Лихорадка

И тут они услышали сообщение по больничному радио. Оно казалось едва слышным, потому что двери в комнату были закрыты.

— Угроза жизни, отделение интенсивной терапии. Угроза жизни, отделение интенсивной терапии.

Клэр мигом вскочила из-за стола. Ее пациент с инфарктом как раз находился в отделении интенсивной терапии.

Она выбежала из комнаты и бросилась к лестнице. Два пролета вверх — и она уже в отделении интенсивной терапии. Клэр испытала облегчение — ее пациент находился вне опасности. Тревога исходила из бокса номер шесть, в дверях которого уже толпились медики.

Они расступились, пропуская Клэр.

Первое, на что она обратила внимание, войдя в палату, — это запах. Запах дыма и опаленных волос исходил от крупного мужчины с перепачканным сажей лицом, который лежал на больничной койке. Макнелли, заведующий реанимацией, склонился над головой пациента, безуспешно пытаясь ввести эндотрахеальную трубку. Клэр посмотрела на кардиомонитор.

Прибор показывал синусовую брадикардию. Сердце пациента билось, но медленно.

— Что у него с давлением? — спросила она.

— Кажется, систолическое девяносто, — отозвалась медсестра. — Он такой грузный, я еле прослушиваю пульс.

— Я не могу его интубировать! — крикнул Макнелли. — Давай-ка, еще разок подкачайте его.

Санитар снова прижал кислородную маску к лицу пациента, запуская кислород в его легкие.

— У него шея такая короткая и толстая, что я даже не вижу голосовых связок, — сказал Макнелли.

— Анестезиолог сейчас придет, — сообщила медсестра. — Позвать еще и хирурга?

— Да, позови. Придется делать экстренную трахеотомию. — Он поднял взгляд на Клэр. — Может, у вас получится интубировать его?

Она сомневалась в том, что справится, но хотела попробовать. Сердце ее колотилось, когда Клэр подошла к изголовью кровати и, уже собираясь ввести пациенту в рот ларингоскоп, вдруг заметила, что веки мужчины дрогнули.

Она застыла в удивлении.

— Он в сознании.

— Что?

— Похоже, он в сознании!

— Тогда почему он не дышит?

— Дайте еще кислород! — велела Клэр и отступила, снова пропуская санитара к кровати.

Пока на пациента надевали маску и запускали в легкие кислород, Клэр быстро оценивала ситуацию. Веки пациента действительно подрагивали, как будто он силился открыть их. Но при этом он не дышал, а его конечности казались безвольными.

— Откуда его привезли? — осведомилась она.

— Поступил по «скорой» сегодня днем, — пояснил Макнелли. — Он пожарный-доброволец, на месте пожара с ним случился обморок. То ли удушье, то ли сердечный приступ — в общем, его пришлось вытаскивать из здания. Мы приняли его с диагнозом поверхностные ожоги и подозрение на инфаркт миокарда.

— У него все было нормально, пока он лежал здесь, — добавила медсестра. — Даже разговаривал со мной совсем недавно. Я дала ему дозу гентамицина, и у него вдруг началась брадикардия. И тогда я поняла, что он перестал дышать.

— А почему он принимает гентамицин? — поинтересовалась Клэр.

— Ожоги. Одна из ран была сильно загрязнена.

— Послушайте, мы же не можем всю ночь пичкать его кислородом, — вмешался Макнелли. — Вы позвали хирурга?

— Да, — ответила медсестра.

— Тогда давайте готовить его к трахеотомии.

— Возможно, она ему не понадобится, Гордон, — заметила Клэр.

Макнелли скептически посмотрел на нее.

— Но я не смог ввести ему трубку. Вы сможете?

— Давайте сначала попробуем кое-что другое. — Клэр повернулась к медсестре. — Введите ему ампулу хлорида кальция, внутривенно.

Медсестра вопросительно взглянула на Макнелли, который недоуменно покачал головой.

— С чего это вдруг кальций? — спросил он.

— До того как он перестал дышать, ему ведь дали антибиотик, верно? — уточнила Клэр.

— Да, из-за открытой ожоговой раны.

— И у него случилась остановка дыхания. Но он не потерял сознание. Я думаю, он до сих пор в сознании. Что это означает?

Макнелли внезапно понял ее.

— Нейромышечная блокада. От гентамицина?

Клэр кивнула.

— Мне самой никогда не приходилось наблюдать такую реакцию, но она описана. И противодействующий препарат в этом случае — кальций.

— Я ввожу хлорид кальция, — сообщила медсестра.

Все замерли, наблюдая за процессом. Тишину нарушало лишь нескончаемое шипение кислорода, поступающего в маску. Первыми среагировали веки пациента. Они медленно открылись, и мужчина посмотрел вверх, с трудом фокусируя взгляд на лице Клэр.

— Он дышит! — воскликнул санитар.

Прошло несколько секунд, и пациент закашлялся, шумно вздохнул и снова закашлял. Он поднял руку и попытался сдернуть маску с лица.

— Думаю, он хочет что-то сказать, — догадалась Клэр. — Дайте ему это сделать.

Когда с его лица убрали маску, пациент ответил ей благодарным взглядом.

— Сэр, вы что-то хотели сказать? — спросила Клэр.

Мужчина кивнул. Все подались вперед в надежде услышать его первые слова.

— Пожалуйста, — прошептал он.

— Да? — подбодрила его Клэр.

— Давайте… больше не будем… так делать.

По боксу разнесся дружный смех, а Клэр похлопала мужчину по плечу. Потом повернулась к медсестрам и сказала:

— Думаю, трахеотомию можно отменить.

— Я рад, что хотя бы у кого-то еще осталось чувство юмора, — сказал Макнелли, когда несколько минут спустя они с Клэр вышли из бокса. — В последнее время здесь что-то мрачновато. — Он остановился у поста медсестер и оглядел стройный ряд мониторов. — Не знаю, где будем размещать новых больных, если вдруг поступят.

Клэр удивилась, увидев сразу восемь кардиограмм, бегущих по экранам. Не веря глазам своим, она обернулась и оглядела отделение интенсивной терапии.

Все койки заняты.

— Что же такое творится? — поразилась она. — Ведь еще утром, когда я делала обход, здесь был только один мой пациент.

— Все началось в мою смену. Сначала привезли маленькую девочку с травмой черепа. Потом была авария на шоссе Барнстаун. Следом какой-то полоумный ребенок поджег свой дом. — Макнелли покачал головой. — И так весь день, без конца — пациенты все прибывают.

— Доктор Макнелли, в реанимацию, — заговорило больничное радио. — Доктор Макнелли, в реанимацию.

Он вздохнул и повернулся, собираясь идти.

— Должно быть, полнолуние.

Ной скинул куртку и бросил ее на валун. От гранитного камня шло тепло, накопившееся за солнечный день. Он прищурился и посмотрел на озеро. Ветра не было, и в водной глади, как в зеркале, отражались небо и голые деревья.

— Так хочется, чтобы снова было лето, — вздохнула Амелия.

Он повернулся к ней. Девочка уселась на самом высоком камне, уперев подбородок в обтянутые голубыми джинсами колени. Светлые волосы были убраны за ухо, и на виске просматривалась полоска заживающей раны. Ной внезапно подумал: а вдруг у нее останется шрам, и ему даже захотелось, чтобы остался — пусть крохотный, зато она никогда его не забудет. Каждое утро, глядя в зеркало, она будет видеть этот след от пули и вспоминать Ноя Эллиота. Амелия подставила солнцу лицо.