Лилея

–  Чашу Грааля? Но разве Чаша Грааля - не символ потира Святого Причастия?
– с неподдельным интересом спросила Нелли: иное волнение, отличное от волнения любовного пыла, высветило лицо Анри де Ларошжаклена изнутри.

–  Как говаривал мой дед, коего было б мне слушать не вполуха, символы Чаши Грааля множественны, но каждый из них спаян с прочими. Франция-Краса, возлюбленная дочь Церкви, жива, покуда вздымается потир. Без потира нет и помазания на царство, если нет помазанника, нет и предстоятеля за Францию перед Господом, нет короля. Но и без дворянства короля также не бывает, король - плоть от плоти дворянского сословия. Священный порядок на земле держится струеньем благородной крови. Есть где-то незримая Чаша, которая не должна опустеть, иначе Франция умрет навсегда. А сейчас сия Чаша наполовину пролита в землю! Дворяне должны иметь детей - даже если воспитывать сих чад придется в лесных убежищах или в городской нищете.

–  Я и не ведала, сколь высоко летает Ваша душа, Анри, - прошептала Нелли.

–  Любая душа взлетит рядом со святым королем, Элен, - Ларошжаклен улыбнулся с прежней бесшабашностью.
– Даже самая бескрылая. Не думайте обо мне лучше, чем я есть. Я заурядный вертопрах. Не случись годины бед, дни мои пролетели бы самой легкомысленной чередою. И это - черта нашего сословья. Мы вить можем по три поколения кряду бездельничать, оттачивая холодное безумие храбрости в «бесполезных» дуэлях. Дуэль всегда запрещали, но она всегда жила. Ее исчезновенье будет главным признаком смерти дворянства.

–  Ужас какой, жить в обществе, где нету дуэлей, - Нелли даже содрогнулась от нелепости самого такого предположения.
– Вить слово тогда ничегошеньки не станет весить! Разве ж можно мужчине жить дальше, стерпевши оскорбление?

–  А он и не стерпит его, мужчина неблагородной крови, - усмехнулся Ларошжаклен.
– Он выждет случая, чтоб обидеть в деньгах, притеснить в делах, наконец просто оскорбит в ответ, когда будет с руки.

–  Ну, это уж будет не мужчина, но женщина в штанах!

–  О, нет! Сие будет существо нового пола, наделенное женской гибкостью - сим орудием слабых, но без женской доброты, без женской способности к самопожертвованию. Но и женщина рядом с подобным существом не останется собою! Она станет холодней и расчетливей, лишенная естественной опоры и не имея кому довериться. Бог знает, чего это я сегодни умничаю, Элен, да еще столь мрачно!

–  Думаю, Бог наверное знает, Анри, - Елена улыбнулась.

–  Вы смирили меня, северная гостья. Быть может, сие ко благу. Да, мне драгоценна Ваша слеза, было пролившаяся надо мною, но сие уже ничего не изменит. Моя судьба - Туанетта, девчушка, выросшая на моих глазах, для коей я крал десерт, не слишком опасаясь, кабы вид моих карманов не изобличил, что меня еще рано оставлять за столом с мужчинами. Господи помилуй, это вить было целых семь годов тому!

«После ты поймешь, что только ее и любил всегда, а я была лишь наважденьем».

Елена не произнесла сих слов, зная, что Ларошжаклен не сможет теперь их понять.

Из часовни вышел Ан Анку, увидевши де Ларошжаклена, он просиял улыбкою, не часто посещавшей его мрачно очерченные уста.

–  Уж не чаял, принц, тебя живым увидать. А мы с Его Преподобием храм в порядок приводили. По щастью, переосвящать не надобно, у васильков руки до часовни не дошли. Хотя на них и не похоже.

–  Похоже, не похоже, - встрял старый Жоб; только он вроде бы не направился за остальными в донжон, ну да ему и колдуны уж были, с другой стороны, не в диковину.
– Дурни они, телячьи головы. Рассказал им сказку, будто в часовне этой еще со старых времен гугеноты-святотатцы на месте померли, впятером. Ну, вдруг у всех другие срочные дела нашлись.

–  Сказка-то настоящая?
– хмыкнул Ларошжаклен.

