Лишний в его игре

Но план Б, состоявший в защите, а не нападении, у Ярослава явно не продуман, поэтому он переводит на меня злобный взгляд и взрывается:

— Это все бред! Ты нищеброд из семьи алкашей, преступные наклонности у тебя в генах!

Он толкает меня, я толкаю его.

— Так, парни, разошлись по углам! — рявкает Бульдожье Лицо. А затем обращается к Катерине Николаевне. — Да что тут у вас происходит? История очень увлекательная, но у нас совершенно нет времени! Заявление будете писать? Если да, то будем разбираться, кто чего куда. Нет так нет, это ваше семейно-соседское дело.

Катерина Николаевна поднимает голову. Переводит усталый взгляд с меня на Ярослава — пытается по нашим глазам прочитать правду. Ненадолго закрывает глаза, собираясь с духом, а когда открывает снова, лицо у нее уже другое — спокойное, холодное, на губах играет легкая вежливая улыбка.

Катерина Николаевна встает из кресла, выпрямляет спину и скрещивает руки перед собой. Так она выглядит уверенной в себе.

— Нет. Я не буду ничего писать, — мягко говорит она, а затем строит растерянное и наивное лицо и виновато улыбается. — И вообще, как же я забыла… Я деньги передала на хранение маме. А те несколько купюр я просто подарила Дане. Это все ужасное, ужасное недоразумение! Простите за беспокойство.

Она виновато смотрит на милиционеров. Те переглядываются, что-то ворчат и, качая головами, плетутся к выходу. Видно, что не поверили ей, но лезть не будут. Катерина Николаевна провожает их и, вернувшись к нам, наконец сбрасывает свою маску. Она оскорблена и зла. Ее голос ледяной, слова она чеканит:

— Ни один из вас не уйдет отсюда, пока виновный не признается. Что произошло?

— Мам, я не брал эти деньги! — Ярослав строит честные глаза, даже пускает слезу. — Мне незачем их брать. Если бы я хотел, то крал бы понемногу, и не из сейфа, а у тебя из кошелька. Так было бы незаметнее. Но чтобы такую гигантскую сумму? Я что, совсем дурак? Ты же сразу на меня подумаешь, у тебя теперь так: если какая проблема, значит, обязательно я виноват!

Он говорит с обидой. И видно, что его слова Катерину Николаевну задевают. На лице снова появляется смятение. Ей очень, очень хочется ему поверить. Я с ужасом понимаю, что теперь все стрелки указывают на меня и я тоже должен привести веские доводы в свою защиту… Что за дрянной мир, где правду еще надо доказать? Ничего в голову не приходит. Поэтому я выбираю другую тактику и саркастично бросаю:

— Конечно, это я. Я заходил к вам, пока вас не было дома. Украл все деньги. Ведь я — кто? — Я развожу руками. — Сосед из плохой семьи, мне плевать на вас, я вас просто использовал. А вообще все это моя мама замыслила. Эти деньги я для нее украл. Зря вы милиционеров выпроводили, они бы еще покопались. Пошастали бы подольше по моей квартире, еще бы какие улики собрали. Я ведь еще много всего прихватил, помимо денег.

Я говорю так едко, потому что все же обижен. Как она может думать на меня?

Катерина Николаевна хватается за голову, как будто от внезапной мигрени, закрывает ладонями лицо. Тяжело, с шумом выдыхает:

— Как же я от вас устала!

— Мам, ну действительно, кто он тебе? — напирает Ярослав. — Сколько ты его знаешь? Полгода? Что ты вообще о нем знаешь? В школе он темная лошадка. Он и подставить других может ради того, чтобы оценку получше себе выбить!

Катерина Николаевна убирает руки от лица, смотрит то на меня, то на Ярослава, то снова на меня. Она разрывается, на лице — болезненная гримаса. Она усилием воли сдерживает себя: кажется, еще секунда — и заорет, чтобы мы оба катились к черту.

Тишина мучительно давит. Я слышу, как колотится сердце и как тикают висящие на стене часы: на каждую секунду два удара. Я понимаю, сейчас Катерине Николаевне предстоит сделать ужасный выбор. И я также понимаю, что этот выбор она сделает обязательно.

— Даня, давай сюда ключи.

Все внутри обрывается. Я знаю, что это значит. Мне больше нет доверия. Больше не будет ни занятий, ни разговоров за травяным чаем, ни лепки вареников. Я впервые нашел близкого человека, который дарил мне заботу просто так. И вдруг в один момент у меня его отбирают. Это жестоко. Но это ее выбор.

Я достаю связку, тереблю ее в руках. В горле застрял ком слез. Чувствую, что вот-вот разрыдаюсь. Я хочу сказать так много. Что я все понимаю и в любом случае важнее всего правда: я этого не делал. Я благодарен ей за все, она сделала меня лучше.

Хочу рассказать ей обо всем, что происходило между мной и Ярославом. О том, как все это время мы боролись… за нее. А сейчас все просто зашло слишком далеко. Я не знал, что Ярослав пойдет на такое. Видимо, ему и правда было чертовски важно устранить меня. Пусть так. Но ком в горле вырос до размеров теннисного мяча, я не могу не то что говорить, даже нормально дышать. Поэтому я протягиваю свою связку молча. Я сдаюсь.

Катерина Николаевна отцепляет от связки ключ с черной головкой и…

Протягивает его Ярославу.

Он недоуменно смотрит на ключ, покорно берет его, не осознавая происходящее:

— Что это значит? Зачем мне он?

— Ты знаешь, — холодно говорит она.

До него вдруг доходит. Он округляет глаза:

— Ты… Ты… выгоняешь меня?

Катерина Николаевна смотрит на него отстраненно и глухо говорит:

— Ты же так кричал о независимости. Так вот, я ее тебе дарю. Бабушкина квартира теперь твоя, живи в ней один, как и мечтал.

На лице Ярослава появляется выражение оскорбленной невинности:

— Ты считаешь, что это я, да? Веришь этому , а мне — нет?

— Собери свои вещи, — игнорируя вопрос, велит она. — Я хочу, чтобы ты съехал сегодня же. Я могу тебя отвезти, но лучше вызови себе такси. Ты теперь можешь сам себя обеспечить, у тебя достаточно средств. А я какое-то время не желаю тебя видеть.

Я смотрю на нее во все глаза. Я не представляю, чего ей стоил этот выбор. И… я ликую: она выбрала меня, она поверила мне! Она поняла, что деньги украл Ярослав.

Он смотрит на нее с яростью. Губы сжаты в точку. Дышит тяжело, и каждый вздох все глубже и резче. Гнев и обида разрастаются и разрастаются в нем, а потом — выплескиваются наружу. Он вцепляется себе в волосы с такой силой, будто хочет их выдрать, рычит и наконец резко выбрасывает руки в стороны. Кричит:

— Да пошла ты к черту! Ты жалкая трусиха, не можешь признаться, что просто хочешь избавиться от меня! Думаешь, я не видел листовки?

— Какие еще листовки? — все же немного теряется она.

— Такие листовки! — передразнивает он. — С гребаными школами-интернатами. Я все увидел, мам. И все понял. Ты давно уже думала, как бы меня сплавить куда подальше. Вон, даже рекламки подбирала! Целую коллекцию собрала.

Меня словно бьют под дых. Рекламки… Это я их подкинул, а потом забыл… Черт. Я думал, листовки попадут в руки к Катерине Николаевне, а их увидел Ярослав! И он подумал на нее… Представляю, как он разозлился. Значит, и деньги он украл из мести, не понимая, что делает? То есть виноват все-таки я? Как же все запуталось!