Лимб

Лукавый почесал затылок, задев шрамы под шапкой. Из толпы учеников он один стоял у входа и выглядел подозрительно. Охранник не сводил с него взгляда.

– Я без пропуска. Мне его еще не сделали, – сказал Лукавый, подойдя к охранной будке.

– Новенький что ли? Давай-ка паспорт.

– Я его не взял. Зачем паспорт в школе?

Они бы еще долго обменивались взглядами, если бы к ним не подошел староста класса.

– Я его заберу под свою ответственность, – сказал парень.

– Левицкий, предупреждай заранее. Ты же знаешь правила, – пожурил его охранник.

– В следующий раз обязательно предупрежу.

Он отвел Лукавого в сторону, вручил ему пропуск.

– Меня зовут Константин Левицкий, я староста класса, в котором ты будешь учиться, – сказал он, протянув руку.

Лукавый пожал ее, осмотрел пропуск.

– Костя, значит? А меня Лукавым зовут.

– Я знаю твое реальное имя, – сказал он.

– Кличка лучше. Она уже под кожу въелась, – они двинулись к лестнице. – Староста. Сам вызвался им быть?

– Никто больше не хотел, – Левицкий жестом показал направление и повел его к классу

Костя был выше Лукавого на полголовы. Жилистый, правильно одетый, с сосредоточенным лицом и аккуратной стрижкой. В его походке скользило напряжение: он шел прямо, широким шагом, но торопливо, будто куда-то опаздывал.

– Помедленнее, я не успеваю, – сказал Лукавый.

Костя замедлился. Его взгляд забегал по сторонам, над губой появилась испарина. Он взглянул на наручные часы.

– Нам лучше не опаздывать.

– Не парься, для меня они сделают исключение. Я теперь местная знаменитость, – хмыкнул Лукавый. – Свалишь всю вину на меня, тебя никто не тронет.

Они добрались до класса. Староста коротко представил Лукавого, тот поздоровался с одноклассниками и учителем. Затем занял свободное место за последней партой. На ее поверхности кто-то нацарапал сердечко, а внутри приписал: «Е + Л». Рядом с ним никто не сидел. Лукавый с удовольствием откинулся на стул. Он оделся свободно – футболка и джинсы, на голову нацепил шапку. В школе не ввели единую форму. На переменах к нему не приставали с вопросами. Он ожидал большего оживления вокруг себя, и теперь загрустил из-за обманутых надежд.

На большой перемене в столовой он решил ничего не есть, да и аппетита не было. Вместо этого он пошел в туалет. В голову закралась мысль о сигарете, но Лукавый покачал головой. Он бросил курить еще до аварии. Внешняя дверь в туалет не закрывалась еще с прошлого года.

«Поставили пропускные турникеты, а дверь починить не могут», – подумал Лукавый.

– Мы так не договаривались. Давай, плати налог на свою сраную скрипку, – услышал он голос.

– Это моя скрипка, с чего бы мне за нее платить? – ответил Костя.

– Так она тебе не нужна? Отлично. Пацаны, бросайте ее в окно нафиг, – щелкнула оконная ручка, звуки улицы стали громче.

– Стойте! – Костя повысил голос. – Ладно…сколько?

– Полторы тыщи гони.

Лукавый засучил рукава. Настроение испортилось: в туалет не пропустят, как свидетеля, а уйти и притвориться, что он ничего не слышал и не видел, он не мог.

– Четверо на одного? Вы чего, парни? – спросил он, прислонившись к дверному косяку.

– Тебе какое дело? – сказал один. – Не лезь не в свои дела.

Лукавый посмотрел на Костю, держащего в руке купюры. В его взгляде он прочел недопонимание и удивление.

– Вообще-то этот чел староста в моем классе. А старост нельзя бить. Они, как-никак, заслужили место в обществе в отличие от вас, кретинов.

Они накинулись на него вчетвером, избили. Лукавый вцепился в футляр со скрипкой, прижал к себе и свернулся на полу. Кто-то плюнул в него и обматерил. Хулиганы рассмеялись, пригрозили старосте увеличением налога, и ушли. Костя подошел к Лукавому, склонился, уперевшись руками в колени.

– Зачем ты влез? – спросил он.

Лукавый сел, вернул старосте футляр. Ему разбили губу и бровь, на щеках и под глазом красовались синяки.

– А ты как думаешь, придурок? – Костя помог ему встать.

Лукавый подошел к раковине, омыл лицо холодной водой, вытер его бумажными полотенцами.

– Не знаю. Ты псих? – тихо спросил Костя.

– Не люблю, когда давят количеством. Да и платить за собственную скрипку тупо. Ты должен дать им отпор.

– Ты не знаешь всего, – голос старосты стал резким. – Впредь не лезь в мои дела. Просто пройди мимо.

Костя вышел, а Лукавый посмотрел ему вслед. Раньше он игнорировал чужие проблемы, но в этот раз зов совести оказался сильнее.

– Ты мне еще спасибо скажешь, – пробормотал он, выходя из туалета.

Протез

Глава 7

Он поспешно закинул футляр со скрипкой в шкаф и сел за первую парту. Когда в класс зашел Лукавый, Костя устремил взгляд в учебник, изображая безразличие. Впервые по его вине пострадал человек, а он не сделал ничего, чтобы этому помешать. И человек-то какой-то странный: нажил

себе проблем в первый же учебный день. Они с ним едва были знакомы, между ними не было крепкой дружбы. Он бы на месте Лукавого за себя не заступился.

После уроков Костя мыл доску – сегодня была его очередь дежурить по классу. Он составил стулья на парты, выключил в классе свет, забрал футляр и закрыл дверь на ключ. Отнес его на вахту, попрощался с охранником и вышел.

Солнце жарило в макушку, а сентябрьский ветер уже подмораживал. Левицкий вспомнил Лукавого в шапке. Тот не снял ее, хотя в классе за урок скапливалась духота.

Классный руководитель просила, чтобы он приглядывал за Лукавым. Как староста он согласился, но как Костя он не хотел общаться с тем, чье существование напоминает об аварии, о которой он только начал забывать.

Может, поэтому он не вступился за него в туалете? Может, хотел, чтобы новичок сам все понял и больше к нему не лез?

Костя перешел дорогу. На другом светофоре он замешкался, побежал по зебре. Кто-то ему посигналил. Он замер, вздрогнув, и посмотрел на водителя. Тот размахивал руками, матерился. Левицкий все же убрался с дороги, но остановился на тротуаре, чтобы отдышаться. Панические атаки преследовали его. Он боялся резких звуков, машин и избегал упоминаний о февральской аварии. Его семья пережила ее, отделавшись царапинами и ушибами.