Лидер
Шрифт:
— И не нужно. Что произошло, то произошло. Уже не исправишь. Яра цела. Леонид тоже.
Сглатываю под умиротворенный голос отчима. Подбородок предательски подрагивает. Голова раскалывается, и я пить хочу так сильно, будто на пляже целый день лежала.
— Ладно, — летит с маминой стороны, — пусть так, но ты теперь будешь находиться под присмотром.
Замираю, когда доходит, что родительница обращалась ко мне.
— Что значит под присмотром, мам?
— Значит, мы будем тебя контролировать.
— Я не маленькая.
Мама фыркает, проходя к столу, за которым сидит Семён Кириллович.
— Считаешь себя достаточно взрослой? Тогда поступай, как разумный человек. Если не можешь, то принимай последствия своих действий достойно.
— Рая, поубавь пыл.
Кресло скрипит ножками по паркету. Семён Кириллович поднимается, а я сижу на том же месте, как пришибленная. Не хочу смотреть в их глаза и видеть там разочарование.
— Ей нужно переключить внимание на более важные вещи. Ярослава? — приходится поднять голову и посмотреть на отчима.
Он не выглядит напряженным, как мама, скорее наоборот, обходит стол, присаживается на его край и складывает руки на груди. Леонид — его копия. Начиная с волос и заканчивая плавными движениями. Различие лишь во взгляде. У Лёни он игривый, а у Семёна Кирилловича холодный. От такого мороз по коже. В сочетании с завидным спокойствием представляет собой убийственный коктейль, от воздействия которого я непроизвольно выравниваю спину.
— Тебе придется ВРЕМЕННО отказаться от выступлений.
— Что…
Нет! Нет! Только не это! Музыка — это моё всё… Я даже дышать забываю, глядя на отчима.
— Я сказал, временно, — он достает телефон из кармана и выставляет экраном ко мне, — из-за этого.
Запись моей сторис крупным планом. Боже, когда закончатся эти унижения… Смотрю и не вижу изображения, настолько мутнеет перед глазами.
— Рая, права. Я, конечно, не в мэрии работаю, но узкий круг людей в курсе того, что ты моя дочь.
— Но это же не так…
— Яра! — мама вспыхивает, но Семён Кириллович её тактично останавливает, поместив руку на плечо.
— Никого не интересует, по крови мы родственники или нет. Я женат на твоей матери. Ты живешь с нами. Обществу плевать, Ярослава, что творится за стенами нашего дома. Большинство они удачно додумают, не спрашивая подробностей, а вот картинка им важна. Особенно, когда дело касается крупных денег.
— Как может повлиять моё пение на вас, Семён Кириллович?
— На меня никак твоё хобби не влияет, Ярослава, а вот это, — он указывает на телефон, — может. Если я не могу уследить за своей дочерью, то как могу управлять бизнесом.
Краснею до корней волос. Сердце трепыхается за рёбрами и отрицает происходящее. Я ведь только начала путь к большой сцене. Если сейчас мне обрубят крылья, то можно не стараться. Получается, всё впустую…
— Подумай, насчет ВУЗа, — ударяет следом, — вариантов не так много. Либо местный, либо тот, где учился Леонид.
— Что? — с надеждой смотрю на мать, но она задирает голову, показывая свою позицию. — Мама?
— У нас было много времени, чтобы все хорошо обдумать. Наш контроль или Лёнин, — сухо произносит, — выбирай.
— Нет! Я не буду выбирать! Я поступлю туда,
куда хотела! — подскакиваю, потому что лёд в родных глазах не тает.Там Северный полюс. Холодные глыбы и пронизывающий ветер.
— Нет, — качает головой, посматривая на своего нового мужа, — если ты не в состоянии справиться с такой мелочью, как расставание, то мы можем записать тебя на прием к психологу. Не афишируя это, конечно.
— Мама…
Аллес… Приплыли… Только психолога мне не хватало…
— Тогда поторопись с выбором. Уже лето в разгаре, а ты до сих пор документы никуда не подала.
Верчу головой, не в состоянии принять то, что она говорит. Натыкаюсь на собранный взгляд отчима и понимаю, что это конец.
— Двадцать первый век на дворе, мама…
Еле шевелю губами, но она не реагирует. Самое ужасное, что слез нет. В груди дыра размером с Австралию.
— Пойми нас правильно, Ярослава, — Семён Кириллович расстегивает пуговицы на манжетах белоснежной рубашки и принимается закатывать рукава, словно идет на преступление и не хочет замарать дорогую вещь кровью, — твои поступки сейчас, как фундамент будущего. Из-за плохой опоры здание рушится. Так и с жизнью.
— Но это моя жизнь! Моё здание! Я сама хочу выбирать!
— Громкость убавь, Ярослава, — мама в очередной раз бьет меня словами и подходит к отчиму, — иди к себе в комнату и подумай обо всем. Ужин не вздумай пропускать. Это семейная традиция.
Да, пошли вы со своей традицией! Мысленно ору во всю силу своих легких, а на деле унизительно всхлипываю.
— Вы меня не заставите.
— Ярослава!
— Нет, — отрицательно качаю головой и отступаю к двери, — нет, мама.
— Я сказала… — идёт на меня, со злостью поджимая губы, но Семён Кириллович хватает её за локоть и позволяет мне выскочить из комнаты.
— Пусть успокоится. Не трогай.
— Но…
— Ярослава не глупая.
— Была бы умной, не сотворила бы такого.
— Займись ужином, Раиса, а девочку оставь в покое.
Больше ничего не слышу. Со всех ног бегу к выходу. Воздуха мало. Стены давят. А мне так хочется дышать…
Так хочется…
7
Вопреки тому, что сказала мама, я иду не в комнату, а пулей вылетаю во двор и нащупываю пальцами связку ключей в кармане. Она падает на асфальтированную дорожку, и я наклоняюсь, чтобы её поднять. Внутренняя дрожь усиливается, но я всё равно поднимаюсь и хочу сесть за руль. Мне нужно уехать отсюда немедленно! Я не смогу видеть мамино лицо… Не буду вести себя так, словно слова родного человека не ранили…
Они задели меня так сильно, что дышать до сих пор было тяжело. Органы обжигало от обиды, и состояние ухудшалось с каждой секундой, проведенной на территории Филатовых.
— Куда это ты собралась, Ярик? — Лёнина рука ложится мне на талию.
Инстинктивно вздрагиваю, но в глаза ему не смотрю. Дергаюсь в сторону, а сводный братец напирает, как бульдозер.
— Пусти, — выжимаю с трудом.
Только Фил меня не слышит. Сжимает пальцы на правом боку, усиливая хватку. Как коршун, цепляется когтями в свою добычу, так и он оставляет на мне свои метки. Давит сильно. Кожа у меня мега чувствительная. Могут остаться синяки.