Лилия в янтаре

– Да будь ты хоть иудей, мне-то что инквизиции бояться?

– Пока ничего. Я же сказал, что беда еще только случится. А пока они ничего не знают о двух стрегах, тетушке и молодой племяннице... но-но! Не спешите меня убивать, донна. Узнают они не от меня, а, как всегда, от ваших добропорядочных соседей. Осторожней надо быть, донна.

Я пытаюсь успокоить себя, свою совесть. Пытаюсь убедить в том, что я не вру, в первую очередь себя. Да, скорее всего ведьм бы все равно схватили. Да, скорее всего их заложили бы именно соседи. Хотя ничем, кроме целительства, они не занимались... ну, тетка, конечно, участвовала в чествованиях Дианы с непременными оргиями после освященного ужина, а Паола пока еще была мала для этого. Их наверняка скоро повязали бы и без меня. Но... но. Вот именно, что но. Это в погоне за мной сюда придут псы господни. Это из-за меня допросят соседей и те, мешая правду с полным бредом, будут топить соседку, у которой не раз просили помощи то со сглазом, то с несварением. И девочку, которая по неосторожности залечила соседскому котенку загноившиеся глазки, не забудут. Это именно из-за меня эту женщину, девочек и мальчишку схватят и будут пытать... Но мне-то что делать? Мне-то где еще искать помощи, чтобы вырваться из этого долбанного дня сурка? Меня когда перестанут убивать? Мне некуда больше бежать. Меня обложили так, что я нашел только одну узенькую лазейку. И я надеюсь, что на этот раз псы останутся с носом.

Стрега со вздохом отложила тесак в сторону.

– Ты ничего не сказал о себе, кроме имени.

– Моя история... она либо очень долгая, либо очень короткая. Они разные, и каждая из них будет правдива. Я и сам не знаю, которая именно более заслуживает внимания, и какую можно назвать настоящей. Рассказывать обе слишком долго и лишь запутает и вас и меня, а времени, как я уже сказал, у нас нет. Нам нужно уйти еще до утра. Утром, а может и раньше, здесь будут инквизиторы...

