Лицом на ветер

Она усмехнулась, шепнув:

— Не дождётесь…

— Вот как! Ничего себе! — Тоже усмехнулся на её слова. — Давай поужинаем, а?

— Ужинайте, — дёрнула подбородком в сторону стола, — всё уже готово.

— Я хочу с тобой. Без тебя я есть не буду.

Центурион уже снял кирасу, пояса и даже успел переодеться в другую тунику, а Рианн всё это время не могла придти в себя, настолько была ошеломлена произошедшим. Он же набросился на неё, как безумный. Если бы её тело само не предугадало его действий, он что, ворвался бы в неё, в сухую? Его может хоть что-то остановить?

— Интересно, со своей женой вы поступали точно так же? — Она медленно дошла до стола и села на узкую лавку. Римлянин тут же сел напротив неё через стол.

— Тебе что, не даёт покоя моя жена? Да, представь себе, после нашей свадьбы я вёл себя с ней примерно так же. Я женился рано и занимался любовью со своей женой каждый день. — У него было хорошее настроение, и свенка не могла его испортить.

Рианн какое-то время смотрела ему в лицо, потом спросила:

— Как вы сказали? «Занимался любовью»? Это так у вас называется? А со мной вы чем занимаетесь? Просто делаете, что хотите? Или как?

— Ну, ты же мне не жена, ты — просто моя рабыня. Вот и всё. Я вправе делать всё, что хочу. Моя Атия — римская гражданка, она из хорошей семьи, она мать моего сына. А ты, — он пожал плечами, — просто варварка, германка, свенка, ты даже не умеешь читать и писать.

Рианн помолчала, потом, проглотив обиду, прошептала:

— Атия, значит… Может быть, я не умею читать и писать, может быть, я и варварка, по-вашему, но именно я, а не она, готовлю вам есть, штопаю вашу одежду и покупаю вам хлеб… — Он перебил её:

— Да, и ещё развлекаешь меня по ночам, не забудь. Что поделаешь, как говорится, за неимением жены сойдёт и рабыня… Даже свенка…

Рианн прикрыла глаза, стискивая зубы. Сойдёт, значит?

— Если уж вы так страстно любите друг друга, чтож ваша супруга Атия не живёт здесь с вами? Ну и готовила бы вам и ублажала по ночам? Что ж она там, а вы тут? И приходится вам, бедному, успокаивать себя рабыней, варваркой, свенкой? — Вот это она ему выдала, сама от себя не ожидала. Она хорошо помнила тот раз, когда говорила о его жене, и хорошо помнила, чем всё закончилось, и тогда тоже всё было на кухне, на вот этом столе… Зачем она опять это делает?

Римлянин перестал вдруг при её словах намазывать паштет на кусок хлеба и посмотрел свенке в лицо долгим взглядом. Рианн заметила, что глаза его опасно сузились, она уже знала, чем это грозит. Ну всё… Выпросила на свою голову… Держись теперь.

— А это не твоего ума дело! Занимайся тем, что должна, как рабыня, понятно?

Она поджала губы и сухо сглотнула.

— Ты поняла меня? Рианн? Я не слышу.

— Конечно, — она согласно кивнула.

Помолчали. Он ел, а она просто следила за ним со своего места. Он не тронул её, не ударил и сдержал свой гнев. Поэтому Рианн опять спросила:

— Почему вы не дали мне умереть?

Центурион перевёл глаза ей на лицо, помолчал, пожал плечами, отвечая:

— Не знаю…

— Зачем ухаживали, тратились на врача? Зачем?

Он и на этот раз так же пожал плечами, но не ответил, и так понятно, что не знал. И Рианн шепнула:

— Я пойду…

Он не стал её останавливать.

