Липовый барон

В общем, я кинул со всей дури серебряной монетой ей в лицо, лишь бы заткнулась. Со стороны это рыцарское благородство, а на деле она просто достала резать мне уши своим визгом. Жирная, не бедствует, а всё то же. Обокрали!

Даже услышал в спину шепоток, что благородные занимаются благотворительностью. Ну, если поставить синяк монетой – это благотворительность, то я, блин, меценат.

Не, я конечно, когда меня обворуют, сам тоже буду кричать, но есть же мера! Ну повыл минуту и хватит, лавочка шоу сворачивается. Фартовый уже убежал, где его теперь ловить, так что забудь. Не оголодаешь ты, жирная бабёшка.

* * *

Через полчаса я, не доезжая до рынка с двуногим скотом, заметил продолжение веселья. В узком боковом переулке легко можно было узнать везучего вора. Хотя как сказать…

Малолетка, около одиннадцати лет. Худой. Тело костистое. Длинные руки с тонкими пальцами. На голове что-то непонятное с причёской – зарос. Борода и усы даже не пробиваются. Глаза пронзительные, серые. Одет во что-то непонятное, не с его плеча. Обуви как таковой нет, босой. На щеках веснушки. Понять, пегий он или рыжий, трудно, какая-то смесь цветов.

Лишних слов не было. Вора зажали в подворотне четверо таких же малолеток в рванье. Ну понятно, это передел между своими.

Я, если честно, тоже проехал бы мимо узкого переулка, но чувство постоянного напряга не отпускает меня. Постоянно смотрю по сторонам. Начало приватного разговора я пропустил, но в финале поучаствовал.

Паренька пытались бить, а он, пользуясь узкой кишкой улицы, дрался как лев. Заводилу даже вырубил. Вожак прессовал подшефных в наступление. В руках у них мелькали деревянные заточки. Малолетка ничем от них не отличался, но размахивал кухонным ножиком.

Триста спартанцев, блин! При поддержке пятитысячной армии в засаде, в ущелье против двухсот с лишним тысяч оккупантов. Не-е-е, герои, это само собой. Но и подвиг войск поддержки не надо замалчивать.

В общем, рубился вор, как мог. А тут я нагрянул. Слегка бухой, слегка настороженный.

Чем отличается убийство малолетки от убийства взрослого? Не спорю, что это не очень красиво, им ещё жить и жить, но так получилось. Не я, так они бы сами умерли при переделах.

Любителям классики и Достоевского скажу только, что как-то вы измельчали. В общем, в чём главный посыл «Преступления и наказания»?

Неотвратимость наказания? Чушь!

Муки совести? Чушь!

Плаксивая интеллигенция? Чушь!

А вот не чушь то, что для русских заключается в само собой разумеющемся понятии «совесть» [36] .

В других языках такого понятия нет. В восточных языках есть выражение «потеря лица», то есть главное, чтобы не запалили, а так делай, что хочешь.

В европейских языках равнозначного совести термина тоже нет. То, что мы переводим под наши лекала – это огрубление понятий. Европейцам не понять русскую душу уже из-за одного только этого ёмкого термина, а таких же сложных в нашем языке больше десятка.

36

Совесть – «святая весть».

Светило русской литературы Лев Толстой плакал, когда ему пришлось убить Болконского, потому что так сюжет поворачивался. Ну не мудак ли?!

Нет, ну всё понятно, надо так надо. А зачем оправдываться-то?! Ну хотел показать красоту неба и тщетность бытия после измены Лизы, а зачем врать-то? Отправил бы её отдыхать на воды, и закрутил бы Болконский роман с итальянкой. Так правильнее, жизненнее и без надрыва. Так зачем Толстой оправдывался? Испугался гнёта общественности?

Так вот. Как вам сказать. Я сделал то, что сделал, и сами меня считайте тем, кем хотите. Убил со спины двух малолеток. Это так просто. Удар, ещё удар, и у тебя перед глазами валится вожак, убитый вором.

К чёрту справедливость и романтику. Хотя за первую я любого порву, даже самого себя.

Живёшь не по справедливости, а справедливо тебе умереть – отголосок старого воспитания и мировоззрения. Она не аксиома и не закон. Справедливость – это весы, балансирование на грани морали, совести и законов. Именно законов!

Закон – это не справедливость, это область приказа, вторгающаяся в область морали. Пока живы мораль и справедливость, законы о том, что надо уступить дорогу машине скорой для спасения жизни, не нужны. В некоторых ситуациях справедливость решает просто: бить и потом под суд. В этом и весь Достоевский с его совестью. И главный его посыл вовсе не в трусости и в её муках у студента, а отмороженность главного героя, готового умереть за справедливость.

А как вы хотели?! За свой порыв надо платить! И это правильно! Закон может быть разным, но ответственность твоего выбора справедлива! А что я тут вам философию втираю? Всё равно не поймёте. Расскажу лучше о спасённом.

Парня зовут Улейв. Сопит, потирает ушибы и не знает, чего от меня ждать. Я бы на его месте тоже бы не знал, откуда подлость вылезет. Предложения из серии «а пойдём ко мне домой» тут сразу котируются как тухлые. Ушлым напомню, что долговой рынок рядом, а спрос на пятилетних, которые в двенадцать начинают обслуживать ещё и в спальне, тут очень большой.

Два покойника с моей стороны вроде как положили начало разговора, но парень ещё мнётся и не знает, чего от меня ожидать.

– На колени, юноша! – услышал я свой подбухнувший голос. – Как там тебя?! Один фиг! Нарекаю тебя… Нарекаю тебя Гумусом!

Надо признаться, что парень от моих слов офигел не меньше, чем я в своё время от слов Антеро. Стоял и тупил!

Картинка сюрреалистическая. Четыре трупа у наших ног, паренёк с кухонным ножом в руке и латник в сюрко короля, вещающий что-то с заумным видом.

Что тут говорить, пришлось пнуть своего будущего оруженосца, чтобы он упал на колени. Я – воплощение пафоса и непререкаемости закона. Аз есмь!

Если вы меня спросите, почему я так поступил, то идите лесом. А чем вор хуже раба?! Обворует?! А что у меня воровать тому, кто со мной повязан кровью?! Тем более, что деньги давно уже хорошо заныканы на чердаке у вдовы.

Глава 3. Прописка в оруженосцы Гумуса, первое покушение, мой закос под больного и прочее

Гумус – это прикольно звучит для некоторых, а по латыни это – «перегной». Если честно, то точный перевод – «земля», но, по мне, она от дерьма мало чем отличается. Спасибо Антеро, что назвал меня Бестолочью, а я просто продолжаю традицию. Это я о том, что мой оруженосец – Дерьмо. Я просто следую обычаю, что тут же объяснил своему оруженосцу.

Какие на хрен возражения! Тебе почёт и честь! И я плевал на то, что ты думаешь! Гордись, блин! Ты теперь свет и опора рыцарства! Не вижу довольной лыбы на лице!