Как вместить свою жизнь и свою смерть в один короткий рассказ? Свою радость и боль, своё счастье и свой страх, любовь и безразличие? Я жил, и я умер. Сам миг смерти ничем не отличался от банальной потери сознания, или, если кому повезло никогда его не терять (а тем паче в него никогда не приходить), то от провала в наркоз. Тоже мимо? Везёт же некоторым. У меня-то в мои неполные 60 всего этого было в избытке. Правда, по молодости сознание терял только когда в челюсть хорошо прилетало. Но молодость, молодость моя... оставила меня в двухкомнатной квартире наедине с зубастой и колючей инопланетной формой жизни, которая когда-то выбрала меня объектом некоего своего инопланетного эксперимента и - с непонятными мне до сих пор целями - вступила со мной в общественно-одобренные сексуально-экономические отношения. Так, по крайней мере, мне иногда кажется. Теперь. Раньше всё было по-другому. Раньше этот инопланетный разум был Маришкой - самой красивой, умной, доброй, и нежной девочкой в мире. Но её молодость сбежала вместе с моей. Они, наши молодости, наверняка взявшись за руки (точь-в-точь как когда-то мы с Маришкой, когда с разбегу сигали с обрыва в заполненный водой карьер, гордо именуемый озером), весело хохоча и радуясь друг дружке и своей свободе, ушли от постаревших нас, скучных, погрязших в ссорах, болезнях, поисках скидок и ожидании распродаж ради копеечной экономии. Мы ведь бросили их одних. Мы отказались от них. Мы предали их, каждый свою молодость и свою любовь. Предали так подло и больно, как могут только предавать самые верные и близкие. До разрыва души. До нехватки воздуха в спазмированных лёгких. До развала мира на бессмысленные пиксели. Как могут предать и бросить любимые папа и мама. И они ушли. И её, и моя молодости долго терпели, надо отдать им должное. Долго пытались растормошить нас, вызвать былые эмоции, разбудить так недавно, казалось, испытываемые чувства. Ведь мы же с Маришкой ещё, казалось, совсем не так давно были те ещё оторвы. Вот и надеялись они... Но мы всё глубже впадали в угрюмую спячку и настойчиво отпихивались от них всем, чем могли. Стоит ли удивляться, что нашим молодостям, которые, я уверен, по прежнему до смерти любят друг друга, надоели эти два безнадёжных туловища? Я, хоть и обижаюсь на них за это, и ругаю их всякими словами, но понимаю, что они правы. Развлекаются теперь где-то. Вобнимку прыгают с парашютом, целуются, вися в километре над землёй... всю дорогу от остановки играют льдинкой в футбол для двоих, не отпуская рук... и у них там, где бы они сейчас ни были, всегда, всегда, всегда ясное, солнечное, искристое утро... А мы остались куковать в двушке вчетвером если считать ненависть зубастой инопланетянки ко мне, и мой рак. Ну, о нашем склочно-скандальном каждодневном со-бытии рассказывать неинтересно, да и вспомнить-то кроме постоянных ссор нечего. О чём были ссоры, с чего они начинались - я давно уже перестал обращать внимание и стараться понять. Так бы и продолжалось наше унылое существование сплошь из серых вечеров и никчёмных ночей, скрашиваемое только работой в лаборатории, если бы не рак. С него всё началось. Точнее, он всё закончил. С раком поджелудочной редко живут больше полугода. Я прожил почти год. Ну, как прожил... Последние 5 месяцев - непрекращающиеся, адские боли. Страх был постоянным, но хуже всего было ночами, когда обострялось понимание абсолютной беспомощности, безнадёжности и одиночества. Днём иногда звонили друзья. Ночью я понимал, что уже вычеркнут и не нужен никому. Ночью была тишина. Ни разговоров, ни пожатия рук. Ни телефонных звонков. Никого рядом. Жена за стенкой, но это не то. Да, друзья поднимут трубку и сочувственно выслушают, если позвонить. Но зачем? Зачем звонить? Я прекрасно понимаю, что за этими ободряющими, или сопереживающими (в зависимости от собеседника) междометиями, будет прятать свой мокрый носик стыдненькое такое, конфузливое желание поскорее этот неприятный разговор закончить и вернуться к своим делам. Ко сну, к книжке, компьютеру, телевизору, к мягким женским грудям, наконец. К чему угодно, только бы отодвинуть от своей нежной души неприятное напоминание о смерти. Близкой смерти. Чужой близкой смерти.

И боль. Боль. Боль...

Но даже боль не заставила меня пожелать умереть или принять смерть. Сначала я принимал морфий, который немного помогал, но последние 2 недели я провёл с болью один на один. Почему? Потому, что стало ясно - конец близок. Вот-вот я откинусь. Помирать же мне полагалось в твердом уме и трезвой памяти (или наоборот). Это не так просто, скажу я вам, сохранить ясный рассудок, умирая от рака. Тем более - от рака поджелудочной. Для этого были приложены немалые усилия, что немало способствовало моим предсмертным мукам. Но, как было верно замечено, жить захочешь - еще не так раскорячишься. Только так, если верить Лиле, у меня появлялся махонький такой шансик поздоровкаться со смертью, но договориться о ещё одном свидании как-нибудь в другой раз. Потому, как, померев, я вовсе не горел желанием отправляться туда, куда попадают все псы, тем более, что ни в это место, ни в его знойную противоположность я не верил.

Вобщем, закончилось тем, что рак сделал, зачем пришел: я, подергавшись и посучив ногами, а, может, и обмочившись напоследок, чуть не визжа от отчаяния и страха, помер-таки. Так вот. Несмотря на трезвый ум и память, понятия не имею, был ли какой временной промежуток между моей смертью и... ну, скажем, прибытием. И если был, то чем заполнен. Не знаю. По ощущениям, в один миг вдруг стало хреново по-другому.

Короче: у моих приятелей-экспериментаторов таки получилось. Фокус-то в том, что прибыть я мог только в бессознательное тело примерно такого-же горемыки как я, то есть одной ногой на том свете. Билет в один конец, второй попытки не предусмотрено. Так что вполне могло статься что я бы опроверг аксиому что двум смертям не бывать. Но шанс был. Не только от старости люди умирают. Выкарабкаться, из умершего попав в умирающее тело - та ещё лотерейка.

