Лига охотников за вампирами

– Нечистая сила! – замахал тот руками, отчего крест на его груди задвигался. – Упыри проклятые!

Архип перебил его:

– Ну, ты совсем спятил, отец Ферапонт! Какие упыри? Это все бабьи россказни!

Священник повел их в одну из изб. Валерия увидела нескольких плачущих женщин и суровых, исподлобья смотревших на нее мужчин.

На столе лежала покойница в саване. Отец Ферапонт доложил, что в деревне имеется еще три мертвеца.

– И все скончались в одну ночь! – воскликнул он, крестясь. – Причем если бы дряхлые да хилые, можно было бы счесть их смерть божьей милостью. Но преставились молодые и здоровые! Вот Пелагея – молодая девка девятнадцати весен, кровь с молоком, замуж собиралась на Масленицу. И померла! Причем не маялась же ничем! Хотя...

Священник покосился на заполнивших избу крестьян. Альбрехт ван дер Квален, поставив на лавку саквояж, в котором находились медицинские инструменты, сказал дочери:

– Попроси, чтобы нас оставили со священником наедине.

Валерия перевела просьбу магистра, Архип зычным голосом приказал всем немедля удалиться. Девушка заметила, что женщины шушукались, а мужики переглядывались. Один из них, переминаясь с ноги на ногу, произнес:

– Вашество, как же быть-то...

– Иди же, иди, тебе говорят! – Архип подтолкнул его к выходу. – Профессор все решит.

– Но резать Пелагеюшку не дадим! – заявил другой мужик, с куцей рыжей бородкой и бельмом на глазу.

– Прочь пошли! – прикрикнул на крестьян Архип, и мужики потянулись к выходу.

Валерия поняла, что атмосфера в деревне напряженная. Дворецкий с интересом уставился на покойницу, которая и правда была красивой молодой девицей, но Альбрехт качнул головой:

– Вам тоже придется удалиться.

Архип скрипнул зубами, но вышел. Священник, сцепив на животе руки в замок, зачастил:

– Я же не мракобес какой, а человек культурный. И понимаю, что в мире божьем многого из того, что значится в старых книгах, на самом деле нету. Но как быть с этим?

Он осторожно убрал волосы с шеи Пелагеи, и Валерия увидела два крошечных отверстия.

– За два дня до смерти Пелагея ко мне приходила. Покаялась, что бес ее попутал – приехал на коляске мужчина, по виду – слуга из хорошего дома, по-русски говоривший плохо. Однако у него был кошелек, набитый золотыми монетами, и деньги лучше любого толмача. Велел он Пелагее приходить на сеновал, когда стемнеет. Мол, явится его собственный господин, и... Прости, боже, сказала девка мне, на что ее соблазняли, Пелагея ведь не дура была. Однако ж кто откажется от кошеля, набитого червонцами? И прошла она, окаянная! Ожидал ее господин в богатом камзоле, молодой и пригожий. Ну, Пелагея принялась, прости, боже, разоблачаться, чтобы греху предаться, а он увлек ее в самое укромное место, прижал к себе и сказал, что займутся они чем-то иным. И после...

Отец Ферапонт снова осмотрелся, как будто ожидал, что их кто-то подслушает (хотя подслушать могла только мертвая Пелагея). А потом только продолжал:

– Вместо того чтобы телом ее овладеть, тот господин сначала щекотал ее языком за ухом, а потом впился в горло зубами. Пелагея сопротивляться даже не могла, потому что он ее как-то парализовать смог – руками сжал шею. Так он и пил ее кровь. И Пелагея, грешница великая, призналась, что чувство то было необыкновенное. После велел ей ирод приходить и на следующий вечер на сеновал. Я сказал, что не смеет предаваться блуду, однако же девка не послушалась...

Альбрехт через Валерию поблагодарил священника и отпустил его. Затем, раскрыв саквояж, извлек пару темных перчаток, сделанных из сока южноамериканского каучукового дерева, и натянул их на руки. Вынул магистр и особую ювелирную лупу, которую укрепил на голове, и, наконец, пинцет.

