Лицом на ветер
Шрифт:
— У меня нет родственников, я осталась одна… А Крикс родственник короля, они, наверное, договорились между собой…
— Безумие какое-то! — Он не мог в это поверить, всё это казалось ему диким. — Тебе надо было быстрее найти мужа, чтобы он защищал тебя. Неужели никто из ваших не сватался к тебе?
Она ещё ниже опустила голову, молчала.
— Что? — переспросил Марк. — Никто не сватался? Ты умеешь вести хозяйство, ткать и готовить есть. Неужели никто из местных мужчин не захотел сделать тебя своей женой? Ты симпатичная, молодая ещё, сколько тебе лет, лет семнадцать? Ты уже как пару лет могла бы быть чьей-то женой… И говоришь, что никто не сватался к тебе?
Рианн помолчала немного, потом ответила с неохотой:
— Все в посёлке так думали… почему-то… Эти пять лет… Это ваши… Мне было двенадцать, когда ваши пришли… Они зашли в наш дом и нашли меня… Мама вмешалась… На мне только платье успели порвать… Я убежала, а маму убили… Все тогда подумали, что ваши… что они…
— Что тебя изнасиловали? — он сам помог ей найти слова. Она ещё ниже опустила голову. — Постой, но ведь Крикс продавал мне тебя и говорил, что ты ещё девушка, что ты невинна, почему? Ты же девственна… была…
Рианн пожала плечами.
— Наверное, хотел обмануть вас. Все в посёлке знали, что я порченная римлянами, и никто бы никогда не взял меня в жёны… Все презирали меня… И думаю, что никто не удивился, что Крикс поступил со мной так…
Марк молча обдумывал услышанное.
— Пять лет… Я помню ваш посёлок, я был там тогда… Это была карательная экспедиция, — он не знал, как сказать эти слова по-свенски, и заменил их латинскими, но вряд ли девчонке это было важно. — Ваши подняли бунт, несколько племён поднялись тогда. И мы подавляли их, применяли террор… Но я не помню тебя… В твоём доме меня не было… Я был при главном центурионе, мне нельзя было отлучаться… Да там много, что было. Всё разве упомнишь? Я тогда был самым младшим центурионом, от меня мало, что зависело… Да если бы и зависело. Террор есть террор. Мало кого что-то останавливает… Особенно в таких случаях.
Они помолчали, Рианн толкнулась с его ноги.
— Пустите… пожалуйста…
Он разжал руки и отпустил её. Девушка ушла из кухни, и скоро стало слышно, что заработал ткацкий станок. Этот станок достался ему от прежних хозяев, два года он стоял в углу и пылился, а девчонка только-только появилась, с первого же дня заставила его работать. Продала какие-то свои безделушки, то ли браслеты, то ли ещё что-то, купила нитки и теперь, вот, работает. И зачем ей это? Не хочется без дела сидеть?
Значит, вот как всё у неё обернулось. Как можно было продать своего соплеменника за долги? Глупости какие-то. Хотя-я, что уж там греха таить, сплошь и рядом и в Риме такое же на каждом шагу, особенно среди бедноты этой. То детей за долги отдают, то сами себя продают… А это вообще дикари, варвары, что от них ждать другого?
Но Крикс его обманул, он пытался продать ему подпорченную девку, назвав её девушкой, и запросил безбожно, хотел заработать побольше, проклятый торгаш, мать родную продал бы, если бы, кто купил. Я ещё поговорю с тобой при встрече, ты часто сюда наведываешься за вином и за другой ерундой. Хотел обмануть и сам же купился на обмане. Девчонка-то и правда оказалась девственницей, так что ты, старый лис, ещё и прогадал. Мог бы толкнуть её в хороший притон, она стоила бы дороже в два раза…
Уроды вы все… Мог бы какой-нибудь парень и жениться на ней, она бы сейчас была бы женой и хозяйкой, рожала бы своему мужу-германцу сыновей, была бы свободной, а так…
Варвары, они и есть варвары.
