Лицом к лицу

– Неловко как-то. Да и спят, пожалуй, еще...
– упирался Юрий Иванович, хотя ему очень хотелось бы взглянуть на дочь Ларисы.

– Ничего, разбудим, - твердо пообещала женщина.
– Нечего дрыхнуть, раз такой человек пришел.

– Не делай этого, не надо, - взмолился Юрий Иванович. Глянул на часы "06.07" - и нарочито громко встревожился.
– Опаздываю! Меня машина ждет.

– Подождет, никуда не денется, - голос у Ларисы был властный, пренебрежительный, но неожиданно сразу же изменился, стал неискренне умильным, чуть ли не заискивающим.
– А вот и дочка моя, Оленька. Познакомьтесь.

В калитке, уперевшись руками в столбы, стояла, слегка постукивая носком белой туфельки, девушка в белом же, затейливом, платье. Лицо у нее было утомленное, бледное после бессонной, сумбурной свадебной ночи.

– Что это значит, мама?
– холодно спросила Ольга.

– А ничего не значит. Мала еще допросы устраивать, - резко, почти крикливо, ответила мать.
– Поздороваться надо сначала, - она еще плотней прижалась к Юрию Ивановичу.

Дочь еле заметно повела плечами, еле заметно усмехнулась.

– Здравствуйте.

А Юрий Иванович глядел на нее и видел ту, давнюю, хрупкую и стройную, Ларису - так похожа была Ольга на мать в молодости. Только у этой девушки взгляд независимей и уверенней, чем у Ларисы в юности, и губы откровенней кривятся в снисходительной усмешечке.

– Я школьный Друг вашей мамы, - кашлянув в кулак, пояснил Юрий Иванович.
– Мы целую вечность не виделись, и вот - случай помог. Я тут ненароком оказался. Мы с Владькой, с Борэенковым...
– уточнил, глянув на Ларису: помнит ли она Владьку?

– Ах, так вы с Владиславом Николаевичем приехали?
– Ольга смутилась. Простите меня, я не знала.
– Она слегка отступила в глубь двора. Проходите, пожалуйста. Мы очень рады, - но в голосе была неуверенность, почти растерянность. Юрий Иванович догадался, что девушка обеспокоена: мало ли как гость воспримет беспорядок после пира.

– Прошу, ради бога, не обижаться и не сердиться, я не могу, - он прижал руку к груди.
– Никак не могу... В семь у нас очень важный эксперимент, - и сделал серьезное, значительное лицо.

– Знаю, знаю. Пуск установки "Ретро". Я ведь тоже у Владислава Николаевича работаю. Программисткой, - Ольга откровенно обрадовалась, что приезжий отказался зайти, но сочла нужным сделать опечаленный вид.

– Все же надеюсь, что вы как-нибудь заглянете к нам?
– и с уважением посмотрела на мать.

Та победно глянула на нее, приказала:

– Принеси нам сюда чего-нибудь, - открыла калитку в палисадник.
– Мы выпьем за встречу и за твое счастье...

– Но товарищу...

– Бодрову, - с гордостью подсказала Лариса.

– Товарищу Бодрову, наверно, нельзя?
– с утвердительными интонациями предположила дочь.

– Можно, - резко заявил Юрий Иванович. Ему не понравилось, что эта девочка решает за него, да еще так уверенно.

– Ты же знаешь, мама, что у нас...
– Ольга сделала страшные глаза, растопырила в сдержанном возмущении пальчики.

– Ничего, давай, что осталось. Тащи водку, - разрешила Лариса. Пропустила Юрия Ивановича вперед, похлопала его по широкой кожаной спине. Он хоть и академик, а прежде всего - мужик.

– Что-то очень уж ты меня вознесла - академик!
– хмыкнул Юрий Иванович, втискиваясь между хлипким садовым столиком и скамейкой.

– А чем ты хуже Борзенкова?
– удивилась Лариса.
– Ты был способней, напористей, всегда на виду.
– Она села напротив, перекачнулась, поерзала, устраиваясь поудобней. Оправила платье.
– Владька членкор, а тебе, выходит, сам бог велел действительным быть. Пожалуй, уж и Героя Труда получил? А? без любопытства, из вежливости, поинтересовалась и польстила неумело. Глядишь, в твою честь улицы называть будут.

Юрий Иванович, хакнув, наморщил лоб, яростно почесал его. "Владька членкор!
– ошалело повторил он.
– Академик! С ума сойти..."

– Чего молчишь? Засекреченный, что ли?
– насмешливо полюбопытствовала Лариса. Уперлась локтями в стол, положила подбородок на сцепленные пальцы, и взгляд женщины, доброжелательный, ласковый, постепенно затуманился, стал далеким и печальным.
– Ох, Юрий Иванович, - неглубоко, по-бабьи, вздохнула она, - как же я тебя, дура, любила, как сохла по тебе, как ревела... Сейчас даже вспомнить смешно.

Юрий Иванович рывком поднял лицо, заморгал, чувствуя, что кровь ударила в голову.

– Не веришь?
– Лариса вяло улыбнулась.
– И не надо, - потерла щеки ладонями, потом аккуратно, точно школьница, положила руки на стол, навалилась на них грудью.
– Я ведь почти из-за тебя на второй год в девятом осталась. Думала, вместе учиться будем. А потом испугалась, в "А" попросилась.
– Она засмеялась, крутанула головой.
– Вот дуреха-то была, ей-богу. С Лидкой Матофоновой, выдрой этой, сдружилась. Она мне все про тебя рассказывает, лопочет вот так, - закатила глаза, прижала ладони к груди, быстро-быстро зашевелила губами, - а я думаю: придушила бы тебя, ведьму... Потом Тонечка эта появилась. Нашел тоже!
– презрительно поджала губы, передернулась.

Юрий Иванович почувствовал, что покраснел окончательно, удивился: "Смотри-ка, краснеть не разучился!" Хотел сказать, что и он к ней, Ларисе, был, как бы это выразиться, неравнодушен, Что ли, но вместо этого зло буркнул:

– Что же ты тогда с Цыпой? С Генкой?

– С Цыпой?
– поразилась женщина. Всплеснула руками и даже от стола откачнулась.
– Так ведь тебе назло! Знала, что ты его ненавидишь. Вот и решила побесить. А с Генкой...
– склонила, словно в вальсе, голову, плавно повела руками.
– Здесь дело сложнее. Во-первых, он сидел с тобой на одной парте, во-вторых...

Но тут припорхнула Ольга. За ней, как в классической драме, шел высокий парень в черном костюме и белом галстуке, держал в вытянутых руках поднос, прикрытый салфеткой.

– Вы извините, у нас ничего такого особенного нет. Мы ведь не думали, что вы придете, поэтому уж не обессудьте, - щебетала Ольга, составляя на стол графинчики, тарелочки, рюмки и посматривая на гостя восхищенно, хотя и с некоторым испугом.
– А это Володя, мой муж, - показала взглядом на парня с подносом, поалела секундочку, посмущалась, но тут же с трогательной и неумелой властностью молодой жены прикрикнула на него: - Помоги, чего стоишь!.. Он у меня застенчивый, - пояснила деловито,