Лиса в курятнике

После заявления сапожника, свидетельствующего, без всяких сомнений, о его широкой натуре, все присутствующие наперебой стали поздравлять его с радостным торжественным событием. Даже цирюльник пожал ему руку, что, несомненно, произвело сенсацию в обществе.

Маленькая Двора заметила Дольникера и бросилась ему на шею:

— Я так счастлива, господин инженер! Сначала Зеев и слушать не хотел о женитьбе, но потом папа сказал ему по-доброму, что застрелит его как собаку, и он согласился.

Политик по-отцовски погладил блондинку по голове, поглядывая на секретаря, который в поднявшейся суматохе скрылся в соседней комнате. Дольникер увязался за ним и открыл дверь прежде, чем Зеев успел ее захлопнуть. Некоторое время они стояли друг против друга, затем Зеев отпустил ручку двери и враждебно поглядел на шефа:

— Вы полагаете, Дольникер, что я смирюсь со всем этим цирком?

— Почему бы и нет? Деревенский образ жизни гораздо более здоровый, Зеев.

— Так вы здесь и поселитесь, — процедил секретарь сквозь зубы, — я не собираюсь всю жизнь провести в этой мусорной куче! Зачем мы сюда приехали?

— Почему ты меня спрашиваешь? Разве я стремился сюда?

Секретарь подошел поближе:

— Не врите, Дольникер!

Политик отступил на шаг. Он врет? Амиц Дольникер врет? Ведь, кажется, всего лишь минуту тому назад секретарь сказал ему, слово в слово:

— Это будет полноценный оздоровляющий перерыв в работе, в этой заброшенной деревне, без прессы, без шума…

— Зеев, — грустно прошептал Дольникер, оскорбленный до глубины души, — возьми свои слова обратно!

Зеев сбросил со своего плеча руку политика, побледнев, как будто вся кровь отлила от лица:

— Хватит, Дольникер, вы мне уже вот так надоели! Вы сенильны до такой степени, что полагаете, будто я нуждаюсь в ваших советах! Как раз наоборот, Дольникер! Кто пишет ваши знаменитые речи? Кто подверг кровопусканию в розницу ваши первые статьи? Кто вы, в конечном счете? Что вы понимаете, что вы знаете? У вас есть какая-нибудь специальность? Дольникер управляет семью предприятиями, Дольникер тут, Дольникер там, Дольникер туда-сюда, звонит, контролирует, снимает и повышает, участвует каждый день в дюжине заседаний, Дольникер сотнями увольняет и назначает специалистов, за ним — последнее слово, а он сам ни слова не понимает в деле, которым руководит. Чудны обычаи этого мира! Множество дураков изучают годами профессию и тащат ежедневный груз повседневных забот, для того чтобы в конце концов пришел какой-то большой политик и сорвал все плоды успеха — лишь в силу того, чему они, несчастные специалисты, не успели научиться в университетах или на предприятиях, Дольникер умеетговорить о том, что они, другие, делают. Да, в этом вы специалист, Дольникер! Говорить, говорить, как патефон, часами, подобно крану, опьяненному собственным капаньем! Говорить без всякого смысла, без содержания, как в насмешку. Пошлость на пошлости, банальность на банальности! Дольникер воюет до последней капли крови, не зная, что такое патрон, Дольникер посылает массы людей, чтобы пустыня расцветала, тогда как он сам не вырастил даже цветка в горшке! Амиц Дольникер — политик! Но ведь даже говорить по-человечески вы не можете! Ваш язык перемалывает иностранные слова, и ни одного из них вы не употребляете правильно! Но это, разумеется, не мешает вам получать литературные премии, открывать выставки всевозможных искусств, и все хорошо, пока вы не начинаете есть, тогда люди вокруг бегут сломя голову. Скажите, Дольникер, неужели вы действительно воображаете, что вы — нормальный? Вы разве не замечали, что вы к любому человеку обращаетесь во множественном числе, как будто выступаете перед массами? Вы хоть знаете, сколько раз вы рассказывали эту идиотскую историю, смысла которой я, кстати, так и не понял. Все смеются за вашей спиной, Дольникер, но вы, со всеми вашими великими способностями, не можете даже понять, что над вами все и всюду насмехаются. Я вам сейчас расскажу, как вы меня «открыли». Я поспорил в нашем отделении партии, что смогу приветствовать вас самыми идиотскими комплиментами, и вы просто растаяли от удовольствия. «Архитектор, формирующий образы, осуществляющий и захватывающий!» Вы захватываете только одно место, Дольникер, — место в партийном списке, и даже там вы преграждаете путь молодым, которые способней вас. Дольникера невозможно спихнуть, он прочно сидит в своем кресле, в которое случайно попал тридцать лет назад, как будто его к этому месту приклеили горячим тестом, и сидение в этом стариковском кресле ему понравилось…

