Литературная Газета 6275 (№ 20 2010)

– Ты уверена?

– Более чем.

Женщины, говорил Гера, чуют измену заранее.

– Давно?

Дочь посмотрела сквозь меня, пыхнула сигаретой.

– Папа, – сказала она голосом своей матери, – перестань быть юристом хотя бы сейчас…

Мне стало жаль её: моя кровиночка, втрескавшаяся в полное ничтожество.

– Я тебе говорил, – вспомнил былые свои увещевания.

– Дед, – крикнул из комнаты внук, – я победил.

– Молодец! – отозвался я и, желая понять причину его радости, нарисовал в воздухе вопросительный знак.

– Новая компьютерная игрушка, – объяснила шёпотом дочь.

Собака поднялась и ткнулась мордой в мои брюки.

– Держи, – сказала дочь, швыряя мне полотенце, и прикрикнула на Дениса, попытавшегося вытащить меня на прогулку: – Отвяжись от деда!

Кажется, она немного успокоилась: морщинка на переносице разгладилась, глаза посветлели, сейчас, более чем на жену, она походила на меня.

– Бросит Роман – выйду за Петра, – сказала она.

Собака подняла морду с моих колен и, осклабившись, заворчала.

– А тебя и спрашивать не буду, – шикнула на неё дочь.

Я вспомнил Герино: женщина переносит разрыв как ангину – если не помирает сразу, то потом живёт долго и счастливо.

– Петя, – попробовал припомнить я, – это тот, который рыжий?

– Нет, рыжий – это Ваня, – сказала Клара, – а Петя… он лысый.

Я порылся в памяти и вытащил пред свои очи лысого и худого, вечно при галстуке и с золотой цепочкой на пролетарском запястье.

– Он ведь из друзей Романа, – вспомнил я.

– Из школьных, – кивнула Клара.

«Изнашивают комнатные тапочки, не торопятся с возвращением долга и, поглядывая на твою жену, как на свою собственность, ждут твоей смерти», – говорил о школьных дружках Гера.

– У вас что-то было? – поинтересовался я.

– Не было, но будет, – твёрдо пообещала Клара.

– Собираешься мстить?

– Дед, – вновь позвал из комнаты Денис, – учительница просит, чтобы ты пришёл на классный час.

– Приду, – пообещал я.

– Как кто? – спросила дочь. – Денис, дед твоей учительнице нужен как кто?

– Как писатель, – отозвался внук.

– Я думала, как юрист, – не скрывая разочарования, протянула Клара.

– Может быть, ты всё придумала? – спросил я, отстраняя чашку и подставляя колени собачьей морде. – Может, и нет ничего у твоего Романа?

– Папа, – подпёрла кулачком щёку Клара, – кто из нас писатель – ты или я?

Мне нравилось, когда меня называли писателем, но ирония дочери обидела: пусть я не Достоевский, но кому-то мои книжки пришлись по душе, а кому-то, как мне говорили, даже помогли.

– Я видела, как они целовались, – сказала дочь.

– Кто – они? – занятый собой, не сразу сообразил я.

– Роман и она.

– Ты что – следила за ним?

– Кто из нас юрист – ты или я?

На «юриста» я не обижался – реагировал на него как на имя: избранная профессия и правда с годами становится чем-то вроде второго имени.

– Я не следила, просто шла, шла и увидела.

– Может, она одна из его одноклассниц, – заюлил я.

– Может, и так, – всхлипнула Клара, – но простых одноклассниц так не целуют.

– Она красива? – зачем-то спросил я.

– Она безобразна! – вскрикнула Клара.

И так она вскрикнула, так произнесла это «безобразна», что я догадался: избранница Романа красивее Клары, может быть, даже такая же красивая, как Марина.

– Её зовут Марина, – сказал я.

– Откуда ты знаешь? – перестала злиться Клара.

– Всех безобразных женщин зовут Маринами, – сказал я, безоговорочно поверив в то, что избранница моего зятя именно та, из-за которой я прожил несколько последних дней иначе, чем прежде.

Я вдруг сообразил, что Клара и Марина – ровесницы: обеим по двадцать восемь, обе – поровну – несчастливы: от первой муж уходит, у второй мужа отбирают. Более того, коли Гера прав и люди действительно трутся друг о дружку, то мужа у моей дочери отбирает именно та женщина, чей муж надеется на мою защиту. Бред какой-то…

– С Романом говорила?

– О чём? И зачем?

В эту минуту она походила только на меня: приняла решение и живёт себе дальше, никому не мешая.

– Значит, развод?

Она подняла на меня глаза.

– Разве бывают варианты?

Она и в младенчестве была «без вариантов» – уже в детском саду, долго сдерживаясь, однажды так влепила одному из своих обидчиков, что тот, наверное, по сей день не притрагивается к девочкам. Господи, что тогда было, чего мы только не выслушали про неё: и «жестокая», и «фашиствующая», и просто «убийца».

Я решил напугать её.

– А Денис? – сказал я. – Как он без отца?

– Он уже взрослый, осенью – восемь, не хухры-мухры…

Я улыбнулся: это «не хухры-мухры» ей через меня досталось от Геры…

В Кларином дворе галдела ребятня.

Под грибками, в песочницах, при скамейках, на которых восседали старухи всех мастей, набирало силы наше будущее. Оно складывало себя из щебета и ора, из подлинно горьких слёз и взаправдашнего смеха.