Линни: Во имя любви

— Оставь ее в покое, — посоветовала она. — Индия часто жестока к тем, кто так и не смог к ней привыкнуть. Другие же, — тут она выпятила грудь вперед, напомнив мне надувшегося голубя, — делают все, что в их силах, стараясь смириться с судьбой. Взгляни на меня: за четырнадцать лет я пережила всякое — лихорадку, жару, муссоны, я рожала детей — двое из них похоронены в Индии, а трое ждут меня дома. Я пережила укус змеи и языческие обряды. И это не говоря о том, что мне довелось увидеть здесь — убийства на базаре, повешение, сати [18] , хотя в прошлом году сати запретили.

18

Сати — публичное самосожжение вдовы вместе с трупом мужа (древний индийский обычай, запрещенный англичанами в XIX в.).(Примеч.перев.)

Она изучающе посмотрела на меня.

— Думаешь, ты со всем этим справишься?

Я кивнула.

— Тогда тебе пора всему учиться, Линни. Посмотри только на себя. Где твой зонтик? Обветренная, опаленная солнцем кожа совсем не в моде.

После полудня корабль бросил якорь в неглубоких водах пристани Чендпал. Дата на написанном в тот день письме Шейкеру гласила: 18 ноября 1830 года. Посмотрев на пристань, я разглядела только толпящуюся там плотную человеческую массу. Река кишела всевозможными плавучими транспортными средствами — рыбацкими лодками, плотами, маленькими одномачтовыми суднами и паромами. Их было так много, что они постоянно сталкивались бортами. Я подумала о бригах, тендерах [19] и шхунах, стоявших в густом тумане на пристани в Ливерпуле, сравнивая их с этими маленькими суденышками, управляемыми бронзовыми, практически голыми мужчинами.

19

Тендер — одномачтовая парусная яхта.(Примеч.перев.)

Окраины Калькутты меня удивили. К реке спускались белоснежные виллы, изящные и роскошные; по словам миссис Кавендиш, они принадлежали разбогатевшим британским торговцам, работающим в Ост-Индской компании.

Сходив за Фейт в каюту, где она с несчастным видом сидела в гамаке, я взяла свой зонтик, и мы спустились по грубой веревочной лестнице в масулы — маленькие шаткие лодочки, доставлявшие пассажиров к берегу. Лодка раскачивалась и лавировала, и мы крепко держались за борта. Грязная вода залила ноги и намочила подолы платьев.

Фейт сказала, что нас встретит мистер Уотертоун, друг ее отца, согласившийся поселить нас у себя на все время нашего пребывания в Калькутте. Сидя между Фейт и миссис Кавендиш, я нарадоваться не могла на свой бледно-голубой, обшитый бахромой зонтик. По мере сокращения расстояния между нами и пирсом толпа казалась все больше. В шуме уже можно было различить отдельные выкрики, вопли и причитания.

— Вы видите вашего мужа, миссис Кавендиш? — прокричала я ей на ухо.

Это был глупый вопрос: различить что-либо в таком скоплении народа не представлялось возможным. Толпа пестрела яркими красками. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы осознать увиденное. Женские сари — ярко-розовые, оранжевые и красные, тележки с горами незнакомых овощей и фруктов. Темные лица под белыми тюрбанами. Когда мы подплыли ближе к пирсу, я почувствовала запахи, определить которые не могла, но была уверена, что среди них присутствует аромат жасмина, сандала, гвоздики и имбиря, о которых я читала в книгах. Однако здесь пахло кое-чем еще. Все эти ароматы заглушал тяжелый, сильный запах мочи, грязи и гнили — насыщенная вонь разложения, знакомая мне по сточным канавам самых убогих дворов Ливерпуля.

Нас высадили на пристани, и вся яркая мешанина, за которой я наблюдала из лодки, стала реальностью. При ближайшем рассмотрении она оказалась вовсе не такой сказочно красивой, какой виделась на расстоянии. Было пыльно и жарко, мы стояли посреди бурлящей толпы, в мокрой обуви, пытаясь перекричать маленький оркестр, приветствующий прибытие нашего корабля, и попрощаться с другими пассажирами, с которыми очень сдружились за время путешествия.

Мне было трудно стоять на земле после нескольких месяцев, проведенных на раскачиваемом волнами корабле. Колени по привычке подгибались, пытаясь удержать равновесие, а голову клонило набок. Я почувствовала, как что-то навалилось мне на щиколотки, и посмотрела вниз, решив, что это выходки моего тела, отвыкшего чувствовать землю под ногами. Я увидела, что у моих ног стоит на коленях молодая девушка — почти ребенок, — держащая одной рукой истощенного голого младенца, а другой протягивающая ко мне мятую жестяную миску. Ее губы шевелились, но среди общего шума я не могла разобрать, говорила ли она, кричала или молилась. У меня еще не было индийских денег — рупий или анн [20] , чтобы дать ей, и я неуверенно улыбнулась, показывая на свою сумочку и качая головой: девушка, видимо, не знала английского языка. Вдруг я с ужасом поняла, что головку ребенка — на первый взгляд покрытую черными волосами — облепил жужжащий рой мух. Девушка передвинула ребенка, чтобы ухватиться грязной рукой за мою юбку, и стало видно, что крошечный череп младенца покрывают кровоточащие язвы. Я с трудом сглотнула и попыталась отступить назад, но девушка не ослабила хватки, и тонкая ткань моей юбки слегка затрещала у талии. Цветастый муслин почернел от грязи в том месте, за которое она держалась, и я знала, что воздушная ткань прилипла к спине от пота.

20

Анна — разменная монета в Индии (до 1957 года).(Примеч.ред.)