Секретарь выпихивал из себя слова, его тело оставалось прижатым к стене. Говоря, он хрипел:

— Когда вы, наконец, увидите себя таким, каковы вы на самом деле? Когда вы поймете, что ваше время ушло безвозвратно, что сегодня вы — всего-навсего мыльный пузырь. Вы что, ждете, когда лопнете?

С этими словами Зеев рухнул на постель и растянулся на ней с громовым смехом. Политик выслушал весь этот выплеск эмоций со смешанным выражением удивления и отвращения. Он почему-то не покраснел, и даже жилы на его лбу не вспухли, но как-то вдруг внезапно постарел. Он сделал шаг в сторону кровати Зеева и схватился за спинку, чтобы не упасть:

— Допустим, что сегодня я — мыльный пузырь, — сказал он тихо, — что сегодня я уже лишний, старый дуралей, над которым все смеются за его спиной. Но говорить, что в свое время я не занимался конструктивными вещами, что я лишь болтал? А кто же тогда созидал страну, если не Дольникеры? — голос политика сломался, и глаза его наполнились слезами. — Допустим, что все это так и есть. Но тогда вы, мой юный друг, зачем вы подхалимничали сладкими речами этому бездельнику-старику — дабы украсть его мнение? Зачем вы добивались его милости? Только во имя карьеры? Только для того, чтобы занять позицию в партии? Допустим, я действительно всеобщее посмешище, старикан, вообразивший, что он делает нужное дело. Тогда вы, мой способный друг, вы гораздо хуже меня, погрязшего в иллюзиях. Вы — просто слабая каракатица, ибо всегда знали, что ломаете комедию. Вы, друг Зеев, станете со временем таким же старым дуралеем, какого вы только что описали, с той небольшой разницей, что этот старый дуралей, этот псих Амиц Дольникер закончит свои дни в бедности, но с чистыми руками, а вы, мой трезвомыслящий друг, станете продажным и низким ханжой…

Секретарь приподнялся в постели и стал дергаться:

— Дольникер, прекратите, ради Бога! Прекратите!

Дольникер вышел из комнаты и тихо прошел мимо толпы празднующих свадьбу. Только Герману Шпигелю он бросил:

— Господин ветеринар, мой опекун в вас нуждается.

Глава 14 Персона нон грата

Дорогая моя Геула!

Настоящее письмо я отправляю тайно, с моим доверенным человеком — водителем «Тнувы», поскольку нежелательно, чтобы секретное содержание данного документа было бы предано огласке. Вначале у меня была мысль уехать домой на этом грузовике, но затем я решил не подвергать опасности мое с каждым днем слабнущее здоровье. А посему настоящим документом прошу тебя, Геула, без промедления прислать машину, чтобы мы поехали домой.

