Листая страницы. Жизнь и творчество композиторов Корепановых

Раньше у детских садов были летние дома отдыха – дачи. И на лето Варвара Матвеевна вместе с детским садом уезжала в Ягул, находящийся в тринадцати километрах от Ижевска. Но при каждом удобном случае прибегала домой, чтобы подкормить голодных сыновей и дочь.

«Вчера вечером приходила из Ягула мама. Пешком, с полбуханкой хлеба, ягодами и бидоном с молоком – всё для нас с Лилей. Она уже ничего необыкновенного, из ряда вон выходящего, не замечает в том, что отказывает себе в куске хлеба, пускается на всё, чтобы принести всё это нам, голодным птенцам, которые, даже не поблагодарив, с жадностью во взгляде набрасываются на всё, что она достаёт и буквально на глазах, пожирают. Сколько же любви нужно для…» (на этом запись от 2 августа 1947 г. прерывается).

Да, бабушка для своих детей была готова на всё. Она всегда верила в них, во всём поддерживала, гордилась их успехами. И они отвечали ей искренней любовью и заботой.

Понемногу всё нормализуется. Хор выходит из отпуска, начинается работа. Да и писать музыку Герман продолжает. Именно тогда он создаёт свою самую, пожалуй, знаменитую песню: «Мон тодам ваисько» («Я тебя вспоминаю») на слова удмуртской поэтессы Ашальчи Оки (Приложение 2). На её стихотворение наткнулся он случайно, но стихи его очень тронули, и он начал подбирать к ним мелодию. Записал её, сыграл на своей старенькой мандолине домашним. Мелодия всем понравилась и он, окрылённый, показал получившуюся песню дирижёру хора Анне Иосифовне Гордон. А та начала её разучивать с хором.

Позже, через много лет, в одном из выступлений на радио он говорил, что, когда он услышал свою песню в исполнении хора, у него запылало лицо, и слёзы выступили на глазах. И именно тогда он окончательно понял, что будет композитором.

Песня имела большой успех. Более того, она до сих пор не потеряла своего обаяния, и по сей день без неё не обходится, пожалуй, ни один хоровой концерт.

Но тем не менее пишет о своём триумфе Герман довольно сдержанно:

«Что меня сейчас интересует, так это гонорар. Деньги нужны на пропитание. Я уже продал радиокомитету за 200 руб. свою песню „Мон тодам ваисько“, её же собирается купить и филармония. Да вот уже второй раз позавчера получил из Иркутска гонорар за свои стихи, написанные ещё во времена oно, в Корее. Что ни говори, а всё плюс к зарплате» (запись от 30 августа 1947 г.).

В училище, где он одновременно посещает и второй, и третий курс, дела идут замечательно. Сказывается его самообразование в армии.

«В муз. училище дела идут почти что прекрасно. Я ничего не учу и считаюсь отличником на всех трёх курсах. Пока что благополучно решаю задачи по гармонии за 3-й курс, ещё лучше пишу диктанты по сольфеджио, немного подвигаюсь по дирижированию и кое-что сделал и по курсу фортепиано (гаммы! До-мажор! Ура!) Алиса Агабековна Чустузиан, преподаватель по фортепиано, мною довольна (кажется, даже очень!), Кац и того лучше и т. д. В общем, «всё хорошо, прекрасная маркиза!..» Ну, и ладно.

<…> Сегодня с Эриком Аммосовым ходили к моей симпатии, Люсеньке Козловой, «кнопке», и (увы!) не застали её и принуждены были мирно и спокойно целый час пробеседовать с её престарелой шестьдесятсчемтолетней матерью, после чего так же мирно удалиться по направлению к своим домам» (запись от 10 сентября 1947 г).

«Кнопка» – так любовно называет свою избранницу влюблённый молодой человек. Рядом с длинным и худым, как палка, Германом, Люся действительно выглядела очень миниатюрно. Невысокая, с чудесной фигурой, большеглазая… И не подумаешь, какой сильный характер скрывается за этим милым видом.

