Лики любви
Шрифт:
Когда Ром и Томас вернулись с сеанса, их еще с порога встретил запах готовящегося цыпленка-табака. Было всего около часа дня, а стол был накрыт не на пятерых, как обычно, а на шестерых. Нора улыбнулась им как-то странно и доложила, что Кэмерон совсем недавно вернулся из аэропорта вместе с Мэдлин Кинг.
Ром уже привыкла наскоро, не переодеваясь, перекусывать на кухне в компании мальчиков, вот и на этот раз решила не делать исключения и вышла к столу в желтых джинсах и ярко-голубой блузе с рекламой автомобилей. В результате на протяжении всего праздничного застолья ей пришлось ловить на себе неодобрительные взгляды мисс Кинг.
Тетушка
Ром не без некоторого злорадства похвалила себя за то, что не переоделась, и с удовольствием занялась десертом. Она безжалостно отметила, что светская беседа мисс Кинг столь же пуста и невыразительна, как и она сама. Даже мальчики сникли и притихли под критическими взглядами тети. Ром воспользовалась этим, чтобы еще больше расположить их к себе, и после ленча пригласила их в студию.
Кэмерон сказал, что пойдет за Фостером, откланялся и вышел. За ним к двери устремились мальчики, а за ними и Ром, но тут мисс Кинг окликнула ее.
– Я попросила Фостера перенести вашу кровать обратно к вам в студию. Нора поможет вам, мисс Кэрис, забрать свои вещи из моей спальни. Я бы с удовольствием поселилась в комнате поменьше, той, что рядом со спальней мистера Синклера, но там всего один шкаф, да и то очень маленький. – Она изящной ручкой оправила безукоризненно невыразительное серое платье – разумеется, индивидуального покроя – и, выгнув дугой тонкую бровь, насмешливо окинула цветастый ее наряд. – Терпеть не могу, когда костюмы мнутся, – сказала она извиняющимся тоном.
«Интересно, – с изумлением подумала Ром, – знают ли Нора и Кэмерон о притязаниях мисс Кинг? Очевидно, вместительному шкафу Кэмерон не соперник».
В студии, которая теперь стала и спальней, Ром усадила ребят рисовать карандашом и поставила начатый портрет на мольберт. Стараясь не поддаваться ощущению какой-то потерянности, она прошла в другой угол, устроилась в уютном кресле и стала оценивать работу.
Остаток дня прошел довольно спокойно. Где-то через час мальчики утомились сидеть и улизнули на поиски чего-нибудь позанимательней. Ром сходила в свою бывшую комнату и быстро собрала свои скромные пожитки. Работала она, как правило, в диком беспорядке, но в быту была аккуратисткой. «Любопытно, как теперь уживутся эти привычки на таком тесном пятачке?» – подумала она.
Переставив в студии все заново, Ром с новым рвением взялась за неоконченную картину. Но то и дело взгляд ее останавливался на стоящем в углу закрытом холсте; она корпела над ним допоздна уже несколько дней и чувствовала, что из него выйдет один из самых завораживающих ее портретов. Как жаль, что рано или поздно придется его уничтожить: ну как объяснить, почему у нее оказался портрет Кэмерона Синклера и чьей он кисти? Кто же поверит, когда она начнет объяснять, что это лишь одна из форм ее самовыражения, а потом поди растолкуй, для чего вообще такое самовыражение
нужно.На обеде всем было так же неловко, как и на ленче. Мэдлин искусно направляла разговор исключительно на тех, кого знали лишь Кэмерон и она сама. Мальчикам удалось поесть пораньше на кухне, и Ром подумала, что в следующий раз она присоединится к ним.
Смакуя последний кусочек нежной и сочной телятины, она вынуждена была слушать, как Мэдлин жеманным своим голосом рассказывает Кэмерону об общих знакомых, путешествовавших по островам Додеканес.
– Они и меня приглашали с собой, но я-то знала, что тебе потребуется моя помощь здесь. – Она искоса посмотрела на Ром сквозь рыжеватые ресницы. – Разумеется, я не могла позволить себе такую роскошь, взвалив на тебя заботы о гостье.., хотя мисс Кэрис не совсем гостья, скорее наемный работник, но все равно…
Кэмерон пробормотал в ответ что-то невнятное. «Интересно, кажется ли ему этот тонкий поставленный голосок таким же заунывным, каким кажется мне? – подумала Ром. – В этой леди столько же прелести, сколько в чуть теплом чае. Кэмерон просто святой, никоим образом не выказывает свою скуку. Хотя кто знает, возможно, ему и не скучно. Скорее всего, его родословная мало чем отличается от Уоллингфордов, пусть даже это не бросается в глаза», – с ожесточением добавила про себя Ром.
Заунывный голосок продолжал:
– Тэйлор написал мне, что вторую половину месяца они проведут в порту Мандраки и, если мои планы изменятся, они будут рады меня видеть. Конечно, я могла бы вылететь туда, но… – Она пожала узкими плечами и выжидательно воззрилась на Кэмерона, надеясь услышать возражения. Но тот промолчал. Тогда она с холодной учтивостью обратилась к Ром:
– Честно говоря, средиземноморский климат противопоказан моей чувствительной коже. – Она изящно приложила к губам салфетку. – Вы были на островах Додеканес, мисс Кэрис? Насколько я понимаю, для художников и представителей подобных профессий попасть на какой-нибудь остров в Средиземноморье – предел мечтаний.
Ром не переваривала таких снисходительно-поверхностных суждений, чаша ее терпения наконец переполнилась.
– Да, конечно, мы там бывали. – Она мило улыбнулась. – Мой отец создал на Линдосе несколько своих лучших произведений. Но, разумеется, мы жили там тогда, когда Додеканес находились в Эгейском море.
Кэмерон кашлянул и потянулся за бокалом с вином. Ром закрыла глаза, поражаясь, как это она позволила себе зайти так далеко. А ей-то казалось, что она давным-давно рассталась с мелким самолюбием, еще в ту пору, когда примеряла свой первый лифчик.
Да, ей определенно не придется страдать от язвенного кровотечения, удела людей терпеливых. Но лучше бы она сдержалась. В ней борется кровь Уоллингфордов и Кэрисов. Отец воспитывал ее в презрении к тем, кто слишком уж дорожит своим положением в обществе, он не простил Уоллингфордам, что те пожертвовали ради этого счастьем своей собственной дочери; к такому же разряду людей Ром тотчас же и безоговорочно причислила и Мэдлин Кинг.
Ну ладно, завтра она извинится. В конце концов, долой снобизм: пускай Мэдлин не слишком сильна в географии – невелика беда, особенно если вспомнить ее собственное невежество в математике. Многие годы она страдала и плакала, не в силах одолеть что-либо посерьезней сложения и вычитания. Реджи счел это проявлением художественной натуры и не возражал, когда она отказалась от занятий математикой.