Литературная Газета 6279 (№ 24 2010)

– Ты что сидишь, не видишь?

– Так это не наши цели!

– Взлететь и отогнать. Это приказ!

Он развернулся и, не оглядываясь, пошёл в сторону командного пункта.

Я повернулся к Щукарю. Лицо его побелело от ярости:

– Командир, если что случится, я под трибунал пойду, но ему этого не прощу!

– Спасибо, утешил. Давай к запуску.

Дело в том, что этот приказ, по существу, был приговором. У меня не было ни одного шанса взлететь. Я должен был выкатиться из капонира, вырулить на старт, разбежаться по полосе и после отрыва какое-то время лететь прямолинейно, так как поначалу не будет высоты и скорости для маневрирования. Всего этого немцам было более чем достаточно, чтобы гарантированно расстрелять меня на земле или сразу после взлёта.

Двигатель, который Щукарь ещё затемно, перед дежурством, хорошо прогрел, запустился «с полуоборота», и я, зажав тормоза, двинул ручку сектора газа вперёд до упора. Пропеллер взревел, маскировка, пыль и щебень из капонира полетели вверх столбом.

Теперь мой самолёт был у немцев как на ладони. Я отпустил тормоза, и бедный МиГ не выкатился, как обычно, а выпрыгнул из капонира. Напрямую, не сворачивая на рулёжную дорожку, поперёк взлётной полосы я начал разбег по целине и даже на секунду не мог оторваться от управления, чтобы оглянуться – где немцы? Но я и так ясно представлял, как они заходят на меня сзади и берут в прицел. Однако ничего не произошло, МиГ оторвался от земли, и, чтобы быстрее набрать скорость для маневрирования, я в нарушение правил пилотирования не стал брать ручку на себя, но сразу убрал шасси.

Только когда скорость увеличилась, я плавно пошёл в набор высоты и смог оглянуться – 109-е по-прежнему кружили над аэродромом. Испытывая огромное чувство облегчения и не спуская глаз с немцев, я сравнялся с «мессерами» по высоте. Их двигатели задымили – значит, немцы дали полный газ и развернулись в мою сторону. Следующие сорок минут мы гонялись друг за другом, ведя огонь. Затем у немцев, видимо, горючее подошло к концу, они вышли из боя и скрылись. Приземлившись, я зарулил на стоянку и с трудом, с помощью Щукаря, вылез из кабины. Гимнастёрка на мне была мокрой от пота».

По словам фронтового лётчика-истребителя И.И. Кожемяко, «…продолжительность воздушного боя обычно 10–20 минут, максимум полчаса. Надо сказать, что после вылета с 30 минутами воздушного боя, скорее всего, ты во второй раз уже никуда не полетишь. У тебя просто сил не хватит». (А. Драбкин. Я дрался на истребителе. – М.: Яуза, Эксмо, 2006). Как видно из лётной книжки, отец после сорокаминутного воздушного боя совершил ещё три боевых вылета. Почему немцы не расстреляли его во время взлёта, объяснил вымпел, который они сбросили уходя. В нём была записка о том, что на следующий день они вновь вызывают советских пилотов на поединок и не будут атаковать на взлёте.

Полагаю, что, если в тот день при взлёте у отца не было шансов остаться в живых, то в последующем бою их тоже было немного – всё было против него начиная с того, что соперников было двое. Ещё хуже было то, что это явно были «свободные охотники» – опытные боевые пилоты, имеющие на счету не одну победу. А для отца это был первый воздушный бой. Кроме того, он происходил на малой высоте, где «мессеры» имели превосходство над МиГом в скорости и маневренности, а против его трёх пулемётов на немецких самолётах было по четыре ствола, включая пушку.

Приказ командира эскадрильи, которым он послал своего лётчика на явную смерть, мог иметь только одно объяснение: было основание полагать, что «мессеры» прилетели блокировать аэродром и препятствовать взлёту перехватчиков. В это время немецкие бомбардировщики могли свободно пройти на Москву или нанести удар по аэродрому. Он, конечно, понимал, что лётчик будет убит при взлёте. Но предполагал, что, пока немцы будут возиться с ним, кто-то из других пилотов дежурного звена успеет взлететь и отогнать истребители противника.

Очевидно, что 14 августа 1941 г. можно считать вторым днём рождения отца, а первый был через неделю – 20 августа 1941 г. ему исполнялся 21 год. Однако накануне этого дня он вновь едва не погиб при выполнении своих первых ночных боевых вылетов:

19.08.41, МиГ-3, перехват противника, 1 полёт, ночью, 1 час 38 минут;

19.08.41, МиГ-3, перехват противника, 1 полёт, ночью, 1 час 30 минут.

После второго за ночь боевого вылета отец, наверное, не смог найти аэродром, у него кончилось горючее, и он не воспользовался парашютом, а пошёл на вынужденную посадку и чудом остался жив:

19.08.41, МиГ-3. Вынужденная посадка на «живот» ввиду исхода горючего в р-не г. Сычёвка. Экипаж невредим.

С наступлением осени лётчики полка уже не только отражали налёты вражеской авиации на Москву, но также прикрывали свои войска, наносили штурмовые удары по противнику и вели разведку, совершая по 5–6 боевых вылетов в день. Нередко воздушные бои не прекращались в течение всего светлого времени суток. Первую победу в воздухе отец одержал, проведя за день два воздушных боя:

5.10.41, МиГ-3, воздушный бой, 1 полёт, 55 минут;

5.10.41. МиГ-3, воздушный бой – сбил Ме-110, 1 полёт, 55 минут.

«Мессершмитт-110» – двухместный, с двумя двигателями истребитель-бомбардировщик, отличавшийся высокой живучестью, дальностью и огневой мощью. Под Москвой на них летали пилоты из эскадры SKG210, участвовавшие в 1940 г. в «Битве за Британию».

В тот день, по словам отца, в полк прилетел на своём новеньком МиГ-3 начальник западного сектора ПВО Москвы полковник П.М. Стефановский, который направился в штаб. В это время высоко над аэродромом появился немецкий двухмоторный самолёт. Отец только что вернулся из боевого вылета и ждал на стоянке, когда его МиГ подготовят к следующему вылету. Командир эскадрильи бросился к отцу:

– Давай, в воздух, на перехват!

– Мой самолёт заправляют.

– А это – чей?

– Стефановского.

– Взлетай на нём!

«Немец» уходил. Как рассказывал отец, взлетев, он включил форсаж и не выключал его, пока не догнал самолёт противника на высоте 6 тыс. метров. Он попытался скрытно подойти к нему сзади и снизу, но всё-таки нарвался на очередь немецкого стрелка и сам открыл огонь. Видел, что попадает, но Ме-110 шёл как заговорённый. Тогда отец нажал гашетку пулемётов и не отпускал её, пока не кончились патроны, а «немец» загорелся и рухнул на землю.

Приземлившись, отец поставил самолёт на прежнее место. Однако после боя, длительного полёта на форсаже и непрерывной стрельбы вид аэроплана был ужасен – залитый маслом, в копоти и пулевых пробоинах, стволы пулемётов деформированы и в окалине. Появившийся Стефановский оторопел:

– Какой варвар летал на моём самолёте?!

Ему показали варвара и доложили, для какой надобности был использован его самолёт.

– Немца-то сбил?