А какие у неё были волосы! Густые, волнистые, длинные. Её гордость. Всю жизнь она ухаживала за ними, как за своей величайшей драгоценностью. Но так оно и было.

Мы с сестрой не раз досадовали, что не досталось нам её волос, что всю эту красоту передала она брату Саше, которому они вообще были не нужны. Он вечно ходил либо стриженый, либо лохматый, а потом вообще облысел, и вся красота пропала втуне. А нам с сестрой достались папины волосы – тонкие, прямые и абсолютно не держащие завивку. Сколько в бигуди не ходи, а стоит попасть даже не под дождь, а просто выйти на улицу при повышенной влажности – и всё, волосы опять свисают сосульками.

Подстриглась мама, когда ей под 80 лет было. Трудно стало ухаживать за волосами, причёску делать. Ходила она уже плохо, так что парикмахера я на дом вызывала. Но слышали бы вы, как той жалко было убирать эту красоту, как охала она, срезая первые пряди. Впрочем, с такими волосами и короткая стрижка смотрелась великолепно.

Но до этого ещё далеко. А пока Герман собирается жениться, а Люся морщит нос и думает: хочет ли она замуж или лучше пожить ещё вольной жизнью.

Хоть учёба и личная жизнь занимают много времени, но писать молодой композитор не прекращает. По-прежнему ходит советоваться к Николаю Максимовичу, но правок становится всё меньше. Опыт нарабатывается быстро.

«Сегодня у меня радость: начисто переписал подчищенный вчера Греховодовым хор, отдал на рассмотрение Гордон. Слава Богу, кажется, отвязался!.. Этот хор в последнее время не давал мне никакого покоя. Я не мог приняться за какую-либо другую вещь. Привычки такой не имею. Если я принялся за что-нибудь, я уже не могу всецело отдаться другому делу, ибо первое, пока не выполнено, не даёт мне покоя. Впрочем, у всякого осла свои капризы, а потому не будем об этом распространяться. Сейчас у меня мечта: продать этот хор („Кыче шулдыр“ на сл. М. Петрова) и радиокомитету, и филармонии. Я бы смог и сапоги выкупить от сапожника, которому отдал заготовки ещё в начале лета, и ещё кое-что сделать, как-то: расплатиться за квартиру и с Греховодовым» (запись от 17 сентября 1947 г.).

Герман знакомится с поэтом Гаем Сабитовым. Он очень рад этому. Чтобы писать песни, ему нужны хорошие стихи. Репертуар хора радио составляли народные песни в обработке Васильева-Буглая, Греховодова, Молотковой и др., требовался новый репертуар, а где его взять, если нет хороших текстов?

В дневнике он записывает:

«Утром, зайдя в радиокомитет, открыл, что наш маленький Сабитов – поэт, и что он может снабжать меня своим товаром. Тоже хорошо! У Дунаевского – Лебедев-Кумач, у Соловьева-Седого – Фатьянов, а у Корепанова – Сабитов! Не так ли дружище? Ха-ха! Совсем в люди начинаешь выходить!» (запись от 17 сентября 1947 г.)

И первой песней, написанной на стихи молодого поэта и нового друга, становится песня «Тупаса улон понна» («За светлый мир»). Память о войне ещё жива, и песня посвящена ей:

Мы клянёмся покоя не знать,

Мир надёжно сберечь.

Никому не позволим опять

Пламя смерти разжечь.

(перевод Я. Серпина)

Сотрудничество оказалось удачным, и вскоре Герман пишет ещё одну песню на стихи Гая Сабитова: «Паймод, эке!» («Чудак рыбак»). Шуточная песня быстро завоевала популярность, перекочевала в репертуар ансамбля «Италмас» и исполнялась на его концертах много десятилетий с неизменным успехом.