Линия Маннергейма

Лера хотела подняться и предъявить себя, поскольку никакой милиции поблизости не обнаруживалось, но, заметив, что Потапыч держит в руках букет светлых лилий, устроилась поудобнее на скамейке и продолжила наблюдение. Начальник явно нервничал. Он крепко сжимал лилии в кулаке, длинные стебли почти касались земли. Цветы выглядели в его руке не букетом, а скорее веником, которым он собирался подметать дорожки сквера. Лера гадала, что это может означать.

Потапыч никогда не проявлял особенной любви к дарению цветов и уж точно не стал бы изменять своим привычкам. По всем торжественным случаям он ограничивался универсальными розами, да и то норовил не подарить цветы, как положено, а просто пристроить где-нибудь на столе. А тут шикарный букет из лилий. Такие не таскают просто так. «Лилии, – думала Лера, – лилии должны что-то означать. Это знак, наверное. Скорее всего, лучше не подходить». И она решила выбираться из сквера. Поднявшись, огляделась по сторонам, но ничего подозрительного не увидела. Может, все-таки подойти? Она не спеша пошла по аллее, делая вид, что любуется молодой листвой.

Начальник смотрел в сторону Невы и никак не отреагировал на проходившую мимо Леру. Она уже хотела окликнуть его и посмотреть, как он изумится, но тут заметила, что на нее пристально смотрит какой-то человек. Что-то не понравилось Лере в его взгляде – это рассматривание не было похоже на проявление мужского интереса. Не зная, что предпринять, она свернула с намеченной траектории. Навстречу ей двигался еще один человек, и Лера, растерявшись, чуть было не побежала со всех ног к выходу. Но, вовремя опомнившись, взяла себя в руки и обратилась к приближающемуся парню:

– Не подскажете, здесь есть поблизости станция метро?

– «Василеостровская» рядом. А вы город осматриваете? – Парень не прочь был познакомиться.

– Да. – Лере не хотелось быть излишне многословной.

– Первый раз в Петербурге?

– Уже бывала, но город знаю не слишком хорошо.

– Откуда прибыли в наши края? – продолжал интересоваться парень.

– Из Москвы, – ляпнула Лера первое, что пришло в голову.

– А, столичные гости, – оживился молодой человек, – и как вам Северная Пальмира?

– Красивый город.

– Но Москва все-таки лучше?

– Их нельзя сравнивать в принципе. Они разные. Так как мне добраться до метро?

– Я провожу. Мне как раз в ту сторону, – решил проявить галантность петербуржец.

– Спасибо, – ответила Лера, и они пошли к выходу.

Другой человек, внимательно разглядывавший ее, отвернулся – именно этого Лера и добивалась. Потапыч продолжал стоять, сжимая в кулаке букет и глядя в одну точку прямо перед собой.

– Вы, наверное, по делам приехали, – спросил молодой человек, когда они с Лерой вышли на Большой проспект.

– Как вы догадались?

– Москвичи никогда не приезжают просто отдыхать. Они совмещают.

– Точно! – засмеялась Лера, вспоминая Вику. – Верно подметили.

– А хотите, я вам другой Петербург покажу? Не парадный, а настоящий. Вы же, наверно, только открыточные красоты и видели.

– Настоящий – это какой? Петербург Достоевского, что ли? Трущобы и комнаты, похожие на гроб? Это, по-вашему, Петербург?

– Не только. Есть еще город Гоголя, Блока, Белого, Бродского и еще… всякого много.

– Ахматовой, Гумилева, Довлатова, – продолжила ряд Лера, – еще рок-клуб, Сайгон, Климат, Сен-Жермен. И Камчатка*. И дом, где жил великий БГ.

– Вы, оказывается, знаток. Везде успели побывать?

– Нет, конечно. Но кое-что знаю.

– Хотите, я покажу вам свой город? Вы бывали на Каменном острове?

– И что вы там собираетесь показывать? Заборы, через которые можно поглазеть на особняки?

– Вас трудно удивить, москвичей. Все-то вы знаете.

– Не обижайтесь, – улыбнулась Лера. – Мне нравятся набережные. Особенно Университетская.

– Уж больно у них затасканный вид, – поморщился парень. – Растиражированный, глянцевый, так бы и не глядел, до того тошно. Петербургская панорама – это же пошлость какая-то.

– Вы просто привыкли. От того, что эти виды часто на открытках печатают, они не становятся хуже.

– А я терпеть не могу эту лакированную красоту. Лучше уж по помойкам побродить, и то приятнее.

– Тут я не соглашусь… А, мы пришли?

– Вот и метро. Не оставите номер телефона? Я бы показал вам кое-что действительно стоящее.

– У меня дел много. Не знаю, получится ли. Оставьте ваш номер – как появится свободное время, позвоню.

– Не обманете?

– Постараюсь. – И Лера записала номер, который назвал молодой человек.

– Я – Петр с Васильевского. Так и напишите. Буду ждать.

– Ладно, Петр с Васильевского. Ждите.

– А вас как зовут?

– Федора.

– Врете, небось.

– Почему же? Федора и есть. Вам паспорт показать?

– Так я буду ждать.

Лера забежала в метро, подождала некоторое время, а затем вышла на улицу и направилась в сторону Викиной квартиры. «Сейчас расскажу все, что узнала от Анны Ивановны, – думала она, – может, не будет ругаться».

Мысли упорно возвращались к разговору с Петром. Она ловила себя на том, что продолжает доказывать, почему ее любимые набережные – вовсе не пошлость. Объяснить что-то случайному знакомому, хоть они уже и расстались, почему-то казалось более важным, чем размышления о том, что произошло с ней в последнее время.

«Разве небо и звезды, солнце и луна могут быть пошлыми? – думала она. – А деревья или животные? Пошлым может быть только взгляд человека на что бы то ни было. Только мы, люди, способны воспринимать какое-то явление как обыденность, только мы можем затаскать то, что считаем прекрасным, до расхожего штампа. А все, что существует само по себе, не несет никакой смысловой нагрузки. Оно просто есть. Как же надо объесться этим городом, чтобы выдающиеся образцы архитектуры вызвали такие чувства?»

Она всякий раз удивлялась, сталкиваясь с подобным проявлением «любви» к Петербургу. Почему-то некоторые коренные жители отличались особой нетерпимостью к тому, что являлось символами города на Неве. Знаменитые на весь мир виды они считали банальными и не имеющими никакого отношения к истинному Петербургу. Настоящий город – он здесь, рядом, а вся эта красота сродни потемкинской деревне – показуха, и ничего больше. И повторяющиеся в одних и тех же выражениях разговоры об этом великолепии надоели им до тошноты.

Они не теряли своего города, подобно Лере, и не ждали возвращения много лет кряду. Долгих девять лет, растянувшихся на огромную жизнь. Они просто жили в своем городе, зная, что в любой момент могут увидеть эту опостылевшую красоту, если только захотят. Но им хотелось чего-то другого, недоступного.

Конечно, когда каждый день видишь выщербленные дороги, разрушающиеся здания, обшарпанные парадные и вокруг тебя идет иная жизнь, не имеющая ничего общего с картинкой в телевизоре, отношение появляется соответствующее. Тот открыточный город существует где-то параллельно, на другой орбите, и если, поддавшись искушению, ты попытаешься жить в нем, ничего, кроме иллюзий, не получишь.