Лирика Древнего Рима

Позже с какою тоской вспомните эти слова!

II

Жизнь моя, что за нужда выступать, разукрасив прическу,

И шаловливо играть складками косских одежд?

Кудри зачем напоять ароматами мирры оронтской,303

Чтоб выставлять напоказ блеск чужеземных даров,

5 И, покупной красотой убивая природную прелесть,

Телу не дать своему собственным светом сиять?

Верь мне, наружность твоя ни в каких не нуждается средствах:

Ведь обнаженный Амур хитрых не любит прикрас.

Ты посмотри, как земля в своих собственных красках блистает,

10 Как неподвязанный плющ вьется по прихоти ввысь.

Разве не лучше растет земляничник в пустынных ущельях

И не привольней течет диким потоком ручей?

Берег красивей, когда он расцвечен камнями природы,

Птиц безыскусная песнь слаще гораздо звучит.

15 Кастор был покорен не убранством Левкипповой Фебы,

Не потому и Поллукс встарь Гилаиру любил;

Да и не этим зажгла раздор между Идом и страстным Фебом

Эвенова дочь возле отцовской реки,

И на колесах чужих увезенная Гипподамия

20 Мужа фригийца304 влекла вовсе не ложной красой:305

Облик живой этих лиц, самоцветами не искаженный,

В красках сумел передать кистью своей Апеллес.306

Жены, подобные тем, не ищут любовников всюду:

Мерою полною им скромность дает красоту.

25 Не потому говорю, что соперников я опасаюсь:

Дева вполне хороша, если влюблен хоть один.

Ты же — тем паче: тебе аонийскую лиру вручила

Мать Каллиопа и Феб песни свои подарил.

Речи прелестны твои, и тебе ниспослано свыше

30 Все, чем Венера мила, все, чем Минерва горда.

Этим и будешь ты мне всю жизнь мила и любезна,

Лишь бы противна была жалкая роскошь тебе.

III

Как на пустом берегу в забытьи критянка лежала,

В час когда уходил в море Тезеев корабль,307

Как Андромеда, Кефеева дочь, без оков задремала,

Лежа на твердой скале, первым объятая сном,

5 Как эдонида,308 упав, утомленная долгою пляской,

Спит на ковре травяном у Апидановых вод,309 —

Так же, казалося мне, и Кинфия сладким покоем

Дышит, головку свою к зыбкой склонивши руке,

Ночью когда я пришел, отуманенный Вакхом обильным

10 И освещали мне путь, факел колебля, рабы.

Тут я, еще не совсем потеряв помраченные чувства,

К смятой постели ее робко пытался скользнуть.

Хоть с двух сторон и Амур и Либер, страсть разжигая,

Оба жестоким огнем стали меня искушать,

15 Тихо ее приподнять, подложить ей под голову руку

И, повернувши уста, к ним поцелуем прильнуть, —

Все-таки я не посмел покой госпожи потревожить,

Помня про вспыльчивый нрав, часто терзавший меня;

Лишь неотступно в нее я внимательным взором впивался,

20 Так же, как Аргус, дивясь на Инахиды рога.310

То со своей головы снимать начинал я веночки

И возлагал их тебе, Кинфия, я на чело.

То забавлялся, тебе поправляя тихонько прическу,

То осторожно тебе вкладывал в руки плоды.

25 Но равнодушному сну расточал я дары понапрасну:

Часто с высокой груди падали наземь дары.

Всякий же раз, когда ты во сне потихоньку вздыхала,

Трепетный, я цепенел, глупой приметы боясь,

Чтоб сновиденья тебе не навеяли страхов нежданных,

30 Чтобы никто не посмел нагло тобой овладеть.

Так и стоял я, пока, проходя от окошка к окошку,

Не постаралась луна в очи тебе заглянуть.

Светлым раскрыла лучом луна твои сонные глазки,

И, опершись на постель, ты мне сказала тогда:

35 «Ах, наконец-то замок на дверях соперницы гордой

К мягким подушкам моим снова тебя возвратил!

Где ты часы проводил лишь мне обещанной ночи,

И на закате светил томный откуда бредешь?

О, если б сам ты терпел такие же ночи, какие

40 Ты заставляешь терпеть вечно бедняжку твою!

Долго, усталая, сон прогоняла я пурпурной пряжей,

Или гасила печаль звуком Орфеевых струн,311

Или же вновь я кляла в своем одиночестве тихом

Эти свиданья твои долгие на стороне.

45 Сон победил наконец, крылами коснувшись отрадно:

Он лишь один осушил горькие слезы мои».

IV

Что восхваляешь ты, Басе,312 мне столько всяких красавиц?

Думаешь, я изменю милой моей госпоже?

Иль ты не в силах терпеть, чтоб судьбою мне данные годы,

Сколько бы ни было их, в рабстве привычном я жил?

5 Если б ты даже воспел Антиопу мне, дочку Никтея,

Иль Гермионы самой, дивной спартанки, красу,

Или красавиц иных, рожденных прославленным веком, —

Кинфия все же, поверь, славой затмила бы их;

Не говоря уж о том, что в сравненье с любою красоткой,

10 Даже при строгом суде, всех она их превзойдет.

Но не фигура ее довела меня, Басе, до безумья;

Большее есть, от чего сладко сходить мне с ума:

Ум благородный ее, совершенство в искусствах, а также