Тут, наверное, стоило бы рассказать про Лилу и про то, как эта непонятная и некрасивая женщина прибилась к нашему хоть как-то научному заведению. Обязательно расскажу. Персонаж она крайне интересный. И имя необычное для наших широт: Лила. Сомневаюсь, что осведомлённость нашего отдела кадров простиралась очень уж далеко за пределы её фамилии. Но пока по порядку.

Лила дала мне фантастическую, нереальную, сумасшедшую, да что там - просто безумную надежду, с абсолютной уверенностью и с каким-то, как мне казалось, спокойным знанием дела, словно из собственного опыта, рассуждая о бессмертии разума. Я поверил в её сказки. Но ладно - я! Я - особое дело. На пороге смерти очень легко поверить во что угодно. Лила заразила этой идеей всё моё войско, всю мою лабораторную рать, включая циничного бытового пьяницу Толика. Круто замешивая дилетантское понимание нейрофизиологии и нейрохимии с метафизикой и индуизмом, она, затягиваясь "кэмелом" и прищуривая от дыма глаз, во всех деталях рассказывала нам о переселении душ. Правда, слово "душа" в этом контексте не звучало. Зато было много об информации и о её сущности; о её неуничтожимости; об информационном поле; о ноосфере; о мозге, как о мультиразмерном рецепторе и трансмиттере информации; о разуме, как об особой форме высокоорганизованной и устойчивой структуры; о том, что да, жизнь это таки способ существования белковых тел, тут классик не ошибся, но разум - есть способ существования информации; о том, что с точки зрения информации белковая эволюция не обязательна, но возникновение разума - неизбежно, как неизбежна кристаллизация в перенасыщенном растворе. Мы много узнали о пране и абсолютной истине, о континуумах, даймонах и эгрегорах. Об отличиях иудаизма от христианства и ислама, и об анимистических религиях, а также о разнице между политеизмом и пантеизмом. О том, какое место занимала идея "души" в раннем язычестве и об эволюции этой идеи в последующих религиозных системах. О египетских "Ба" и "Ка". О связи понятия "душа" с посмертием, и детальном рассмотрении уже идеи посмертия. И, наиболее актуальное лично для меня, о том, что смерть это, вобщем-то да, смерть. В том смысле, что личность перестанет существовать как отдельная информационная структура. То есть соединится с Великим Абсолютом, иначе называемым "ноосферой" или "абсолютной истиной", и прекратит осознавать себя как "Я". Почти всегда. Почти. То есть, всё-таки, бывают исключения. И для того, чтобы стать таким исключением, требуется сочетание особых факторов. В отношении меня там был приличный список необходимых и достаточных условий. Но было и ещё одно граничное условие для переноса . А именно - свободный носитель. То есть, когда разум уже покинул тело, но оно ещё живо. Тут возникала не моральная, а вполне шкурная проблемка: если всё это так, то какой смысл? Из одного мертвого тела - в другое, почти мёртвое? Но Лила утверждала, что разум может переформатировать мозг, если предыдущего хозяина уже нет, и тогда новая смерть перестанет быть неизбежностью.

Каким это образом, интересно?

Ответ на этот простой вопрос у Лилы занял больше двух дней, если учитывать перерывы на работу, и начала она с самого начала. В буквальном смысле слова. То есть с момента образования Вселенной. И не важно, умышленно сотворённой кем, или так, сама по себе вылупившейся неизвестно из чего. В её монологах снова появились белые ниточки понятий "информация" и "разум", стали вплетаться в ткань бытия, перевились с причинно-следственными связями, и вроде бы уже глупо было сомневаться, что при переносе разума происходят гораздо более глубинные сдвиги в мироздании, чем просто "проснулся в новом теле". Нет, в логические цепочки вписывается новое звено; вставляется новая переменная, а то и неизвестная величина в великое уравнение, описывающее существование бесконечной, самоподдерживающейся и самоорганизующейся Цикличной Многомерности, попросту называемой "наш мир". Раздвигаются нити Бытия, меняется ход времён, обусловленный предыдущими факторами, выпадает следствие и остаётся растерянной осиротевшая причина. Появляется новое "Я", ранее не-бывшее. Новый разум. Разум, не являющийся продуктом бесконечной множественности предыдущих... Короче, на тело с новым разумом какое-то время, потребное для окончательной "прописки" в новом Бытии, будут не действовать некоторые законы логики и причинно-следственности.

