лженаукой, а делом интересным; он же, Борзенков, говорил как-то, что Вселенная когда-то была сосредоточена в точке, а после некоего взрыва стала расширяться. "Кто же устроил этот взрыв? Бог, что ли?

– гневно вопрошал Юрка.
– Что же получается, Вселенная имеет начало, предел, а значит, конечна в пространстве и времени?" И предложил урок прервать, а сейчас же открыть комсомольское собрание, чтобы обсудить взгляды Борзенкова.

Соученикам надоел спор двух отличников, в котором никто ничего не понял; класс привычно шушукался, хихикал, шелестел бумажками, а тут мгновенно притих, словно его прихлопнули огромной ладонью. Директор предложение принял и серьезно оглядел всех... На суровые расспросы комсомольца Бодрова комсомолец Борзенков совсем уж еле слышно пояснил, что о кибернетике и Вселенной читал материалы - "правда, дискуссионные" - в журналах "Знание - сила" и "Наука и жизнь", были еще статьи в "Комсомольской правде". "Комсомольская правда" да Синус, который, выступив, назвал ученика Борзенкова умным, ищущим мальчиком с неординарным аналитическим мышлением, с поразительной для такого возраста эрудицией и любовью к знаниям, спасли Владьку. Ему хотели объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку, почему-то с формулировкой "за мелкобуржуазный индивидуализм и космополитизм", но ограничились выговором...

– Извини меня за то собрание, - отирая лицо, будто снимая с него паутину, попросил Юрий Иванович.
– Хоть и поздновато, но... Лучше поздно, чем никогда, верно?

– Лучше никогда, чем поздно, - желчно ответил Владька и, устыдившись тона, добавил примирительно: - Чего теперь вспоминать...
– Откинулся, уперевшись руками в руль, и выдохнул радостно: - Ну вот! Считай, приехали.

Машина, долго взбегавшая на затяжной уклон, одолела, наконец, его, и Юрий Иванович увидел внизу, в темноте, огромное черное пятно, искрапленное светлыми прямоугольничками окон, прошитое и перечеркнутое пунктирами сверкающих точек. "Жигули" нырнули вниз, покатили по длинному пологому спуску; огоньки города поползли вверх, потом исчезли, заслоненные чем-то большим, бесформенным. "Дурасов Сад", - догадался Юрий Иванович. Он занервничал, зашевелился, пригнулся к стеклу. Машина прошуршала по бетонному мосту, которого раньше не было - блеснула внизу на удивление узкая, точно ручеек, речка детства, - и "Жигули" вывернули на залитую светом фонарей площадь. Юрий Иванович увидел огромное белокаменное, со стеклянными стенами, здание - по фронтону его зеленела неоновая надпись: "Кинотеатр "Космос"; гранитного солдата, скорбно склонившего голову у вечного огня; воздушный и легкий павильон с алой буквой "А".

– Остановить?
– спросил Владька.

– Не надо, - Юрий Иванович выпрямился. Это был не его Староновск. Посмотрю завтра, - и заметил обиженно: - Ничего не узнаю,

– Я хотел предупредить тебя, но не решался...
– Владька смущенно откашлялся.
– Вашего дома тоже нет.

– Зря не сказал. Я бы не поехал, - Юрий Иванович пожевал губами, поинтересовался брюзгливо: - Чем же он помешал?

– Там построили учебный центр: филиал сельхозинститута, техникум механизации, медучилище и прочее. Ну и нашей лаборатории место отвели.

– Понятно. Больше нигде построить было нельзя.

Юрий Иванович без интереса смотрел на проносившиеся мимо старые, нетронутые здания улицы Ленина; узнал изощренно-причудливый кирпичный Дом культуры; увидел Дворец пионеров с его вычурной чугунной решеткой и все с тем же облупившимся горнистом за ней, но остался равнодушным. Машина свернула в переулок, повернула еще раз и оказалась на улице его, Юрия Ивановича, детства. Промелькнул тяжелый, еще дореволюционной постройки амбар - раньше здесь была пимокатная артель имени Седова, проехали особняк купца Дурасова: с башенками, мансардами, резными флюгерами, кокошниками над окнами, и Юрий Иванович резко повернул голову налево - сейчас будет квартал, где стоял дом матери. И увидел вольготно разбросанные параллелепипеды и призмы построек стандартно-панельной архитектуры, меж которыми зеленели в свете фонарей лужайки, газоны, куртины.

