Лишние дети

— Они ведь не его дочери, — пробормотала Мэвис. — Вполне естественно, что он не любит их. Он никогда не сможет полюбить их так же, как своего ребенка. Вы не согласны? Это ведь будет его малыш.

— Вам потребуется заполнить заявление с просьбой об опеке над дочерьми, если вы действительно собираетесь отдать их.

— На время, пока мы не обустроимся, — промямлила Мэвис. — Это заявление нужно заполнить сейчас?

— В одиночку вам будет трудно разобраться, — ответила мисс Хопкинс. — Думаю, вам лучше взять бумаги домой, внимательно прочитать их и обсудить всё с вашим… женихом. Торопиться не стоит, вы же понимаете. Как только вы подадите заявление, оно будет рассмотрено, однако должна предупредить: это не значит, что оно будет тут же удовлетворено. Потребуется некоторое время для принятия решения, но когда оно будет принято, ваших дочерей тут же заберут. — Мисс Хопкинс поднялась на ноги. — Но спешить не стоит, нужно хорошенько всё обдумать.

Мэвис тоже поднялась, держа сумочку прямо перед собой, словно загораживалась от грозной женщины.

— Да, — кивнула она, — я возьму бумаги домой и завтра их принесу.

— Очень хорошо.

Мисс Хопкинс позвонила, и в дверях появилась мисс Паркер.

— Мисс Паркер, дайте, пожалуйста, миссис Стивенс бланки заявлений на временную опеку и усыновление.

— Усыновление?! — воскликнула Мэвис.

— Разве не за этим вы сюда пришли, миссис Стивенс? Вы ведь ищете кого-то, кто избавит вас от Риты и Рози, чтобы вы могли начать новую жизнь с новым мужем.

Мэвис не ответила, и мисс Хопкинс продолжила:

— В таком случае, пожалуйста, заполните оба комплекта бланков и принесите их вместе со свидетельствами о рождении детей. Хорошего дня, миссис Стивенс.

Когда за посетительницей закрылась дверь, мисс Хопкинс задумалась. Ей было ясно, что матери девочки не нужны, но она знала кое-кого, кто будет рад принять этих детей. Если мать вернется с нужными документами, она попытается ускорить рассмотрение ее заявки.

Мисс Хопкинс была недавно назначена в отдел по делам детей, но обладала многолетним опытом работы в сфере социального обеспечения. Она была важной фигурой в Комитете по правам ребенка, и ее решения обычно принимались во внимание. Мисс Хопкинс сняла телефонную трубку и попросила оператора соединить ее с неким номером.

Глава 4

Эмили Ванстоун уставилась в окно. Шел дождь, поэтому сад выглядел серым и унылым. На столе перед ней лежал рекламный буклет, на котором был изображен залитый солнцем, сияющий пейзаж. В верхней части буклета виднелась красивая надпись:

«Нежная забота» открывает перед детьми лучший мир, лучшую жизнь.

Десять лет назад Эмили Ванстоун — незамужняя дочь покойного Джорджа Ванстоуна, свояченица сэра Эдварда Шеррингтона и столп Методистской церкви в Кроссхиллс — основала благотворительную организацию для спасения детей, которых называла беспризорниками, из бедных и неблагополучных семей.

Когда умер ее отец Джордж Ванстоун, фабрикант и филантроп, его наследство было поделено на четыре части. По одной четверти досталось каждой из трех его дочерей: Амелии, Эмили и Мод, а последнюю, четвертую часть своего значительного состояния он вложил в трастовый фонд, которым должны были совместно управлять «в интересах нуждающихся» Эмили и муж Мод, адвокат Мартин Филдинг. А кому же, как не детям, живущим на улице, следует помочь в первую очередь.

Эмили съездила к Амелии и ее мужу, сэру Эдварду Шеррингтону, чтобы поделиться своими планами. Она не собиралась просить у них денег, это была бессмысленная затея. Что толку иметь зятя-аристократа, если не можешь извлечь из этого факта никакой выгоды. Эмили сказала сестре, что хочет кое-что с ними обсудить, и Амелия довольно неохотно пригласила ее на ужин.

— У девочек-сироток будет крыша над головой, — объясняла Эмили.

— Приют только для девочек? — спросила Амелия.

— Конечно, — поспешила ответить Эмили. — Именно девочек нужно защищать, чтобы они не стали проститутками… или кем похуже.