Фейт, стоявшая рядом со мной, взглянула вниз и, увидев, что именно девушка держит на руках, начала оседать на землю. Я подхватила Фейт под руку, пытаясь ее поддержать и не зная, что делать с зонтиком и сумочкой. Корсет неожиданно показался слишком тесным. Было очень жарко, мне стало трудно дышать, а от незнакомых запахов взбунтовался желудок.

Вдруг в прикрытое тряпьем плечо девушки уперся острый конец зонта миссис Кавендиш и сильно уколол ее. Девушка выпустила мою юбку и поспешно скрылась среди одетых в брюки ног и развевающихся юбок.

Я тащила Фейт за собой. Ее бледная кожа походила на пергамент. Ярко пламенели волосы, контрастируя с лицом. Миссис Кавендиш следовала за нами, подобрав выроненную Фейт сумочку.

На пристани кишмя кишели люди: несущие на головах груз мужчины в обтрепанных набедренных повязках, которые, как я знала из книг, назывались доути, торговцы сладостями, предлагающие всевозможные товары — от воды до горячего чая, от орехов до бетеля [21] , дети — попрошайки с огромными умоляющими глазами — и облезлые желтые собаки. Везде сидели, стояли или бродили коричневые мужчины, женщины и дети, некоторое из них ели, некоторые спали. Это была движущаяся, что-то лопочущая, дурно пахнущая человеческая масса. У меня закружилась голова. Я никогда не теряла сознания и считала, что только слабые женщины подвержены этому недугу. Но сейчас я боялась, что упаду в обморок, не выдержав удушливой жары и обилия красок, звуков и запахов. Я глубоко вдохнула, стиснув зубы, чтобы прогнать застилающий сознание туман.

21

Бетель — смесь пряных листьев перца бетель — кустарника семейства перечных, с кусочками семян пальмы арека и небольшим количеством извести. Используется как жвачка, возбуждающая нервную систему.(Примеч.ред.)

Неожиданно внимание привлекли выбивающиеся из общей какофонии громкие повизгивания. Я обернулась в поисках источника нового шума. От увиденного мои мысли прояснились.

Над людьми, толкающимися на грязных камнях пристани, возвышался мужчина на роскошной гнедой лошади с черными хвостом и гривой. Он вместе с лошадью завяз в движущейся беспокойной толпе, конь испуганно ржал, выкатывая глаза, и гарцевал на месте, высоко поднимая ноги. Мужчина что-то выкрикивал громким требовательным голосом, но я не знала, обращается он к лошади или к окружающей его плотной людской массе. Он дергал кожаные поводья, стараясь направить коня в другом направлении, но лоснящееся животное продолжало вскидывать голову, встряхивая густой гривой. Если лошадь встанет на дыбы, под ее тяжелыми копытами наверняка окажется чья-нибудь нога, а то и ребенок. У мужчины были густые черные длинные волосы, забавно напоминавшие гриву его лошади. На загорелом лице сверкали белые зубы; я даже различила блеск его черных как смоль, длинных раскосых глаз. Вдруг он подался вперед, нагнулся и начал что-то говорить в лошадиное ухо. Животное немедленно прекратило дергать поводья и замерло, словно по волшебству. Конь и всадник казались единым целым, вытесанным из камня, и толпа наконец поредела настолько, что они смогли проехать. Всадник направил лошадь вдоль пристани. Он ехал, не глядя вниз, а устремив взгляд куда-то вдаль.

— Кто это был? — спросила я у миссис Кавендиш, по-прежнему поддерживая с трудом переставлявшую ноги Фейт.

— Кто, милая? — прищурившись, миссис Кавендиш изучала толпу.

Я указала ей пальцем.

— Вон тот мужчина. Высокий, на лошади.

Несмотря на усталость, возбуждение, толкотню на пристани и замешательство от ощущения твердой земли под ногами, это зрелище — мужчина на лошади, такой одинокий, выделяющийся среди толпы, — каким-то образом помогло мне собраться.

Миссис Кавендиш посмотрела в указанном мною направлении.

— Это патан, он не принадлежит к индийскому народу. Патаны родом с северо-западных пограничных территорий, это за городом Пешавар, на границе с Афганистаном. Они приезжают в Индию ради торговли лошадьми. Великолепные наездники эти патаны — или пушту, как они сами себя называют. Они негласно контролируют б'ольшую часть Афганистана. Это гордый, я бы даже сказала, благородный народ, но индийцы относятся к ним с недоверием. Женщины патанов сражаются с врагами наравне с мужчинами. Странно видеть одного из них так далеко на юге.

— Патан, — повторила я. — Патан из Афганистана.

— Слава Богу, — слабым голосом произнесла Фейт. — Этот мужчина держит табличку с моим именем. Это мистер Уотертоун.

Мы с миссис Кавендиш обнялись на прощание, и я последовала за Фейт навстречу мистеру Уотертоуну. Фейт шла, так высоко подняв плечи, что они едва не касались ушей. Мистер Уотертоун церемонно с нами поздоровался. Это был невысокий мужчина с редеющими волосами и дергающимся левым глазом, из-за чего казалось, будто он постоянно подмигивает. С ним был паланкин, который должен был доставить нас домой. Паланкин представлял собой большие деревянные носилки с потрепанными шторами, закрывающими его со всех четырех сторон; его несли четверо смуглых мужчин, одетых в крошечные грязные набедренные повязки. Фейт занервничала, садясь внутрь и стараясь не смотреть на мужчин, хотя все же украдкой бросала на них взгляды из-под ресниц. Мы с ней сели рядом, на одну из твердых деревянных скамеек, пока мистер Уотертоун давал указания по доставке нашего багажа другим паланкином. Затем он вскарабкался внутрь, задернул все шторы и сел напротив нас.