Когда я заметил Лиле, что это весьма малоправдоподобно звучит, и это ещё весьма политкорректно сказано, она предложила мне представить, просто представить, но во всей полноте, бесконечность Вселенной. А когда я легкомысленно сообщил, что готов, она спросила, могу ли я представить какое угодно событие, явление, или вещь, произошедшую лишь однажды, или существующую в единственном экземпляре. Так, чтобы этого больше никогда не было больше. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. На это мне было ответить легко - разумеется, личность человеческая. Я. Эго. Уникальное, и неповторимое. Никакой дурак с этим спорить не будет. Лила и не спорила. Она только спросила: в рамках определения "бесконечность", насколько низкой должна быть вероятность события, чтобы оно, опять же в рамках бесконечности, произошло лишь однажды? Даже до меня, дурака, дошло. Если - если!!!
– Вселенная действительно бесконечна, не просто "охренеть, какая здоровенная штука", а, блин, твоюнахренвообщебесконечна, то любое вероятное событие будет повторяться бесконечное число раз. А если что-то существует, то, значит, вероятность существования была отлична от нуля, и, стало быть, повторяется бесконечно. В том, блин, числе и уникальная личность. Как я. Как любой из когда-либо живущих и ещё не рождённых. В прошлом. В настоящем. В будущем. В бесконечности времени. В бесконечном пространстве.

Да ведь и жив я пока! Сказать бы Лиле, что пока всё получается, да где ж теперь Лила та... И не узнают ТАМ никогда, как всё прошло. Вот если только я бы в том же времени остался, тогда... Но и сама Лила, и Мишаня, и Вячеслав, и Антон Сергеевич, и Вовчик с Толиком, не говоря уже о Басове, которому было пофиг, считали такое маловероятным. Впрочем, Вовчик с Толиком охотно и с интересом слушали, особенно под стрельнутую сигаретку, горячо спорили о деталях, хмурились и качали головами узнавая шокирующие подробности о смерти и посмертии, о бесконечности Вселенной, в конце концов соглашались с доводами Лилы, но вот чтобы так, по-настоящему, чтобы как в нерушимость дружбы советских народов и торжество социализма на всей Земле, ТАК - нет, ТАК - не верили.

Итак, вылетела душа моя, как арбузная семечка из-под пальцев. Лететь бы ей в никуда и сгинуть, да предсмертная воля (в переводе на наш тогдашний язык - векторно структурированный или поляризованный информационный пакет), вкупе с шаманством Лилы (фасилитация вывода сформированных устойчивых информационных метагрупп за пределы локации, сохранение иерархии структур, формирование временного поискового модуля) и нашим франкенштейнистым магнитотроном, полученным скрещиванием томографов Сименс Эспри и Хитачи СуперВижн в нашей лаборатории (необходимая энергия , обеспечение начальной динамики и создание внешней оболочки, модуляция колебаний, а так же пробой физической компоненты локации), эту безнадежную траекторию изменили. У кого-то еще душа отлетела, а тело еще не умерло, вакуум, так сказать, образовался. Временный поисковый модуль сработал, и, с помощью принципа "природа не терпит пустоты", моя душенька туда и влетела. Всосалась, как та семечка в пылесос. Казалось-бы, оно по времени совпасть должно, ан нет. Время тут величина полностью отсутствующая. Какие-то другие параметры совпасть должны. Хорошо хоть, если теория верна, ни в таракана безмозглого, ни в жирафа бестолкового перенестись я не мог. Только в человека разумного. Это, кстати, важное уточнение. А то ведь были и другие. Homo habilis, например. Ведь, как уже сказал, по времени никаких ограничений, кроме как от нуля ноль-ноль по часам Вселенной и вплоть до момента смерти, не было. Вот и мог я сейчас лежать в шалашике африканского охотника веков этак за сто до рождения Тутанхамона...

***

...На ужин был в основном хлеб. Хороший, ноздрастый такой. Вкусный. Его обмакивали в оливковое масло, смешанное с базиликом и тёмным уксусом, и ели с сыром и слегка отваренной цветной капустой, сбрызнутой всё тем же уксусом. Жареной рыбы, присыпанной чесноком, досталось по кусочку.

ix.

[Год 1263. Август, 16; Незадолго до заутрени]