Лишний в его игре

Антон смотрит на меня с жалостью:

— Дай ключ от почтового ящика.

— У меня его нет, — теряюсь я, — только от квартиры.

— Ты безнадежен, — вздыхает Антон и выходит за дверь.

Вскоре свет волшебным образом появляется, а Антон возвращается с какой-то бумажкой — очевидно, квитанцией. Почему включился свет? Ничего не понимаю!

— Выбило пробки, — поясняет он.

— А как ты включил?

Он закатывает глаза:

— Пойдем, познакомлю тебя со щитком.

Снаружи Антон инструктирует меня, как включить электричество, если выбило пробки.

— А это квитанция? — киваю я на бумажку, когда мы возвращаемся в квартиру.

— Ага, нужно оплатить. Ты в ящик хоть заглядывай, а то отключат за задолженность.

— А как оплачивать? — Я беру квитанцию и разглядываю. — Мне тут ничего не понятно!

Антон хлопает себя по лбу:

— Давай сюда. Сейчас за продуктами пойду и оплачу. А ты сходи в душ: от тебя несет, как от вокзального бомжа.

Я отмокаю в ванне. Затем выхожу и потягиваю носом. Заглядываю в кухню:

— Чем это пахнет? Супчиком?

Антон помешивает что-то в кастрюле:

— Да, через час будет готово.

Вспоминаю дом и мечтательно протягиваю:

— Я хочу французский рыбный суп де пуассон с соусом руй.

— Де пуассон с соусом руй — это, конечно, здорово, но есть ты будешь щи!

Пока готовится суп, мы моем посуду, собираем и выбрасываем мусор. Избавляемся от груды чужих одеял. Потом садимся есть.

— Классно готовишь! — хвалю я. — Научишь?

— Запросто.

— И вообще… — Я запинаюсь. — Будет здорово, если ты расскажешь, как тут все устроено.

— Что устроено? — не понимает Антон.

— Ну, свободная жизнь. Как чего оплачивать, что делать, когда вырубает свет…

Он снисходительно улыбается, хмыкает:

— Хорошо. Но лучше бы все это узнать до того, как собираешься жить отдельно. Чтобы потом не было сюрпризов.

— Это было спонтанное решение. Я не успел подготовиться.

После еды мы продолжаем уборку. В итоге остается только гора грязной одежды.

— Осталось только машинку пару раз загрузить, — подводит итог Антон.

— Окей. А то, что получше, я лучше на руках, все равно стиралка хреново стирает.

— Правда? — Он наигранно удивляется, словно он заодно с моей стиралкой и они вместе решили надо мной подшутить.

— Ага. Все мыльное, ничего не отстирывается.

— Хм… Пойдем посмотрим.

Он выдвигает контейнер для залива моющих средств. Там два отделения, на одном — для стирального порошка — остатки порошка, а второе — непонятно для чего — чистое.

— Я уверен, стирка пройдет лучше, если засыпать стиральный порошок в отсек для моющего средства, а не для кондиционера.

— Что? — Я растерянно смотрю на два отделения. — Но я сыпал куда нужно!

Антон показывает:

— Вот тут нарисована римская единица, видишь? Это для порошка. А вот цветок — для кондиционера. Все просто.

Я растерянно ерошу волосы:

— Так вот почему я хожу весь в прыщах и чешусь!

— Возможно, — улыбается Антон. — Кажется, мне придется писать целую инструкцию, как тебе не умереть в этой квартире.

День 38

Антон теперь приходит довольно часто: обучает меня искусству выживания в бытовых условиях, что, как оказалось, гораздо сложнее, чем в диких. Он учит меня готовить — и я с удивлением понимаю, что сырое мясо на сковородке превращается в жареное без всяких заклинаний. А проблема тухнущего белья решается, когда Антон хватается за какую-то ручку на стиральной машине и поясняет:

— Нужно просто подкрутить обороты отжима.

Э-э-э… для меня это значит то же, что и «Нужно просто подкрутить силовой регулятор ионного лучемета», поэтому я задаю уточняющие вопросы.

Часто смотрим фильмы. Конечно, в их список входит и «Форсаж». Но «Форсаж» с Антоном смотреть невозможно! Он проговаривает вслух все реплики Доминика Торетто.

Мы валяемся на диване, пьем любимый напиток Доминика — конечно, потому, что Вин Дизель в фильме его хлебает ведрами, и Антон говорит дико пафосную фразу одновременно со своим кумиром, с таким же серьезным и пафосным видом. Мне становится смешно:

— Миллионы приходят, уходят — не в них счастье. Самым важным на свете всегда будут люди в этой комнате, вот здесь, сейчас. За семью! — Герои в кадре чокаются бутылками. Антон поднимает свой стаканчик и смотрит на меня.

И мое веселое настроение вдруг испаряется. Я что-то понимаю. А ведь он… он же всегда был рядом, стоило только протянуть руку. Он пытался завести со мной дружбу, но я его отталкивал. Мама столько раз про него говорила… Она была права. Но, как всегда, она своими стараниями только отвращала меня от того, за что стоило крепко держаться.

Люди, которых я считал друзьями, оказались полным дерьмом. Возможно, я бы понял это сам, но из-за маминой настойчивости упрямился и нарочно делал все ей наперекор. Логика моих мыслей была такая: «Мама считает моих друзей дерьмом? Тогда я упрямо буду считать их самыми лучшими!». А сейчас, когда я остался совсем один, только Антон пришел и помог мне. А я ведь даже не узнал бы его в толпе…

«Друзья познаются в беде» — тот, кто придумал эту фразу, чертовски прав.

И я чокаюсь с Антоном.

День 39

Я окрылен и воодушевлен: у меня теперь есть настоящий друг. Но даже с ним моя тоска разрастается в груди черной дырой. Один раз, вечером, когда становится совсем невыносимо, я иду к своему старому дому. Смотрю наверх, ищу окно своей кухни.

Жалюзи не опущены, и я хорошо вижу маму. На ней варежки-прихватки, она ставит на стол форму с дымящимся пирогом. Снимает варежки, разливает по двум чашкам заварку и кипяток. На меня обрушиваются воспоминания: свист чайника, ароматы чая с травами и пирога с брусникой. Я чувствую их так остро, будто сижу с мамой рядом.

В этот миг я хочу ринуться в подъезд. Взбежать по ступенькам, позвонить в дверь, сказать маме, как же я виноват. Но тут все внутри меня опускается: я вижу Хмуря. Он подходит, садится за стол. Мама кладет ему кусок пирога, они пьют чай. Беседуют. Мама улыбается. Она выглядит счастливой…

Эта картина идеальна. Я туда не вписываюсь. Я все только порчу.

Понуро возвращаюсь к себе.

Хмурь просто стер меня и занял мое место. Но он — моя лучшая версия. Так что, может, все, что произошло, — к лучшему?