Лилея

–  Разумеется. Некоторые книги выписываем мы из цивилизованного мира, но куда больше множим оное собрание собственными исследованиями наших братьев.

–  Одно из коих - передо мною?

–  С целью совершить этот труд я и прибыл сюда но задержался куда боле, чем думал. Когда б ни был я сед, впору поседеть наново.

–  А уж писали Вы о том, что хотят они строить теперь в Париже здания точь-в-точь вроде тех, кои видала я в древней Финикии?
– воскликнула Нелли.

–  Ах, Нелли, когда бы сходство с древней Финикией этим и ограничилось! в жертву силам Адовым здесь вновь убивают детей! Детоубийств узаконенных не бывало в христианском мире никогда прежде.

–  Разве что случаи жертвоприношений при закладке мостов, - живо возразил господин де Роскоф. Возникло ощущение, что оба они с отцом Модестом перенеслись в стены какой-нито Академии Наук.
– Но согласен, сей неотпавший хвост язычества мелькал куда как редко. Король Людовик Одиннадцатый приговорил двух невинных малюток к тюремному заточению и пыткам, а уж скольких детей казнили Тюдоры, когда власть захватывали! Или Вы о иных детоубийствах?

–  Да, о них. Не станем обелять нашей христианской цивилизации, дети живущие гибли и до того, как санкюлоты изобрели гильотину, увы нам. Я разумею узаконенное убийство детей нерожденных, - отец Модест с некоторым смущением кинул взгляд на Парашу.

–  Да ладно уж, батюшка, я хоть и девка, да поди крестьянка, а не барышня, - откликнулась та.
– К тому ж и знахарка. Как мне да не понять, о чем речь, не чинитесь.

–  Твоя правда.

–  Да, поди не бывало еще таких времен в христианском мире, чтоб рубили голову беременным женщинам, - вздохнула Елена.

–  Прости, что тревожу твое неведенье, Нелли, однако ж ноне не до нежностей. Несведущий - безоружен. Я разумею нерожденных детей, коих убивают сами матери, да чтоб при этом остаться живу. Подруги расскажут тебе обстоятельнее, мне не пристало.

–  Да где ж бывают эдакие матери?!
– возмутилась недоверчиво Нелли, хотя вновь в голове мелькнули тени финикийских воспоминаний.

–  Да куда в больших местах, чем ты думаешь, - разозлилась вдруг Параша.
– Соседку-то помнишь, помещицу Гоморову? Помнишь, как она за мной присылала, от прострела попользовать?

–  Когда ты еще воротилась злющая, Филипп сказал, как гишпанец с бычьего бою.

–  Так прострел-то оказался не в спине, а в брюхе! По срокам вишь, не сходилось у ней с мужниными отъездами. Уж сколько рублевиков она мне сулила, коли дам какой травы дитя вытравить… Только я эдаким травам не сборщица!

–  Женщины, способные убить в утробе собственное дитя, и женщины, готовые им в том помочь, были всегда, Нелли, - вздохнул отец Модест.
– Но всегда утробное детоубийство совершалось в тайне, во тьме задворок общественных бань и парфюмерных лавок, также и цирюлен, да мало ль еще было потаенных притонов. Ныне же в Париже детоубийцы открыто являют свои вывески. Хуже того, почитается, что кровь и плоть сих убиенных детей обладает целительными свойствами - гнусные твари, недостойные называться женщинами, средь бела дня торгуют стклянками с чудовищным содержимым. Антропофаги, что покупают сие - стареющие кокетки, утратившие мужскую мощь сластолюбцы, больные богачи.

–  Ну, не невидаль, - теперь Катино лицо затуманилось каким-то зловещим воспоминанием.
– Помню, звали меня в число судей на толковище. Попалась одна на таком деле, польстилась на многое золото. Теперь средь наших долго никому не повадно будет.

–  Под луною ничто не ново. Однако ж страшным признаком для общества можно определить публичность таковых злодеяний. В Париже теперь все происходит просто и открыто, народ же взирает на сие с простодушием: невольно вспоминаются зрители гладиаторских боев в Древнем Риме. Понятия Добра и Зла затуманились - впервые за долгие века христианства.

–  Сдается мне, труд Ваш будет обширен, - заключил господин де Роскоф.
– Однако ж рассейте теперь мое недоумение, каким же образом удалось…

С лестницы донеслись неуверенные шаги. Шаркая ногами, вошел старый Жоб. В обеих трясущихся руках его позвякивал дымящимися чашками подносик.

–  Никогда в Керуэзе гости без угощенья не сиживали, - проворчал он беззубо.
– Вот… принес вам…шоколаду.

Шоколад оказался на поверку густым отваром свежих ягод шиповника, впрочем, присутствующие отведали его с признательностью.

–  Как твои хлопоты, старина?
– участливо спросил отец Модест.

–  Да спасибо твоему черту, барин, окаянные уж почти весь завал камней разобрали, - с довольством ответил старик.
– Приведу Керуэз в Божеский вид, так можно и помирать спокойно. Зажился без господ моих, негоже мне, старому.

–  Так каким же образом удалось Вам попасть во Францию?
– продолжил господин де Роскоф, когда дряхлый слуга удалился.
– Нужды нет, подделать, купить любой необходимый документ - не такая уж сложность. Но какой документ мог Вам подойти для подобного странствия? В любом иностранце здесь видят шпиона, да и кто сюда поедет сейчас? Небось не художник и не пиит. Элен ехала как купеческая жена, однако ж быть женою купца легче, чем самим купцом. Жена не обязана совершать торговых сделок. Но купец, что не встречается со своими собратьями, куда как подозрителен. В сем сословии не спрятаться. Кто ж Вы тогда, если не дворянин и не священник, коих убивают на месте?

–  Да, над сим вопросом пришлось изрядно поломать голову, - отец Модест рассмеялся совсем прежним своим, молодым смехом.
– У меня не выходило решительно никакой, как сие называют у нас в Ордене, легенды.

–  Как же Вы вышли из положения?

–  В том-то и дело, что пришлось перестать ломать голову зря. Сие был тупиковый путь решения задачи.

–  Вы меня интригуете. Не без документов же Вы странствуете?

–  Без оных.

–  Ах вон оно, зачем сей юный магнетизер!
– Господин де Роскоф аж хлопнул себя ладонью по колену.

–  Именно так. Любое желание прояснить мою личность пропадает после небольшого обмена взглядами с Иеремией. Само собою, возможны и такие случаи, когда сие может и не помочь. Однако ж стыдно уж слишком думать о собственной своей безопасности в залитой невинной кровью стране. Коли Господу будет угодно - я напишу свой труд и доставлю его в Крепость.

–  Будем надеяться, что Господу это угодно, - господин де Роскоф резко поднялся.
– Я слышу многоружейную стрельбу, отовсюду.

ГЛАВА XXIX

Как оказалось, Нелли тож ее слышала. Вот только ее слух не различил опасности в этих звуках, столь слабых, что разве оловянным солдатикам впору их издавать. Поленья в этой остывшей жаровне верно щелкали час назад сильней, чем отдаленные выстрелы.

–  Это враги, сударь?
– отец Модест бережно свернул свою рукопись.

–  Свои стреляют рассеянно, - господин де Роскоф закаменел лицом от напряжения всего своего внимания.
– Вот, им начали отвечать, слышите? Залп - десяток выстрелов! Один, два, три - в ответ, в разнобой! Господи помилуй, не на наш ли отряд напали?! Нет, быть того не может, наши должны уж быть дальше! Много дальше!