На этот раз никаких колебаний не будет, я ни за что не изменю своего твердого решения. И тебе не придется предпринимать те детские шаги, которые вы затевали, чтобы меня вернуть. Я прекратил контакты с населением и сегодня утром отказался даже от своего опекуна. Я пережил тяжелый душевный кризис, который оставил свой след и на моем пошатнувшемся здоровье, как сказано выше. Теперь я снова вынужден принимать множество разных снотворных, да и желудок мой ведет себя необузданно. Я полагаю, что и мое давление повышено сверх меры. Я глубоко разочаровался в человеке, который много лет был прахом у моих ног и эксплуатировал мою доверчивость, пользуясь моей добротой. Эта рана все еще глубока в моем сердце, и поэтому я сейчас не могу дать тебе подробный отчет об этом болезненном происшествии. Я хотел бы вкратце обрисовать тебе ситуацию, которая стала еще одним разочарованием — другого рода. Эта история произошла в Эйн Камоним, жители которого расколоты на враждующие лагеря, полностью развращены и погрязли в злоупотреблениях. Я надеюсь, Геула, что описание этих явлений поможет тебе понять ту ситуацию, которая мучит меня невыносимо.

Итак, две недели тому назад я нашел на своей постели анонимное послание, в котором корявыми буквами было написано: «Почему цирюльник строит коровник вместо конторы?» В то время я уже полностью устранился от дел деревни, однако должен был дать свое заключение по данному вопросу, ибо стройматериалы завозились в деревню в течение полутора месяцев и на месте конторы старосты еще ничего не было построено, кроме четырех бетонных столбов фундамента. А на площадке для строительства Дворца культуры можно увидеть лишь поспешно воткнутую табличку: «Здесь вскоре будет построен Дворец культуры деревни Эйн Камоним имени светлой памяти Амица Дольникера, да будет ему земля пухом». (Последнее добавление вызвано тем, что я был инициатором создания этого учреждения; вместе с тем я заявил, что не считаю себя одним из византийских императоров, в честь которых давали имена общественным местам еще при их жизни.) Но на фоне преступного затягивания строительства общественных зданий господин Хасидов, провизорный староста, отгрохал шикарный коровник, отлитый целиком из бетона, и это явление, мягко говоря, заставляет глубоко задуматься. Вследствие всех этих явлений я передал анонимную записку для работы с ней совету, но делегаты отнеслись к жалобе с явным пренебрежением, опираясь на тот факт, что жалоба не подписана. Вследствие моего известного многим бескомпромиссного отношения к анонимным письмам (кстати, дорогая, посмотри стенографический отчет рабочей комиссии конгресса за текущий год, и ты найдешь там после длинных пустопорожних рассуждений Шимшона Гройдеса мою речь по этому вопросу, которая располагается, как мне кажется, с 293 по 420 стр.). На этот раз я заупрямился и проинформировал г. Хасидова, что, невзирая на отсутствие подписи, меня все же продолжает занимать вопрос — на какие именно средства построен этот шикарный коровник? Г. Хасидов сказал, что он не готов ответить, пока не узнает, кто именно писал записку.

С определенной точки зрения казалось, что он прав, посему я немедленно пригласил начальника полиции в зал заседаний и велел ему начать расследование при помощи его умной собаки Сатаны. Вместе с тем я информировал его намеком о моих подозрениях, что автор записки — из числа приближенных к совету и его жалоба — не что иное, как акт личной мести, вслед за чем собака Сатана понюхала анонимную записку, тут же взяла в пыли след и пошла на второй этаж. К моему глубокому удивлению, собака Сатана зашла прямиком в мою комнату, однако через несколько минут полицейский вывел ее оттуда, охваченный страхом, ибо собака Сатана подошла к его кровати и стала громко лаять.

Таким образом выяснилось, что именно полицейский и есть автор записки и он же положил ее на мою постель, воспользовавшись отсутствием бдительности с моей стороны. Полицейский даже составил подробный протокол допроса в соответствии со стандартом, и я могу процитировать его слово в слово — со всеми занимательными и парадоксальными особенностями:

Я. Почему вы написали письмо?

Подследственный. Потому что это ужас, как разворовывают деньги деревни.