Литературная Газета 6261 (№ 57 2010)

Пока «иллюстрации» драматического действия ограничиваются общими па неопределённого происхождения, всё выглядит более или менее внятно. Когда же дело доходит до собственно танго, драматические актрисы Алиса Фрейндлих и Варвара Владимирова оказываются гораздо убедительнее, чем профессиональные танцовщики. Этих последних даже бледными копиями назвать трудно. А от героинь просто нельзя глаз оторвать, настолько точно и чётко протанцовывают-проживают актрисы финал спектакля и с точки зрения хореографии, и с точки зрения психологии.

Удивительно и огорчительно то, что параллельного мира танго, языком которого можно было бы проиграть всю пьесу, зритель так и не увидел. А ведь, казалось бы, в этом отношении у постановщика все козыри были на руках. Да, её артисты молоды и, судя по всему, не очень хорошо подготовлены, во всяком случае по части классической хореографии, каковая является основой всякой другой, как бы далеко эта другая от неё ни отстояла на первый взгляд: согнутые колени на батманах, «валенки» на стопах при исполнении па-де-ша, заносы на турах – шила, как говорится, в мешке не утаишь. Но чистой балетной классики-то от них никто и не требовал, речь же шла о танго! В конце концов хореография, любая, модерновая и этническая в том числе, – это жёсткий тренаж. Значит, надо было ставить своих воспитанников в класс ежедневно и проделывать с ними примерно то же, что и Мадлен с Симоной. И профессиональному хореографу это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было другому. Но, вероятно, г-жа Прокопьева сделала ставку на обаяние своих ребят и этим ограничилась. Спору нет, обаяния им хватает. Но делать ставку только на него, когда рядом с ними на сцене актриса исключительного дарования, как минимум безответственно.

Расчёт был прост – публика, нежно и преданно любящая Алису Бруновну, будет, затаив дыхание, следить за нею, а многочисленных огрехов просто не заметит или если и заметит, то простит ради удовольствия наблюдать за игрой потрясающей актрисы. Расчёт оказался верен – так оно, в общем-то, и происходит. И кассу спектакль будет делать, то есть с точки зрения продюсера «проект» более чем успешен. Но г-ну продюсеру не мешало бы хотя бы раз задержаться в фойе после окончания спектакля и прислушаться к тому, о чём говорят между собою зрители. То, что он услышал бы, его радость по поводу коммерческого успеха спектакля сильно поумерило бы. Времена, когда ради любимых актёров зритель готов был смотреть всё, что угодно, проходят. Медленно. Гораздо медленнее, чем хотелось бы. Но – проходят. Зато к этому самому зрителю возвращается способность оценивать и сравнивать. В том числе и уровень звезды с уровнем кордебалета. Мастерство высшей пробы с профессиональной беспомощностью. Способность эта тоже возвращается медленно. Но – возвращается.

Виктория ПЕШКОВА

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Монетка подо льдом

ТелевЕдение

Монетка подо льдом

ЛИТЕРАТУРА В ЯЩИКЕ

Вячеслав ЛЮТЫЙ, ВОРОНЕЖ

Не кажется ли вам, что современная «литература в телевизоре» всё более напоминает компьютерную игру? Уж и романы подобного рода обрели своих многочисленных фанатов, и критики всерьёз спорят о достоинствах такого рода сочинений… А жестокая и одновременно добрая жизнь всё никак не обретёт своего умного, сердечного, честного и талантливого отражения в прозе и поэзии, в кино и театре. Вернее сказать, это соединение реальности и искусства существует, только к современному российскому телевидению оно отношения не имеет. У плоского голубоглазого ящика – своё существование.