— Что может быть хуже проституции? — рассеянно поинтересовалась Амелия.

Эмили проигнорировала ее реплику и продолжила:

— Их будут кормить и одевать, но главное, они узнают о христианских ценностях. Они научатся работать и молиться. Будут вести себя, как достойные члены общества, найдут свое место в жизни. Им не позволят скатиться на дно, стать преступниками, как случилось с их родителями. В приюте будет строгая дисциплина, никакой распущенности — только так девочки смогут стать достойными членами общества. Мы вытащим детей из канавы, пока не станет слишком поздно.

Сэр Эдвард смотрел на женщину средних лет, сидевшую перед ним. Седеющие волосы собраны в тугой пучок на затылке, в глазах фанатичный блеск. «Эмили — настоящая дочь своего отца», — подумал он.

Несмотря на превосходство в социальном положении и образовании, Эдвард Шеррингтон испытывал благоговейный трепет перед тестем, хотя никогда не признавался в этом самому себе и немного побаивался свояченицы.

У Джорджа Ванстоуна не было сыновей, но Эмили была такой же проницательной и деловой, как и ее отец. Фабрики по-прежнему работали и приносили прибыль, а Эмили отказалась передать бразды правления кому-нибудь из свояков. Это всех устраивало. Мужья сестер были рады, что их жены получают свою долю прибыли, и вмешиваться в дела Эмили никому не хотелось. Ей была предоставлена полная свобода. «Все ее проекты приносят прибыль, — подумал Шеррингтон, — почему бы не попробовать и этот».

— Я обсудила все с Мартином, — призналась Эмили. — Он не возражает против того, чтобы я основала приют на деньги трастового фонда. Я уже выбрала дом в Расселл-Грин, завтра мы с Мартином поедем смотреть.

Эдвард Шеррингтон пожал плечами.

— Решать тебе. Мое одобрение вряд ли нужно, если только ты не собралась просить у меня денег.

— Нет, Эдвард, — мягко возразила Эмили. — Мне не нужны твои деньги. Мне пригодилось бы твое имя.

— Мое имя?

— Да. Мне хотелось бы, чтобы ты выступил соучредителем. Твое имя будет красиво смотреться на рекламном буклете.

— Ну, мне надо подумать…

— Имя баронета смотрелось бы очень красиво на официальных бумагах, как тебе кажется? — обратилась Эмили к сестре.

Она считала, что та могла бы напомнить Эдварду, что именно благодаря своему титулу он заполучил богатую жену.

— И правда, — согласилась Амелия.

Она не была дурой, и ей не хотелось лишний раз напоминать мужу, чем он ей обязан. Сделка ее вполне устраивала. Теперь она была леди Шеррингтон и вращалась в высших кругах общества. Да и вспоминать о своем низком происхождении ей совсем не хотелось. Напротив, ей нравилось изображать из себя леди Баунтифул^[2], и мысль о том, что фамилия Шеррингтон будет красоваться на фирменном бланке благотворительного фонда, показалась ей весьма заманчивой.

— Знаешь, Нед, а Эмили права, — произнесла она. — Можно попробовать.

— Что ж, — наконец, произнес Эдвард, — если ты хочешь, чтобы я стал соучредителем, покровителем твоего фонда, разве я могу отказаться. — С этими словами он взглянул на Эмили поверх бокала с вином. — Но большего от меня не проси. На этом мое участие закончится. Понятно, Эмили?

— О, конечно, Эдвард. — Эмили подавила улыбку. Ей совсем не хотелось, чтобы Нед вмешивался в ее дела. — Обещаю, что больше ни о чем тебя не попрошу.

На следующее утро Мартин Филдинг заехал за Эмили, и они отправились в Расселл-Грин, чтобы посмотреть дом, который она выбрала. Эмили он понравился с первого взгляда.

Это был довольно большой уродливый дом викторианского типа с обширным садом и высокой живой изгородью из лавровых деревьев. Единственным украшением здания из серого камня служила невысокая башенка в одном его крыле. В 1920-х годах к дому пристроили кирпичное крыло, в котором устроили кухню. На заднем дворе раскинулся сад с фруктовыми деревьями, неопрятной лужайкой и даже огородом. Сад был обнесен высокой каменной стеной. Было видно, что много лет за ним никто не ухаживал.