Лига выдающихся декадентов

Между шкафом и стеной обнаружился зазор, а в нём – дверь, за которой ступеньки уводили вниз.

* * *

На лежанке по другую сторону решётки сидел по-турецки человек. Лицо его было скрыто забралом из чёрного бархата. Руки покоились на коленях ладонями вверх и на каждой большой палец смыкался в кольцо с указательным.

– Нашли! Спасли! – причитал растроганный Василий Васильевич.

Узник не реагировал, и Вольский трубно заревел:

– Боря!

– Я не Боря Бугаев! – вздрогнув, промолвил человек в маске. В приглушённом кирпичными сводами голосе сквозила такая уверенность, такая непреклонность, что неоднократно видавший молодого поэта Розанов засомневался.

– Боря! Брось свои глупости! – рявкнул Вольский.

– Коля, ты мне надоел смертельно! – простонал поэт, сорвав маску и спрыгнув на пол. – Испортил такую медитацию!

Вольский рванулся, желая схватить Бугаева через решётку. Поэт сделал, будто в менуэте, шаг к дальней стенке, и пятерня разминулась с лацканом на долю секунды.

Затрясшись от ярости, меньшевик отвернулся и – что угодно, лишь бы не видеть бывшего друга, – склонился над тюремщиком.

Василий Васильевич поинтересовался:

– Личарда – жив?

– Что ему будет, – махнул рукой Вольский.

– Не говорите так! – с мнимой строгостью одёрнул Розанов. – Боря порой бывает убийственен! В чувство бы привести, заодно допросить.

Вольский быстро придумал, как отделаться от неприятной возни:

– Нашатыря нет под рукой.

Розанов повернулся к Бугаеву, изрёк утвердительно:

– На вас покушалась Минцлова.

– Здесь я в абсолютной безопасности. Ключ от решётки – у меня!

Бугаев, казалось, дразнился.

– А если Минцлова владеет запасным?

Боря приобрёл вид озадаченный. Колебался с минуту, потом махнул:

– Я рискну.

– Чем вы будете питаться?

– Давно хотел провести опыт: сколько сумею выдержать без пищи.

– А пить что?

Боря оглянулся на покрытую пятнами сырости стену и беззаботно махнул рукой:

– Придумаю!

– Боря, что вы с нами творите! – взмолился Розанов.

Поэт промолчал.

Василий Васильевич увещевал:

– Послушайте, Боря!.. Мы с Николаем Владиславовичем обнаружили заговор. Враждебные силы убивают русскую литературу! Минцлова заперла вас, чтобы…

– Мне лучше вас известно, зачем Анна Рудольфовна поймала меня сюда, но об этом в обществе говорить не принято.

– Я ему про Варфоломея, а он мне про Варсонофия!.. Антимузы отбивают охоту творить стихи и прозу, подло, исподтишка, из-за пазухи шипливо обругивая написанное. Внемлите гласу разума, Боря!

Бугаев фыркнул.

Розанов топнул маленькой ногой и прикрикнул:

– Не вынуждайте меня прибегать к мерам!.. Я стану щекотать вас сквозь решётку кончиком шпаги!

– Заговор «антимуз»? Я верю единственно в заговор восточных оккультистов!.. – с пафосом сказал Бугаев. – Чушь полная эти ваши «антимузы». Минцлова – эротоманка, и опасаться её стоит только в этом качестве!

– Ага. Всё понятно, – Розанов покачал головой. – Вы правы, Борис Николаевич. Счастливо вам оставаться. Пойдёмте, Коля… – он задумался на секунду и вскинул лицо с простодушной улыбкой: – Одного не пойму… Растолкуйте, Боря, как Минцлова и её личарды сняли вас с вершины башни?

Выражение превосходства стаяло с лица поэта. Бугаев схватился за голову.

– Зачем вы напомнили? Я погружал себя в транс для изгнания из памяти того ужаса!..

Боря отрывисто застонал, однако тотчас же приободрился и, как ни в чём не бывало, сказал:

– Убедили!

Он поднялся с кушетки и, отворив дверь, покинул узилище.

– Боря, вы находились в открытой камере? – поразился Розанов. – Вы… обманывали нас?

– Раздобыв ключ, отпер, поддавшись внезапному порыву, – сказал Бугаев. – Но вам же не пришло на ум проверить калитку? Пока все считали меня запертым, я был всё равно, что заперт.

Вольский скрежетнул зубами и, развернувшись, бросился к лестнице.

Розанов пропустил Борю и, оглянувшись в последний раз, мимоходом отметил выведенный на стене камеры кирпичным осколком контур гриба.

Хлопок двери вывел из обморока личарду. Поверженный и лишённый символа своей местечковой власти – ключа, он промычал что-то и попытался сесть, разгоняя по цементу зловонные волны.

* * *

За уголок Анна Рудольфовна выдернула из кармашка платочек и пустила трепыхаться по ветру: надувало в море. Вслед за платочком был извлечён карманный барометр, сработанный сумрачным германским гением. Как и час назад ненавистное хлябкое «Regen» оставалось без внимания стрелки. Металлический волос указывал на число «787» из безоблачной секции «Sch"on». Число хорошее, как ни посмотри, в том числе и с позиции нумерологии: так читай, а хочешь этак, всё едино. Погоды обещали быть хорошими.

На всякий пожарный теософка заглянула, боязливо и с отвращением, остерегаясь касаться даже перил, в Неву: на гранитном ребре футшточной колонны, врезанной в облицовку набережной, показались из воды несколько рисочек ниже ординара. Воды протекали флегматичные, незамутнённые примесями, а значит, верховья реки не взбаламучены дождём.

Эфирным маслом из заветного пузырёчка Минцлова окропила многофункциональный платок и втянула обеими ноздрями. Подняв портфель, распухший от изъятых сегодня рукописей, направилась к конспиративной квартире.

Как странно! Дверь не заперта. Внутри – никого. На видном месте коробка со спасательной амуницией. Дурак Водник прислал ещё один комплект? Отпустил в кредит? На него не похоже. Или это на примерку?

Вдруг из-за шкафа появились трое, и между двух смутно знакомых лиц – Бугаев.

Минцлова застыла, но скоро опомнилась и драматически воскликнула:

– Боря, как вы могли!

– Ну вот, я же говорил!.. «Эротоманка», – раздражённо воскликнул Боря, оборачиваясь на спутников.

– Это поза, не более чем поза, – зашептал Розанов. – Будьте покойны, сейчас выкинет фортель. – Он сказал громко: – Анна Рудольфовна, потрудитесь объяснить свои поступки!

– Вы прервали… Хоть знаете, чему помешали? Из-за вас Боринька провалил духовное упражнение: тринадцать дней одиночества и молчания. Ну, скажите, Боря, скажите им!

Лорнетка мерцала, вращаемая в пухлой руке.

– Полноте, Анна Рудольфовна, – замямлил Бугаев, – вы спутали: то упражнение я выполнял на даче и справился блестяще, смею надеяться. Может, кто-то иной из ваших духовных протеже…

– Боря, не позволяйте себя втягивать в спор, – шёпотом предостерёг Розанов.

– Боринька, вы же провалились, – выдохнула Минцлова, – к вам приехал приятель и… Загуляли на брудершафт. Тайное знание – побоку! Теософия – побоку! На лошади скакали по буеракам, в седле записывая «симфонии». Потом каялись и сами упрашивали помочь вам справиться с мирскими искусами. Дали мне карт-бланш. Для вас я обустроила тайный подвальный монастырь. Боря, да имейте же мужество признаться!.. – сорвалась она на визгливый крик.