Под весенним солнцем подтаял лёд на тротуаре, и старушка палкой-посошком неловко пытается выбить из-под него мелкую монетку. А далеко-далеко от неё, уже под вечер, собрались в студии «Апокрифа» писательница, политолог, актриса, журналист – и заспорили о равнодушии, о том, как это явление отражалось в русской словесности. Были времена, когда о нём говорили только с негодованием, теперь же можно посудачить как об отвлечённом понятии. Писательница авторитетно замечает, что на Западе уже в конце 1950-х нищие считались опасными людьми…

У Александра Архангельского гости рассуждают о толерантности в современной России. Разумеется, речь идёт о лесбиянках, больных СПИДом, мигрантах и… о православии, которое их якобы не жалует. Людмила Улицкая замечает, что само слово «толерантность» сегодня изрядно скомпрометировано. Эмиль Паин, историк, имя которого неразрывно связано с ельцинским правлением, энергично вопрошает: кем скомпрометировано? Некоторыми нашими противниками, туманно отвечает романистка. Тут бы ещё трансвеститов да сатанистов позвать и участливо поинтересоваться их мнением о наболевшем! Только пушкинист Валентин Непомнящий произносит очень важные, в том числе и для литературы, слова: «Из нашей жизни исчезает вертикальное измерение, всё будто движется по горизонтали. Шкала ценностей положена плашмя. Сегодня в ней главное – деньги, всё иное – неважно. Но человек – существо прямоходящее, а не горизонтально ползущее». И ещё одно замечание, из Владимира Даля: если ты свою веру не считаешь единственной, то какая же это вера?

Тем не менее разговоры о толерантности куда содержательнее, нежели «апокрифическое» пустословие о компьютерных играх, которые на самом деле выхолащивают человеческий мир и обесценивают жизнь, добро, а зло делают если не привлекательным, то уж точно имеющим право на существование. Появилась здесь работа и для литераторов – создание сюжета, образа героя, мифологии очередного виртуального пространства. И если в «Культурной революции» режиссёр Егор Кончаловский прямо говорит о том, что сегодня кинотеатр – место продажи, а фильм подобен йогурту на магазинной полке, то претензии к сочинителю могут показаться чрезмерными. Но только в том случае, если забыть о собственной художественной миссии, чувство которой никогда не оставляло великих писателей.

Впрочем, нынешний литературный мастеровой больше озабочен продвижением своего «продукта». И тут ему никак не обойтись без критиков – только злые они какие-то стали. А в чём-то даже и завистники: не могут сами написать роман или драму, потому и готовы всё разорвать в клочья – как новое произведение, так и его создателя. Порядочных и талантливых критиков вообще не найти днём с огнём, только хамы да неучи. Ещё в Интернете, с его свободой высказываний и отсутствием политкорректности, такого наплетут – обвинят во всех смертных грехах да ещё посетуют, что, дескать, нельзя засудить автора за клевету на веру, царя и народ!.. Об этом в «Апокрифе» с негодованием говорит Павел Лунгин, снявший фильм «Царь». Культуролог Андрей Пелипенко бесстрастно проясняет ситуацию: незримый социум обрёл с помощью Интернета право голоса и выплёскивает в пространство культуры стихию. Как с нею совладать?

Нужны неформальные духовные лидеры, вещают с телеэкрана медийные лица. Как в советское время, когда население дремало, и только неутомимые интеллигенты будили народ. Наконец добудились – и с его помощью поставили на власть, по словам московского мэра, вечно пьяного конюха. Затем всю страну опустили в нищету, и мавр с тонкой душой оказался никому не нужен. Теперь уже новый, раблезианского вида интеллигент Дмитрий Быков произносит: в России важен кодекс поведения. Кто бы говорил…

Распорядитель этого дискуссионного стола Архангельский по сравнению, скажем, с ведущим программы «Апокриф» почти не противоречит себе, стародавнему. Тогда как Ерофеев, «могильщик советской литературы», сегодня призывает зрителей ко всему хорошему и спокойному. Вот и поэт Тимур Кибиров в программе «Линия жизни» добр и участлив, с уважением говорит о культуре, любит Блока. Из современников дружит с «простым, как мычание» концептуалистом Львом Рубинштейном, а прежде – с литературным фокусником Дмитрием Приговым. Он не упоминает о своей скандальной поэме конца 1980-х под назва нием «Сортиры», а декламирует публике длинные вирши последних лет и слащавый опус о христианском боге на ослике. Бедные замороченные люди, сидящие в зале, ищут тайну, прекрасное – в наглядном и бойком…