Он потянулся, напрягая мышцы груди, спины, плеч. Приятная усталость наполняла тело. А, какая ему, собственно, разница, что у них там за дела, у этих свенов? Хотят продавать друг друга, пусть продают,
меньше убивать их потом придётся, этих дикарей. Если уж они друг друга не жалеют, почему их должны жалеть другие? Дикари, они и есть дикари. Варвары, одним словом.Центурион допил вино и вернулся в главную комнату. Было сумеречно, надо было зажигать вторую лампу, но свенка продолжала работать при свете одной. Марк сел на своё ложе, прижавшись спиной к стене, пяткой упёрся в край и поверх колена согнутой ноги следил за рабыней. Думал.
— Ты хотела бы вернуться к своим?
Рианн молча продёрнула уток и ответила:
— Меня не примут… теперь не примут… В жёны меня никто не возьмёт, одна я не проживу, и землю мне никто не даст…
— А если найдутся твои родственники, и они примут тебя? Ты вернёшься? Ты вообще хочешь вернуться?
— Все мои родственники погибли пять лет назад после прихода ваших… У меня остался только отец… Вернуться? Вернуться, это значит, всё равно остаться рабыней, только теперь у своих… Какая разница? — Она вздохнула, продёргивая нить.
— Значит, я могу быть спокоен, что ты не постараешься убежать? Бежать-то тебе некуда, так? — Она перестала ткать и обернулась к нему, а он поднял брови вопросительно, глядя ей в лицо. — Ты знаешь, как у нас наказывают рабов при побегах? Их распинают на кресте, как преступников, или забивают насмерть. Всё зависит от меня, я же твой хозяин…
Она отвернулась, но уже не ткала, сидела, опустив голову и положив раскрытые ладони на раму станка. Центурион медленно улыбнулся. Пусть подумает над этим.
— Уже поздно, ложись спать, — приказал тоном, не терпящим возражений, и свенка подчинилась, ушла к себе, в маленький закуток у двери. Это была комнатка Вила, она же стала и её комнатой. Там места-то было только на узкое ложе и стул. Ей хватит.
Сам лёг и слушал, что делает она. Эти две ночи он не ночевал дома, теперь было непривычно, что рядом кто-то есть живой. Месяц жил без Вила, отвык, что рядом кто-то дышит. Слышно было, что девчонка шептала что-то, наверное, молилась, звенела там своими браслетами, сейчас, наверное, сняла своё платье.
Он уже два раза имел её, а ведь так и не видел её ни разу голой. Что она прячет под своим платьем? Сходить к ней ещё раз? Третий раз за день? Как молодожёны… Усмехнулся. Опять будет эта возня… Снова придётся применять силу, по-другому она не даст.
Он думал о ней, вспоминал её лицо, её тело в моменты близости, помнил все ощущения, как она вела себя. Проклятье! Он уже опять хотел её! Он уже готов был хоть сейчас. Но третий раз за день! Он уже не кончит так быстро, это будет долго, выдержит ли она? Хватит ли ей сил? Она и так уже выглядит замученной, плохо ела, круги под глазами от слёз, ходит и качается, как тростник на ветру…
Ничего, она же германка, она крепкая, варварская кровь течёт в её жилах. Он осторожно поднялся на ноги и сдёрнул со своих вещей, сложенных на триподе, пояс. Если она будет сильно брыкаться, он свяжет ей руки.
Она уже, наверное, спала, когда он неслышно вошёл к ней; через маленькое окошечко под потолком пробивался свет костров. Девчонка лежала полубоком, частью на животе, частью на боку. Было прохладно, но Марк не чувствовал этого холода. Сердце с жаром стучало в каждой клеточке тела. Осторожно он потянул лёгкое одеяло вниз, на ноги, открывая шею, плечи, спину… О, она спала обнажённой, вот это мука. Его младший брат будто имел мозги, тоже заинтересовался. От возбуждения кружилась голова. Почему подобного не было с Атией? Там был просто долг, супружеский долг, а здесь желание, страсть, от которой сносило голову.