Владька подрулил к символическим - две бетонные стелы - воротам, попетлял по асфальтовым дорожкам и остановил машину перед приземистым кубическим зданием с ажурной чашей антенны наверху.

– Узнаешь место?
– он выключил двигатель, дернул рукоятку тормоза. Именно здесь вы когда-то жили.

– Обрадовал!
– раздраженно проворчал Юрий Иванович осевшим голосом. Отстегнул ремень, выбрался наружу.

Осмотрелся, Прочитал сверкающую - золотом по черному - табличку: "Староновская лаборатория института физики полей АН СССР".

– Солидная контора, - хмыкнул неуважительно.
– И ради нее сломали наш дом?

– Нет, почему же. Мы ни при чем. Когда тут стали все сносить, я настоял, чтобы нам выделили непременно этот участок, - Владька с деловитой заботливостью поглядел по сторонам.

– Безграмотно написано, - с удовольствием заметил Юрий Иванович.
– Что имеется в виду, сельхозполей академии наук? Почему тогда не физика лугов? Или пашен, например?

– Ага, - рассеянно согласился приятель.
– А помнишь, у вас здесь цветы росли?
– показал на асфальтовую площадку, где остановились "Жигули". Пахли по вечерам - с ума сойти' можно. Я своему завхозу все время говорю, чтобы посадил. Не слушается, фыркает... А на этом месте у вас сарай был, летом ты в нем спал, - повел рукой в сторону светлого длинного здания, состоящего, казалось, из сплошных окон.
– Сейчас тут сотрудники живут, а мы в том сарае когда-то однажды всю ночь в "дурачка" проиграли. Помнишь?

Юрий Иванович не помнил этого,

– М-да, - он глубоко всунул руки в карманы пиджака, повернулся на каблуках.
– Все чужое. Все... Школа-то хоть цела?

– Цела, - Владька тронул его за плечо.
– Пойдем. Надо выспаться. У меня в семь эксперимент.

– Ты ступай, а я попозже, - Юрий Иванович достал сигареты, закурил. Присел на спинку скамейки, сделанной из половины расколотого вдоль бревна.
– Только покажи, в какое окно постучать. Или у вас там дежурят?
– выпустил струйку дыма в сторону жилого корпуса.

– Тогда и я не пойду. С тобой останусь, - Владька тоже всунул руки в карманы, сел на скамейку, вытянул ноги.

– Это еще зачем?
– вяло и снисходительно поинтересовался Юрий Иванович.
– Я - понятно. Приехал на родное пепелище, хочу поразмышлять, повспоминать. Может, я сентиментальный, - он усмехнулся.
– Вот докурю, пойду шляться по городу, слезы из себя выжимать.

– А я не пущу, - серьезно ответил Владька.
– Или с тобой пойду.

– Не выдумывай. Спать я не хочу, а тебе надо. Эксперимент-то важный?

– Важный.

– Вот видишь. Иди отдыхай, - Юрий Иванович встал, бросил окурок в урну, направился было прочь, но Владька вскочил, вцепился ему в рукав.

– Да что с тобой?
– возмутился Юрий Иванович и рассвирепел.
– Я один побыть хочу. Понял? Один! Неужели ты такой бестолковый?!

– Хорошо. Будь по-твоему, - приятель нехотя разжал пальцы.
– Но дай слово, что ты без меня не поедешь... к морю.

– Однако манеры у вас, профессоров, - покрутил головой Юрий Иванович.
– Никогда, никому, никаких слов не давал и не собираюсь!

– Что ж... В таком случае, прошу только об одном: вернись, пожалуйста, к семи, - взгляд профессора стал требовательным.

– А как я узнаю время?
– Юрий Иванович, слегка сдвинув рукав к локтю, насмешливо сунул руку под нос приятелю.

– Возьми, - тот снял свои часы, быстро защелкнул металлический браслет на запястье Юрия Ивановича. Точно наручники клацнули.
– Обязательно вернись до семи. По многим причинам эксперимент можно провести только в это время, поэтому отменить его никак нельзя.