Лигатура

Не спеша, я приблизился к ограждениям:

– Ты отойди в сторонку и прыгай себе на здоровье! Вон хоть слева от трубы. Очень тебя прошу – не порть место!

Я все не мог ее разглядеть.

– А может, ты страшная очень? Тогда какая разница, откуда бросаться? С такой высоты от любого лица ничего не останется. Помнишь, прошлым мартом? Все антенны тогда переломало. Даже первую не поймать было. А крыша после урагана – каток!

Вон там прямо за трубой он и сорвался. Даже чемоданчик из рук не выпустил. Веришь, сразу и насмерть? Только отвертки по асфальту сыпанули.

Так что давай меняться. Тебе все равно, а у меня выбора нет! Откуда упал, оттуда больше не взлететь. Испортишь место – у меня один Копай останется. Так ведь и он занят. Над Копаем ведьмы летают…

Женщина чуть поежилась. Апрельские ночи в Омске холодные. Ночи здесь и в мае холодные, даже заморозки бывают. Она еще придвинулась к краю. Заглянула в пропасть. Слышит ли она меня?

Я пожал плечами.

– Ну, да, согласен. Я сумасшедший. Но только местами, в полнолуние. Я тогда сразу забираюсь на крышу и ищу себе женщину. Женщины теперь большая редкость. Но иногда мне везет…. Не стоит извиняться, я понимаю. По воздуху ведь много чего летает…. Нет, с ведьмами как раз все нормально. Плевать они хотели на Закон. Для них изнанка правая сторона… Эй, осторожней! А то вдруг свалишься. Конечно, на твоем месте я бы тоже не боялся. Но ты все же стой спокойно. Пока сама не попросишь, я к тебе не притронусь. У нас, сумасшедших, все по-другому.

Чтобы не спугнуть ее, я отступил. Оперся о трубу. В свете луны посмотрел на часы. Два часа тридцать минут…

Ночью воспоминания неотличимы от реальности, разве что ярче.… Как блестят сейчас ее туфельки. Этот блеск… даже в темноте глаза режет.

Так блестел люк у того колодца…

Мне года четыре. Я один. Комната в общежитии военной академии. Тоже весна, апрель, как теперь. Окна распахнуты. Только не ночь, а прохладный солнечный день. Я стою на подоконнике. Вот уже на краю карниза…

Крышка водопроводного люка внизу кажется круглым резиновым ковриком. Глянцево блестят чугунные ромбики. Мне и холодно и жарко.

Если прыгну – не разобьюсь, не рухну вниз, а плавно, как оторвавшийся от ветки лист, опущусь точно на этот сверкающий металлический круг.

Радость, восторг переполняют меня. Я заношу ногу над пустотой…

Но тут, внезапно, меня вдергивают обратно. Это мать, неожиданно вернувшись, застала меня на карнизе пятого этажа…

Я потом долго болел. Все даже думали, я ослепну. Тот блеск все стоял у меня в глазах, не давал видеть свет. Кажется, у детей это называют испугом.

На долгие годы во мне застрял страх высоты. Каждый миг все внутри меня рвалось вверх, но я не мог заставить себя даже приблизиться к краю. Настоящая клетка!

А когда ты заперт внутри себя, мир для тебя закрыт. Все остальное просто перестает существовать. Сначала выцветает, как изображение в севшем кинескопе, а потом и вовсе гаснет.

Я должен был, мне надо было выломиться на волю. Любой ценой вырваться из клетки или сбросить ее с крыши. Пусть даже вместе с самим собой!

Когда зуб болит месяцами и нет избавленья от боли, впору желать вырвать его вместе с собственной головой.

Ночь за ночью, зимой и летом я поднимался на эту крышу.

Вверх или вниз? Я всегда знал, я чувствовал – корни мои не в земле, а наверху, в небе. Почему же я не летаю?! Здесь, между полетом и падением, это рвет на части.

Женщина на краю неподвижна. Я делаю два осторожных шага.

– Чувствуешь?! Не зря же ты здесь, в единственном, кроме Копая месте… Стой, еще не время! Хочешь, я тебя сам потом за трубу отведу. Там ограждение сломано, не придется юбку задирать.

Кстати, тебе говорили? У тебя потрясающе красивые ноги. Ты прости за тетку. Да успокойся, я не собираюсь мешать! Когда жизнь только страх смерти, умирать не страшно. Только не спеши, без тебя все равно не начнут.

Я подхожу еще ближе. Жаль, что я давно не курю. Сигарета бы сейчас не помешала. Я всматриваюсь в светящийся циферблат на левом запястье.

Два часа тридцать минут. «Ракета»… Пятиугольный знак качества.

Когда-то, простояв на этом месте часа три кряду – я уже собирался спускаться – у меня вдруг начался зуд в копчике. Ощущение нестерпимое! Позвоночник жгло, распирало. Словно пузырьки воздуха трескались, поднимались к затылку. Тело стало ломать, корежить, но с ног не сбивало. Будто вес мой увеличился, стек к подошвам, как грузило. Тело же сделалось легким, невесомым. Ветер продувал его, как марлю на форточке.

Потом под самым затылком началось мучительное, сладострастное… Голову тянет вверх, язык прилип к деснам. Глаза закрылись, стали видеть в темноте. Далеко, дальше, чем в ясную погоду. Тело от подошв изнутри как бы собралось все, вывернулось к темечку. Потом взрыв, извержение!

В следующий миг я уже парил…

Но, оборвав одну цепь, я тут же сел на другую, куда короче. Теперь я иногда летал – но где, когда меня оторвет от земли, совсем от меня не зависело.

Словно не я летал, но за меня летали.

Начав с этой крыши, я летал и приземлялся в самых неподходящих местах. Хорошо, хоть всегда ночью.

Раз вышел в трусах на балкон покурить. А сел где-то на Олега Кошевого в Старом Кировске. Без денег, без документов, в домашних тапочках. И это в три часа ночи! Сам не заметил, как ноги принесли меня во двор двадцать пятого дома. Не зная зачем, вошел в крайний подьезд, поднялся на четвертый этаж, стал у твоей квартиры. Долго стоял, слушал, убедив себя, что вижу сон. Жалел, что вместе со способностью летать не получил бонусом умение проходить сквозь двери. Ты всего в нескольких шагах, спишь. Но ждут ли меня за этой дверью?

Год назад в декабре, тогда мы оба ещё работали в школе, я приехал сюда в восемь утра в тридцатиградусный мороз. Темно было так же, только окна в доме уже горели – меня ждали и мне было жарко.

"Любить тебя – дружить с погодой…" – прочту я через много лет у замечательного поэта Олега Клишина. …И с любым временем суток, – добавлю я.

Для свидания с любимой девушкой подойдёт и час между волком и собакой, не то что утро. Но в тот раз я отступил. Увидел я тебя только следующим летом в Сочи, в кафе на крыше Галереи.

И ты была не одна…

А тогда всё только началось… В темноте из дому не выйти, окна не открыть. Чтобы вечером на людях показаться, нечего и думать. Это могло произойти в любой момент.

Правда, летал я только на «местных линиях». Дальше Куломзино ни разу не заносило. Я начал избегать друзей, перестал отвечать на звонки.

Я остался один. Мне нужен был совет, помощь тех, кто хоть что-нибудь понимал в моей болезни.

И я пошел к ведьмам…. На тот момент это казалось мне единственным выходом.