Линия Маннергейма

– Кто-то помог. Из клиентов, наверное. Потом она меня на курсы массажистов отправила, чтобы я могла сама зарабатывать. У меня же руки сильные, массаж хороший получается. Я поначалу обиделась – думала, надоело ей со мной возиться.

– А почему она решила вдруг подарить квартиру мне?

– Ну что же тут непонятного? Она же уезжать собралась.

– Куда?

– Лидочка в последнее время вела себя как-то не так. После того как приехал тот молодой человек, она сильно переменилась. Я уж по-всякому пыталась выспросить, но она ни в какую. «Уеду, – говорит, – так надо. Прости, но не могу взять тебя».

– Что за молодой человек? Тот самый родственник?

– Нет, другой. Она очень обрадовалась. Сказала, что давно ждала, когда он объявится. И после стала оформлять дарственную на квартиру.

– А как его звали?

– Лидочка нас не познакомила. Он пришел, я ему дверь открывала, еще не хотела пускать, раз не записывался. Но он настойчивый оказался, прорвался. Они с Лидочкой разговаривали на кухне, меня не пустили. Потом Лидочка сказала, чтобы я все отменила на сегодня, она занята будет. Такая счастливая была, наконец-то, говорит, дождалась.

– Как он хотя бы выглядел?

– Высокий. На Штирлица похож.

– На артиста Тихонова?

– Нет, волосы совсем темные и глаза другие.

– Чем тогда похож?

– Не знаю. Я как увидела его, сразу подумала: ну прямо Штирлиц.

– По таким приметам сложно будет его разыскать. А что еще говорила Лидия Сергеевна? Не могла же она не объяснить, почему приняла такое внезапное решение. Вы же близкие люди были, почти родственники.

– Ой, Лидочка мне ближе была, чем все родственники, – вздохнула Анна Ивановна. – Если бы не она, не знаю, что бы со мной было… А как он ушел, Лидочка сказала, что должна будет уехать. Далеко.

– И вы не спросили, куда? А вдруг это авантюрист какой-нибудь?

– Как же не спросила, еще как спросила! И отговаривала, и пугала, и просила объяснить. Но она смеялась да отнекивалась. Прости, Аннушка, сказала, не могу с тобой поделиться. Это, мол, не только меня касается, а еще и других людей.

– Значит, получается, подбили ее уехать, а потом убили, – медленно подытожила Лера. – Вы не думаете, что это может быть как-то связано?

– Не знаю, – развела руками Анна Ивановна. – Я в милиции все сказала. Может, они разберутся. Только не похож он на преступника.

– Вы думаете, преступники как-то необычно выглядят? Если бы все так обстояло, у милиции проблем бы никаких не было.

– Нет, это не он.

– Может быть, вы знаете, кто?

– Не знаю, но не он, – твердо заявила женщина.

– А сколько лет этому вашему Штирлицу? Двадцать?

– Нет, что вы? Больше.

– Тридцать?

– Может, и тридцать, а может, и еще больше.

– Какой же он молодой человек? Взрослый мужчина, если ему за тридцать.

– Для вас, может, и взрослый, а для меня – молодой.

– А роста какого? Как я или выше? А то окажется, что и не высокий вовсе.

– Я ему где-то по плечо.

– Значит, где-то в районе метра девяноста, – прикинула Лера. – Вы правы – высокий. А что-нибудь еще вы запомнили? Может, примета какая есть или голос…

– Спину он прямо держал, не сутулился. Я же автоматически на позвоночник смотрю, есть ли проблемы. И вообще двигался как этот… тренированный. Тихо так, плавно.

– Накачанный был?

– Скорее, сухощавый, жилистый.

– А одет как? Может, на нем форма была, отсюда и ассоциации со Штирлицем?

– Не было формы… Ой, погодите, вспомнила, точно!.. На нем плащ был кожаный. Я потому и подумала, что… Как же я забыла!

– Длинный черный плащ?

– Выше колена… А может, это куртка была?.. Не помню. Но кожаный, точно.

– Значит, тренированный мужчина в кожаной куртке. Высокий, волосы темные, глаза… Какие глаза? Тоже темные?

– Он поначалу в очках был, вот как вы. А в прихожей темно, я не разглядела. Но, по-моему, светлые глаза.

– А голос?

– Говорил хорошо.

– Что это значит?

– Грамотный. Речь такая… правильная. Он еще так вроде веселился. Мол, не бойтесь, не съем я вашу гадалку, у меня намерения самые что ни на есть серьезные. – Тут Анна Ивановна даже улыбнулась.

– Час от часу не легче, – покачала головой Лера. – Вы смогли бы его узнать?

– Конечно.

– А в пятницу он не звонил? Может, это она к нему на встречу собиралась?

– Не знаю я. Она вообще никуда не собиралась. Ждала фрау Бергер. Но я так поняла, что ушла, не встретившись с ней. А почему – бог весть. Меня же она отпустила в пятницу рано.

– Кто приходил в пятницу?

– В двенадцать Воронины были. Мама с дочкой. Девочка болеет, я ей массаж делаю, а Лидочка потом уже как-то по-своему лечит. Потом в три часа должен был Саныч появиться, он обычно раз в две недели приходит. Постоянный клиент. Но он позвонил и сказал, что не сможет.

– А кто этот Саныч?

– Бизнесом каким-то занимается.

– А имени тоже не знаете?

– Привыкла как-то – Саныч, и все. Он давно ходит. Я так и писала в книге: Саныч – во столько-то. Он чудной. С Лидочкой все советовался по бизнесу.

– Значит, он не пришел в пятницу?

– Позвонил и сказал, что проблемы у него. Попросил на другой день назначить. Я на понедельник записала. И стала звонить журналистке немецкой, что она может раньше встретиться с Лидией Сергеевной, раз уж окно образовалось. Ей на шесть назначено было, но очень уж просила поскорее. Часам к четырем обещала быть. Лидочка меня отпустила, потому как с журналисткой только разговаривать надо было, и я не нужна.

– А чего хотела эта фрау Бергер?

– Ой, я же не сказала! Она приехала материал собирать о Федоре Ивановиче.

– О моем деде?

– Да. Ей в больнице дали координаты Лидочки, вот она и захотела встретиться.

– А откуда она узнала о деде?

– Говорила, в Германии есть кто-то из его бывших пациентов, что ли. Она заинтересовалась.

– Так это она звонила и кричала все время?

– Ну да. Сказала, что немедленно уезжает. У нас слишком криминальная страна, чтобы в ней работать.

– Я бы хотела с ней поговорить. Не дадите номер телефона?

– Пожалуйста. Только не знаю, станет ли она разговаривать. Она так на меня накинулась, что я просто испугалась.