Часть 7

После этих событий несколько дней центурион дежурил по ночам, уходил вечером и приходил утром, завтракал, полдня отсыпался и уходил в город до вечера. В такие дни Рианн отдыхала от него, весь день старалась сама не попадаться ему на глаза, уходила и сама в город. Или пока её хозяин отсыпался, работала за станком. К тому времени, как центурион обычно поднимался, Рианн уже собиралась и уходила по лавкам, относила готовую ткань, брала нити на новую работу. Сама старалась вернуться тогда, когда римлянина уже не было. А ночью она была предоставлена сама себе. Уж тут она могла быть уверенна, что никто не тронет её. Она работала, вечерами штопала, ткала, стирала, спокойно могла помыться на кухне, и никого не боялась.

Такие ночные дежурства центуриона были для неё отдыхом.

По утрам центурион возвращался усталым и озабоченным своими делами, в сторону рабыни своей даже не глядел.

А потом его перевели на дневные дежурства, и в первые дни Рианн ждала, что хозяин придёт к ней в её угол, она боялась этого и не знала, как вести себя с ним. Но центурион всё так же возвращался усталым и подолгу просиживал один в раздумьях. Что-то там, на службе, тревожило его, что-то занимало все мысли.

Постепенно наступала осень, дни становились короче, задули холодные ветры, часто и подолгу шли промозглые дожди. От местных в городе Рианн знала, что урожай собрали маленький, ждали голодной зимы, а старший центурион крепости готовился к мятежам, усилил караулы, и жизнь у местных легионеров стала несладкой.

Рианн и сама замечала это. Хозяин стал оставлять на расходы всё меньше и меньше денег. Свенка и сама экономнее стала тратить их, но нужен был уголь для жаровни, ночи стали холодными, и приходилось тратить свои, заработанные ткачеством деньги.

Раз или два в декаду центурион сам приходил в её угол по ночам, упрямо сламывал сопротивление свенки, овладевал ею, получал своё и уходил. Он почти не разговаривал с ней, не бил, но если Рианн сильно уж сопротивлялась, тогда в руках римлянина просыпалась сила, которой молодая свенка противостоять уже не могла. Она сдавалась его напору, позволяла ему брать своё, но всеми силами выражала свою безучастность и немое несогласие.

Постепенно через прошедшее время Рианн даже понемногу начала привыкать к тому, что живёт с мужчиной, со временем стала и сама хоть что-то получать от близости с ним, научилась терпеть его чуть грубоватые ласки, угадывать по выражению лица, глаз, губ его настроение, его желания. Знала, когда с ним можно заговорить, когда лучше вообще молчать и не попадаться на глаза, когда нужно предложить вина, а когда холодного молока и кусок свежевыпеченного ещё тёплого хлеба из лавки пекаря.

Она была женщиной, она могла многому научиться, многое терпеть. Тем более, она была его женщиной и должна была научиться привыкнуть к центуриону. Другой жизни у неё не было и не могло быть в её положении.

Рианн пришла на кухню и встала спиной к стене, протянув ладони к горящей жаровне. Центурион в это время ужинал, вернувшись со смены, как всегда, усталый и замкнутый, как и в последние несколько дней. Как же ей не хотелось сейчас говорить об этом, видно же, что он не в настроении, но ждать другого дня можно ли?

— У меня задержка… — чуть слышно начала первой. Она несколько дней набиралась смелости, чтобы заговорить об этом.

— Что? — он переспросил, нахмурившись.

— Вы меня слышали…

Какое-то время он просто молчал, глядя на рабыню свою нахмуренно, словно слова её не доходили до него.

— Но я же всегда…

— Не всегда! — перебила его Рианн, хотя и знала, что он этого не любит, но ей хотелось кричать ему в лицо. «Да! Да, вот именно — не всегда! Может быть, несколько раз ты делал это, ты засевал меня… И теперь я беременна от тебя! Я ношу твоего ребёнка! Что теперь ты будешь делать? А?»

Но центурион молчал, глядя на неё, видно было, как он сжимает и разжимает зубы, переживая злость от происходящего. Что он сделает? Выйдет из себя?