–  Да кто ж знает, давно было, - старик поковылял к службам, откуда доносился озабоченный голос Параши.

–  А как ты думаешь, принц, осаждать нас соберутся?

– спросил Ан Анку.

–  Думаю, они и сами того покуда не знают, - Ларошжаклен прислушался.
– Коли дислокация не по ихних командиров плану, так может и пронесет стороной. Опять же - сколько их там, васильков, в букете? Ежели не больше полубригады, так разделяться не посмеют. Ну да скоро увидим, чего гадать зряшно.

–  А народ-то куда подевался?

–  Белый Лис толкует с колдунами, я чаю, остальных любопытство задрало.

–  Ой, да сие же просто один русской священник, мой знакомец!
– запоздало вспомнила Нелли.

–  Ушлые же попы в твоих краях, дама Роскоф, - проговорил, наконец, Ан Анку.
– Живьем отшибить мозги у синих, ну, я скажу…

–  Да что он, сам что ли, руки марал?
– возмутилась Нелли.
– Для таких дел при нем особый человек состоит.

–  Да, любопытные свычаи у русского духовенства, Элен, - Анри де Ларошжаклен также глядел странно.

–  Долго объяснять, друзья, - Нелли махнула рукою.
– Идемте-ка следом, я чаю, сами разберетесь быстрей.

Из нижнего зала донжона несся сдержанный гул мужских голосов.

–  Они уж тут совет держат, - хмыкнула Нелли, первой проскальзывая в низкую дверь.

Тут были все, кроме раненого де Лекура, Жоба, отца Роже, Параши, Кати и Иеремии. Последнее, впрочем, не было удивительно: Нелли помнила, что и Нифонт не имел части в общих советах Крепости.

–  Есть и иное решение, - отец Модест улыбнулся быстрою улыбкой вошедшей Нелли.
– Старик слуга говорил, что из замка есть старый подземный ход. Осажденные не воспользовались им, поскольку время завалило его землею и камнями. Их было слишком мало, между тем, как нас, сильных мужчин, дюжина.

–  Полдюжины можно поставить на стены, - вмешался Ларошжаклен прежде, чем Нелли поняла, о чем идет речь.
– Полдюжины станет расчищать подземелье. Прошу прощения… Ваше Преподобие.

–  Я понял уж, что Вы - господин де Ларошжаклен, - кивнул тот.
– Я же иерей Модест, о прочем уж после.

–  А сей - Ан Анку, - довершила знакомство Нелли, отметивши, что священник слегка приподнял бровь, как бы в некотором удивлении.

–  Да, и я слыхал в юности об этом подземном ходе, - нахмурился господин де Роскоф.
– Завален он должен быть изрядно. Им не пользовались со времен войн с гугенотами. Жоб так стар, что хоть поверь, будто гугеноты были на его памяти. По-моему, он их временами путает теперь с синими. Кабы не преувеличил старик годности сего хода.

–  Однако на земляную работу можно наладить даже осьмерых, - вмешалась Нелли, теперь сообразившая, что речь идет о возможной осаде.
– Мы с Катериной стреляем не хуже мужчин, верней сказать - я стреляю не хуже, а она так и получше иного.

–  Тем паче. Быть может раскопки и не подъемны, но лучшего-то нету, - уронил де Ларошжаклен.
– Хотя готов съесть свою шляпу, впрочем, потерянную под стеной, что Жан де Сентвиль уж предлагал пробиваться ночью сквозь синих.

Юный шуан залился краскою. Несколько человек рассмеялись.

–  Не будь у нас драгоценного нашего груза, не столь плоха была б эта смелая мысль, - мягко возразил господин де Роскоф.

–  А кто на стенах?
– спросил де Ларошжаклен, обводя собрание взглядом.

–  Женщина по имени Катрин, а с нею человек, сопровождающий священника, - ответил один из шуанов, с которым Нелли еще ни разу не перемолвилась словом - кажется, его представляли ей как Ле Дифара.

–  Пусть так. Однако ж не поспешим превращаться в кротов, не знаючи, в осаде ли мы. Сейчас они все одно не уйдут, а уж утро вечера мудренее, - подвел итог Ларошжаклен.