– Что же, дочь моя, настала пора тебе учиться премудростям нашей профессии. До сих пор ты была моей помощницей и ассистенткой, а теперь стала ученицей и коллегой. То, что поведал нам священник, полностью укладывается в их схему. Я имею в виду кровососов. Франт тот – один из дружков графини Агнессы. Поместье, которое она снимает, располагается отсюда неподалеку. И представляет собой типичное «гнездо».

Отец приблизился к телу Пелагеи. Покойница, несмотря на то, что вампир лишил девку большого количества крови, что и привело к кончине, выглядела вполне цветущей.

– Ага, так и есть, это входной канал клыков кровососов, – рассматривая в лупу крошечные отверстия на шее покойной, произнес Альбрехт. – Точно такие же отверстия видел много сотен раз. Валерия, взгляни!

Ученый подал дочери увеличительное стекло. Затем пинцетом снял с волос Пелагеи что-то блестящее.

– Похоже на золотую нить. Таких нарядов у крестьян, разумеется, нет. Значит, осталась от кровососа. Что же, приступим к осмотру тела...

При помощи ножниц, которые также достал из саквояжа, Альбрехт разрезал саван Пелагеи. Обнажились округлые груди с коричневыми сосками и живот. Магистр осматривал тело, мял пальцы Пелагеи, открывал рот и изучал зубы.

– Меня крайне настораживает, что тело не выказывает ни малейших признаков трупного окоченения, – сказал наконец ученый. – Подобное было бы естественно, если бы с момента кончины девицы прошло несколько дней, но в таком случае на теле должны проявиться явные признаки тления. Однако ж члены Пелагеи эластичны и мягки, как будто она не мертва, а всего лишь спит. Но нет сомнений, что несчастная отдала богу душу – нет ни сердцебиения, ни пульса, ни дыхания. Так-так...

Альбрехт осмотрел ротовую полость покойницы, затем велел дочери передать ему палочку с ватной головкой и провел ею по нёбу покойницы. Валерия увидела, что вата окрасилась в бордовый цвет.

– Кровь! – констатировал магистр ван дер Квален. – Чтобы изучить ее состав, требуется микроскоп, но я не взял его с собой. А посылать за ним в имение князя Никиты... у нас нет на это времени. Ведь уже начинает смеркаться! Придется прибегнуть к ускоренной экспертизе...

Ученый извлек из саквояжа несколько пузырьков, штатив с пробиркой и крошечную горелку, работавшую на спирту. Альбрехт произвел рад манипуляций с окровавленной ватой, поместил ее в пробирку, наполненную жидкостями из пузырьков, и начал медленно подогревать. Валерия, стоявшая около отца, внимательно наблюдала за его действиями.

Когда содержимое пробирки закипело, магистр снял ее с огня и вытащил вату. Она была уже не бордового, а изумрудно-зеленого цвета.

– Так и есть, дочь моя! – заявил ученый взволнованно. – Я применил разработанный лично мной метод для определения того, содержится ли в крови подозреваемого возбудитель вампиризма. Если цвет не изменяется, значит, кровь обычная. Если становится янтарной, значит, это кровь живого человека. А когда приобретает зеленый оттенок... Сие означает, что жертва пила кровь вампира, произойти же такое могло только в том случае, если имел место обряд превращения. Иными слова, дочь моя, Пелагея – вампир!

Вдруг раздался звук, похожий на легкий вздох. Отец и дочь, сидевшие спиной к столу, на котором находилась покойница, обернулись – тело покоилось на прежнем месте. Однако Альбрехт, насупив брови, сказал, подходя к Пелагее и беря ее за правую руку, возлежавшую у нее на груди:

– Я точно помню, что рука покойницы свисала, когда я удалился от стола, чтобы произвести химический анализ. Если бы рука, лежавшая на груди, вдруг сама по себе, вследствие, скажем, порыва ветра, соскользнула с тела и повисла, на это можно было бы закрыть глаза. Но рука, наоборот, волшебным образом оказалась на груди!